Надо быть крепче железа, чтобы устоять перед ним.
та.
Но мы, госпожа Ривьер, мы с вами не заносимся так высоко. Мы люди прос-
тые.
на себя львиную долю. Уговорились, что именно он будет сноситься с плен-
ным. И, когда наступит время, будет его проводником и сдаст его на руки
Анкете в женевском поезде. Через своих друзей он наладит переход через
границу. Но прежде всего надо изучить обстановку. Не спеша. В ближайшее
время Питан под каким-нибудь предлогом съездит на место, соберет сведе-
ния; он встретится с Францем и осторожно расставит первые вехи. Питан
призывал к осторожности, но сам разгорячился. Громадный риск этого пред-
приятия его ничуть не смущал, хотя в случае провала его судили бы за
шпионаж и государственную измену. Разумеется, он понимал, что рискует,
но совершенно с этим не считался. (Кто знает, может быть, в глубине души
этот риск даже привлекал его... Мы уже видели, что Питан хотел быть
"съеденным"...) Его раззадорила фантастическая трудность этого замысла.
Он весь загорелся; он пригнул голову, глаза у него блестели, ноздри раз-
дувались, но вдруг он рассмеялся в бороду и сказал:
время, когда все идет прахом, и города и люди, я увлекаюсь починкой раз-
битого фарфора, а вы стараетесь склеить осколки дружбы... Ну не потеха
ли? Что ж, посмеемся вместе! Кум Кола сказал: "Чем безумнее люди, тем
они мудрее..." Как знать? Пожалуй, когда-нибудь окажется, что мы-то и
есть мудрецы!..
ремесло, требовавшее выдержки, приучило его размерять свои движения. Он
подвигался медленным шагом. Прошло лето. Когда Аннета вернулась из Пари-
жа в школу, еще нельзя было установить точный срок побега. Заговорщики
были связаны между собой крепкими нитями. Аннета уехала в свой городок,
а Питан в тот же день отправился на швейцарскую границу, чтобы подгото-
вить осуществление второй части плана.
было невтерпеж. В письмах он не мог быть вполне откровенным. И все же
тревога и волнение прорывались в них слишком явно. Аннета писала ему:
ешь нас за собою!.. Не дорого ты ценишь нашу жизнь... Бедняга! Я тебя
понимаю... Я не отлыниваю..."
Дом Шаваннов опустел. Она лишилась не только общества друзей, которые ей
полюбились. Самое их присутствие ограждало Аннету помимо ее ведома. То,
что она была допущена в их круг, может быть, только еще разожгло ревни-
вее злопыхательство городка. Но это злопыхательство не могло прояв-
ляться. Теперь же, когда щит, прикрывавший Аннету, исчез, не было необ-
ходимости ее щадить. Стало известно, что сестра Жермена, г-жа де Сей-
жи-Шаванн. одна из всей семьи оставшаяся в городе, не жаловала Аннету;
после отъезда ее брата они перестали встречаться. Теперь можно было дать
волю временно притаившемуся злословию. Уже два года кумушки, точно му-
равьи, собирали по зернышку терпеливые и злые наблюдения. Каждая прино-
сила в общественный амбар свою лепту: их складывали в общую кучу. Сопос-
тавляли все данные об Аннете: странная личная жизнь, загадочное мате-
ринство, непонятная холодность патриотических чувств и подчеркнутая
снисходительность к врагу. Не нападая на след, все же судачили о ее
прошлогодних поездках, о каких-то таинственных делах. Аннете пришлось
передать Питану всю активную часть операций, так как за каждым ее движе-
нием следили. Она ничего не замечала, только чувствовала, что окружающие
относятся к ней все холоднее. Это нисколько не мешало им встречать ее
елейной улыбкой; с искривленных губ слетали приторно вежливые слова.
няемые о нас. Рассказать неприятную новость человеку, который еще ничего
не знает, - редкостное удовольствие. Ведь ему желают добра! Приятное со-
четается с полезным, с чувством исполненного долга.
еще точнее, Тортра) была та самая прачка, которая напала на немецкого
офицера и вдруг, пораженная энергичным вмешательством Аннеты, выказала в
госпитале шумливое раскаяние. Ей было под сорок; это была женщина добро-
душная, вспыльчивая, любившая прикладываться к бутылочке. С того памят-
ного дня она стала выказывать воинственный пацифизм под носом у снисхо-
дительных жандармов; Аннете она выражала бурную симпатию, без которой та
прекрасно обошлась бы. Но они жили дверь в дверь; у Тротте был свой круг
заказчиков; приходилось терпеть прачку и ее валек.
ки. Между этими двумя женщинами не было ни малейшего сходства. Тротте,
крикливая и нескладная, широкая в кости и мясистая, с длинным бур-
гундским носом, смахивавшим на орудие взлома, была полной противополож-
ностью матушки Гильметт, худенькой, тихой, хлипкой. Старушке было уже за
семьдесят. Она была замужем вторым браком за крестьянином из-под Арраса.
Во время войны она получила страшное крещение огнем. Ей скромное иму-
щество, ее дом - все погибло; старый муж с горя захирел. Но она с этим
горем свыклась. Две недели она прожила одна-одинешенька среди неприя-
тельских солдат, под бомбами, которыми осыпали местность ее соотечест-
венники. Она не проявляла ни малейшей вражды ни к тем, кто уничтожил ее
добро, ни к тем, кто накликал на ее голову это несчастье. Она жалела
своих постояльцев - неприятельских солдат, разделявших с ней опасность,
и удивляла их своим чувством собственного достоинства. Убедившись, что
никакими усилиями не отвратить ударов судьбы и что вся ее жизнь, ее тру-
долюбие, ее бережливость были напрасны, она показала солдатам тайник,
где ей удалось спрятать остатки съестного, свой убогий клад; она сказала
им:
стара стала. Мне это уже не нужно.
тале; он выздоравливал, и ему разрешалось делать маленькие прогулки по
городу. Он был одним из постояльцев старой Гильметт под Аррасом и теперь
очень обрадовался встрече со старушкой, которая вызывала в нем уважение
и удивление. Он говорил:
ваши пугала - Баррес, Пуанкаре. - Истинную Фракцию я знаю лучше их!
до ужаса болтливая Тротте. Старушке, обладавшей врожденным тактом и
скромностью, ее болтовня доставляла не больше удовольствия, чем Аннете.
Но она помалкивала, позволяя себе лишь лукавую усмешку, придававшую это-
му старому лицу прелесть молодости. Она не считала себя вправе предъяв-
лять какие-нибудь требования. Всякая птица поет на свой лад!
вестным всему городу и вызвало пересуды. Из этих двух женщин одна была
на плохом счету, другая считалась подозрительной по той причине, что,
прожив три года в оккупированной местности, не питала вражды к немцам,
ушедшим оттуда. Было, кроме того, известно, что иногда к Гильметт загля-
дывает мимоходом немецкий военнопленный и что Аннета раза два-три всту-
пала с ним в беседу. Это тоже ставилось ей в счет. Но Аннета, перед ко-
торой Тротте разложила весь свой запас сплетен, решила, что одной сплет-
ней больше или меньше - это не имеет значения.
подлинный культ. Все остальное - это только наслоения, образовавшиеся
позже; они будут развеяны временем. Но к этому единственному культу,
связанному с утробой земли, приобщаются все, кто вышел из нее и кто уй-
дет в нее, люди всех вероисповеданий и все неверующие. Аннета была ему
не более чужда, чем г-жа де Сейжи-Шаванн или Тротте. И в этот день она
машинально присоединилась к потоку людей, которые отправлялись целыми
семьями на кладбище.
Гильметт и взяла ее под руку. Они вошли вместе. Все могилы были убраны
цветами, аллеи расчищены. Но на краю кладбища, у полуразрушенной стены,
среди чертополоха, лежала куча перекопанной земли, голой, без единого
венка, и на ней - деревянные кресты. Место упокоения отверженных. Это
были мертвые враги, вывезенные из госпиталя. Как христиан их впустили в
Иосафатову долину, но положили в сторонке от всех остальных, опережая
решение страшного суда, который отделит "овец от козлищ".
Аннете:
очках. Очень почтительный. Когда я готовила обед, он приносил мне воду
из колодца. Бывало, рассказывает о своем отце, о невесте. Пойду-ка я по-
говорю с ним немножко.
нета помогла ей. Наконец они нашли того, кого искали. Гильметт сказала:
нец у всех один!.. Ты видишь, твоя старушка не забыла тебя... Правда,
она не догадалась принести тебе цветов!.. Но зато я немножко помолюсь за
тебя.
зила холодная нагота этих могил, - казалось, здесь лежали бедные
родственники, нарочно забытые семьей мертвецов на своем празднике. Она
направилась к выходу, купила у кладбищенского сторожа сноп цветов и, не
Флинт Эрик
Роллинс Джеймс
Маккарти Кормак
Шилова Юлия
Андреев Николай
Ильин Андрей