живых, то хотя бы мертвых подлецов настигало возмездие. Рок то или не рок,
судьба то иль не судьба, может, и простое совпадение -- Храмов все-таки
погиб: упал лесопогрузочный кран и задавил его.
за новогодний стол, где мы сидели, осовевшие от сытой еды, от жидко
разведенного спирта. Девчонки до того разошлись-развеселились, что сплясали
нам. Мы хлопали в ладоши и подтутыркивали им. Девчонки же пристали с
просьбой спеть песню, какую всегда пела из подхалимских соображений самая
хорошенькая из бабушкиных внучек, тети Любина Катенька:
выпивки, покатились слезы. Швыркнул носом и протяжно выдохнул Кеша:
Левонтий.
Ему скоро в фэзэу свою идти.
на лицо мое теплые слезы и в который раз заверял, что любит потылицынских
пуще всякой родни, и если бы была здесь его дорогая соседушка Катерина
Петровна, он обсказал бы ей все, и она поняла бы его, потому как прожили они
век душа в душу, и если соседушка честила его иной раз, так за дело -- шибко
неправильно жил он в прежние времена, шибко.
вполголоса разговаривали Августа с Кешей, однако голоса их постепенно
отдалились.
снилось, потом елка, а елка, было мне известно из старой книжки, снится к
женитьбе, и хотя во сне дело было, все же я притих в себе, ожидая, как это
будет выглядеть. Но вместо одной елки образовался колючий ельник -- это уж к
сплетням. Потом пошло-поехало: голый мужик -- ну, это ничего, это к радости,
глядь, а он на деревянной ноге -- дальняя дорога, глядь, двери -- это к
смерти. Я побежал от смерти, упал, провалился куда-то и летел, летел в
темную, бесконечную пропасть, ударяясь о что-то твердое. И сердце устало, и
весь я устал и готов был хряснуться обо что-нибудь, разбиться в прах, лишь
бы только не болтаться в пустой темноте. Измученный, задохнувшийся, услышал
я наконец детский плач, полетел на него и проснулся.
ее по челке, но она боязливо втянула голову, сжалась вся.
Августой, должно быть, отправились доить корову и сунули Капу на печку.
себя по щеке кулаком. Пулей вылетела изо рта луковица и ударилась в стенку.
Я повторил фокус несколько раз. Капа, малое дитя, перестала плакать и сама
принялась обучаться фокусу у дяди-фэзэошника.
как могла, объяснила мне, что я мычал, дергался и махал руками.
помощь.
Красноярск, "Офсет", 1997 г. Примечание
Халлдор Лакснес давал в Лондоне интервью, и один ехидный английский
журналист спросил его: "Правда ли, что в Исландии каждый четвертый ребенок
незаконнорожденный?" Писатель ответил вопросом на вопрос: "Правда ли, что
Англия занимает одно из первых мест по смертности детей?" И, смягчая
обстановку, может быть, и блюдя законы чопорного английского этикета,
потомок славных викингов заявил, что он приветствует жизнь в любом ее
проявлении и ненавидит смерть в любом ее виде...
рассказ о том, как один человек, едучи на теплоходе от Дудинки до
Красноярска, за рейс, продолжающийся неделю, сумел жениться четырнадцать
раз!
значения двузначной цифре не придал, меня больше интересовал сам ход
сватанья и женитьбы, бытовая, так сказать, сторона вопроса, потому что
легендарной личностью был не кто иной, как мой родной дядя Вася, по прозвищу
-- Сорока. По моему разумению, дядя Вася мог жениться и двадцать, и тридцать
раз за рейс и никакой паники средь пассажиров не вызвал бы, разлада в работе
теплохода не произвел. Я гордился успехами дяди!
спросил дядю Васю насчет того удачного рейса по родной реке. Он провел узкой
ладонью по моим волосам, по лбу, по глазам, по носу, как бы ненароком утер
мне губы и, сияя золотом, обнажил зубы в снисходительной улыбке:
подсчитывая и уточняя. -- Два раза в сутки? Нет! -- вздохнул он с
прискорбием: -- He-возможно! Технически невозможно.
-- самый технический человек: бракер на лесобирже, что к чему в работе или
там в жизни -- разбирался. Я ему поверил. Я всегда и во всем верил моему
дяде. И все верили. Порой опрометчиво, особенно женщины, но куда же им было
деваться-то? Не верить Васе было нельзя, не любить его -- невозможно.
сначала! Если б повторить жизньДаже писем Васи не сохранилось, лишь
фотографии остались, много фотографий -- он любил фотографироваться, любил
наряжаться, любил нравиться, любил плясать, веселиться, хохотать, озорничать
-- мой дядя любил жизнь в любом ее проявлении.
деревенским дружком -- Федором Скоковским. Судя по тумбочке и заднику --
занавеска с намалеванным на нем букетом цветов, -- фотографированы друзья в
Красноярске. Вася в шелковой, мешковато на нем сидящей, "на вырост" шитой
рубахе, по вороту которой вьется едва заметная вышивка. На голове у Васи
большой картуз, уже обретающий формы кепи, с ремешком по тулье, и на самом
лбу картуза, должно быть, для фасона, прилеплена медная пряжка. Наверное,
дед мой, Павел, по дешевке отхватил шикарную фуражку на базаре при
распродаже барахла прогоревшего нэпмана. Явственно вижу, как дед долго и
сосредоточенно примеряет кепи у треснутого базарного зеркала, то откидывая