писать не могу. Он не спросит тебя - скажешь ему сам. Что мы приветствуем
его брак. Что наблюдаем за ним хотя и издалека, но внимательно и
доброжелательно. Что следовало бы ему, как и его отцу, хлопотать перед
султаном о заключении вечного мира. Что я обещаю уладить через султана все
спорные и запутанные дела. Что мира просят не для части своих земель, а
для всего королевства, ибо до сих пор Ягеллоны восточные украинские земли
приносили в жертву, заслоняясь ими от Крымской орды, которую напускали на
них султаны, чтобы держать в вечном страхе. Пусть добивается у султана,
чтобы тот прибрал к рукам крымского хана. Я буду помогать королю. Без него
мне трудно, без меня он тоже бессилен, но пусть знает, что я его помощница
в этом деле. Скажи ему все это и возвращайся.
уже охватить мысленным взором всю свою покинутую землю. И прийти в
отчаяние: несчастный мой народ!
словом. Письмо было выдержано в торжественно-холодном тоне, как и
надлежало в ее высоком положении.
Вашем вступлении на королевский престол после смерти Вашего отца, Мы
приветствуем Вас, и всевышний свидетель тому, сколько радости и
удовольствия принесла нашему сердцу эта приятная весть. Стало быть, это
воля бога, которой Вы должны покориться и согласиться с его приговором и
велением. Вот потому Мы написали Вам это дружеское письмо и послали его к
подножию трона Вашего Величества через нашего слугу Гасан-агу, прибывшего
с помощью бога; и потому Мы настоятельно просим Вас ко всему тому, что он
выразит устно Вашему Величеству, отнестись с полной верой и доверием, как
к тому, что непосредственно передано нашему представителю. И, наконец, я
не знаю, что Вам еще сказать такое, что было бы тайной для Вашего
Величества.
султан Сулейман под защитой благополучия прибывает в раеподобный Стамбул.
<Я, ничтожная, благодаря буйному саду потусторонней щедрости удостоилась
цветка блаженства - великой вести о возвращении его величества, крова
власти, орудия правосудия, властелина и повелителя рая на земле...>
вечной муки и неволи, оберегала рай!
вражеский город, разорил тринадцать провинций, соорудил двадцать восемь
крепостей. Он был доволен своим зятем, сераскером Рустем-пашой, сын Баязид
учился у своего великого отца преодолевать безбрежные просторы, а сына
Джихангира, чтобы не подвергать опасности его слабое здоровье, падишах
оставил наместником на берегу моря в Трабзоне, чтобы был неподалеку от
Амасии, где сидел шах-заде Мустафа, - так самый младший сын будет
надзирать за самым старшим, и таким образом мир в государстве будет еще
более прочным.
окаменел, стал еще более немногословным и более замкнутым, чем прежде.
Въезжал в столицу верхом, а коня под собой почти не чувствовал.
Закостенела поясница, одеревенел крестец, онемели руки, в душе пустота и
тоска беспредельная, как просторы, оставленные позади. Что ему просторы,
что земли, покоренные, разрушенные, уничтоженные? Опустошение земли ведет
за собой опустошенность души. Кто уничтожает землю, уничтожает также и
себя. И не поможет ничто - ни драгоценные украшения, ни пышные здания, ни
суета величия. Он считал, что мечом своим добывает величие, а теперь
убедился, что мечом все только уничтожается. Был на недосягаемой высоте, а
мелкие страхи облепили его, как птички старое дерево. Старость рассыпалась
по жилам, будто сухой песок. Песочные часы времени, возраста, умирания. А
мир тем временем жил, не уменьшался, не хотел умирать.
руководствовался неписаным правом сохранения жизни, неистребимой силой
инстинкта, телесного вожделения, которое в конечном счете ведет к
продолжению рода. В походах приводили ему молодых рабынь, и он радовался,
когда случай посылал ему существо, напоминавшее оставленную в Стамбуле
любимую жену, которая олицетворяла для него красоту и прелесть жизни.
Осыпал лаской и щедростью такую женщину, женил на ней кого-нибудь из своих
приближенных, а сам снова и снова грезил о Хуррем.
всемогущему человеку все сокровища и роскоши земные и небесные? Сочетала в
себе все, что могло сделать женщину совершенной и милой: чуткость сердца,
величие души, нежность в общении, изысканный ум, чарующую внешность.
Тоненькая девчушка, тоньше брови султана. Но поразила и ужаснула его своей
бездонной жизненностью. Танцевала всю ночь, побывала в султановой постели,
снова танцевала. Он хотел быть великодушным, даровать ей отдых - она
удивилась:
империю, все на свете, чем свою загадочную Хуррем Хасеки. До сих пор не
знал, любит ли она его, любила ли, согласен был на все, лишь бы она была
рядом с ним. Ничего не значили душа, чувства, настроение, все, что скрыто
от взглядов, - батин, лишь ее внешность - захир, тело, голос, взгляды,
вечное лукавство и еще что-то, для чего еще не найдены слова. Иногда это
было одно лишь тело, иногда только душа, метался между этими непознанными
сущностями непознанной женщины и знал, что освобождения ему не будет...
раз испытывал свое чувство к Хасеки, надеясь на освобождение из-под ее
власти, ибо самая опасная из страстей, не считая страха перед богами и
перед смертью, есть любовь к женщине. Потребность Сулеймана в плотской
любви к женщине была столь же естественной, как полет для птицы, как
плетение паутины для паука, линька шкуры для змеи. Но перед пугливым телом
Роксоланы, которое оставалось неизменным на протяжении десятилетий, точно
заколдованное, никогда не чувствовал себя властным самцом, - имел в себе
что-то словно бы даже рабское. И не исчезало оно, не уничтожалось ни
расстояниями, ни временем, ни его старением и увяданием.
подарки. Потом выехали, вопреки всем известным обычаям, вперед визири и
имамы, чтобы поклониться великой султанше от имени падишаха. И она, тоже
вопреки старинным предписаниям, выехала из ворот Топкапы до Айя-Софии
вместе с шах-заде Селимом, велела расстелить навстречу султанскому коню
красные сукна и радостные ковры приветствия, и так они встретились после
двухлетней разлуки. Рядом с султаном держался сын Баязид, улыбался матери
еще издалека, не заботясь о требованиях султанской степенности. Он был так
похож на султана, что показалось Роксолане: молодой Сулейман возвращается
из похода на Белград, на Родос или куда-то там еще. Вздрогнула - и исчезло
видение. Два их сына были с ними и между ними, третий был далеко, рядом со
своим и своих братьев смертельным врагом Мустафой. Как будет дальше?
Страшный круг сужался, охватывал ее горло, невозможно было дышать, ноги
подкашивались, казалось, вот-вот упадет, лишится жизни, но не падала,
продолжала жить и твердо шла навстречу султану, гордо подняв свою
маленькую головку, легкая, тоненькая, стройная, будто та пятнадцатилетняя
Хуррем, по белым коврам черногубой валиде.
сама пошла по пути величия и даже достигла невозможного - преодолела
величие.
присматривала за строительством, принимала послов, писала письма
властелинам Европы.
султану янтарную трость с золотым набалдашником, а Роксолане меха, такие
пышные и мягкие, что она не знала, когда будет носить их в теплом
Стамбуле.
отправиться в землю, куда султанше не было возврата.
Стамбуле, о султане, о вашем величестве.
необходимость.
Украиной от орды, будет прикрываться и он. Так спокойнее. Да и что он
может, если шляхта каждое слово у него изо рта вынимает и обратно
вкладывает.
все. Дрожь пронизывает их от самого слова <Стамбул>. Я уже так и этак
намекал, что султан теперь дальше от Стамбула, чем они сами, - верят или
не верят. Тогда я уже и вовсе напрямик. Дескать, все исламские воины,
Самойлова Елена
Гуревич Георгий
Флинт Эрик
Посняков Андрей
Афанасьев Роман