надо будет рубить избу, ставить клеть, подымать сараи и житницу, заводить
коней и скотину.
старики, и воротится сын - городовой боярин, или княжой ключник, или еще в
каком высоком чине - и будет ласково-снисходительно беседовать со стариком
отцом, и соседи набегут поглядеть на Федорова сына, подивиться конскому
убору, седлу, дорогой одежде. И они с Феней тоже станут дивиться и
гордиться сыном, а он, Федор, вспомнит о прежних своих путях, и посольской
службе у князей, и о городах, которые видел: Владимире, Твери, Ростове,
Господине Великом Новгороде. И они будут пить мед, и он, Федор, всплакнет
по стариковской слабости, вспоминая прежние годы...
после проехал на Клещино-городище, где его с поклонами встречали прислуга
и городищенские мужики. Походил по саду, хотел посидеть на траве, на
старом валу, да не решился. Кабы один был, ничто! С терема, с гульбища,
долго глядел на озеро. После закусил простоквашею и черным хлебом и к ночи
воротился в Переяславль. Переяславским боярам обещал побывать у них зимой
и отправился назад, на Москву, в которую он столько вложил труда, и сил, и
прожитых лет, что уже понял: никогда оттоль не уедет.
вставал, когда легчало. Иногда отправлялся в княжеском возке в монастырь в
сопровождении младших сыновей, что ехали верхами по сторонам возка. В
монастыре он, отстояв службу, трапезовал, оглядывал рубленые храмы и
кельи, спрашивал отца архимандрита, не надобно ль чего для братии? Как-то
смехом, а потом и серьезно повторил, что, ежели умрет, чтобы похоронили
его на монастырском кладбище, и не особо, а <со всема вместе>, в такой же,
как и у прочих, простой могиле.
сидел у него в Кремнике и, ежели не выезжал на охоту, обыкновенно читал то
жития святых, то Девгениево деяние, или повесть об Акире Премудром.
Держали князя по-прежнему <в чести>: со своими слугами, духовником, не
урезывая ни стол, ни питье. И по-прежнему сердитый рязанский князь не
желал отказаться от Коломны и тем освободить себя из заточения.
получил! И все тебе мало! Кажен год Рязань громят и свои и чужие! Наших
князей давят в Орде, наши смерды угнаны в полон. За хребтом Рязани
отсиживаетесь! И Юрий Владимирский выдал и бросил Рязань Батыю! А кто
спасал честь земли и славу отню? Рязанский, наш, воевода, Евпатий
Коловрат! И Всеволод Великий громил рязанские земли, и доброго слова не
скажут о нас: буяны да воры - только и прозывания! Где удальцы и резвецы
рязанские? Кости их белеют на полях! Где храмы и терема? И следа не
осталось! Народ бежит. Были мастера, и златокузнецы, и книжному научению
горазды. Где они? Но от великих князей черниговских и киевских корень наш,
и свет древлеотческой старины еще теплится, яко лампада неугасимая, в
рязанской земле! Мы с мечом, изнемогая, стоим на рубеже земли русской и
что же видим от вас, владимирцев? Какую помочь либо хоть участие в нашей
горькой судьбе? Где же ваша братняя любовь, где совесть, где копья и сабли
ваши, где ваши великие полки?!
дети воротят в свой час! - гневно сказал Константин.
он. Засопел и не знал, что еще сказать. Так и ушел, едва простясь, и
больше не заходил, только бояр посылал от времени до времени.
перечисляла, чего и сколько следует жене, каждому из сыновей, на
монастырь, на помин души, на бедных. Не забыты были ни кони, ни портна, ни
сосуды, ни шитье, ни оружие. Москву Данила оставлял детям в нераздельное
владение, заклиная их хранить мир и любовь. Духовную грамоту заверили
архимандрит и старейшие бояре. До времени она хранилась также в Даниловом
монастыре, а противень - во дворце, в ларе с прочими грамотами.
молча, выставив горбатый обострившийся нос, иногда подзывал сыновей,
пытливо разглядывал и отсылал, приласкав.
схиму, причастился и соборовался. Четвертого марта, перед самым концом,
вызвав сыновей, Данил знаком велел им наклониться к нему и прохрипел:
Помните про веник!
приподняться, помотал головой. Овдотья приникла к нему, выспрашивая:
тяжелое, скоро прекратилось, и тело начало холодеть. Овдотья прикрыла ему
глаза, подержала, давясь от слез, потом упала на грудь князю и навзрыд
заплакала.
на похороны не отпустили переяславские бояре, боялись, что без него
воеводы Андрея захватят город.
монастырском кладбище. Уже пригревало солнце и первые весенние капли
опадали с ветвей на голубой ноздреватый снег.
многие москвичи плакали, провожая своего князя, истинного основателя
Москвы и родоначальника московского правящего дома, который, несмотря ни
на что, был-таки и миролюбив, и тих, и кроток, и милостив, и не так уж
несправедливо причтен впоследствии к лику святых*.
набегом захватить Можайск, пленил тамошнего князя и присоединил Можайск к
Московскому уделу. В Твери, узнав о новом захвате Юрия, забеспокоились.
Однако Андрей все еще сидел в Орде, и Михаил Тверской, которому по
лествичному счету после Андрея должно было достаться великое княжение,
предпочел выжидать. (Поскольку Данила умер раньше брата Андрея, не побывав
на владимирском столе, его потомки, с Юрия начиная, по лествичному счету
теряли право на великокняжескую власть.)
ехал. Наконец осенью великий князь воротился на Русь. Воротился с ярлыками
от хана, с церковным жалованьем, надломленный и усталый.
панихиду по сыну, посетил могилу, постоял, недоуменно глядя на
известняковую плиту - все, что осталось от его прежних надежд. Ему
захотелось спросить: <А где же сын? Приведите его>. У него дернулась щека,
он сдержался. Давыду с Жеребцом велел без жалости выколачивать с Костромы
новые налоги - в Орде он издержался вконец, опустошив великокняжескую
казну.
призывом жить в мире и урядить о переяславском княжении между собой.
Возможно, будь жив Борис, Андрей теперь и не посмотрел бы на ханские
ярлыки, собрал рати и вышвырнул этого рыжего щенка из Переяславля. Но он
смертельно устал. И драться было не для кого. Для него самого наступило
пресыщение властью.
Начались долгие пересылки и выбор места. Юрий наотрез отказывался ехать во
Владимир. Наконец порешили собраться на спорной земле, в самом городе
Переяславле, у Юрия.
уступил сыну Данилы. Так и получилось. Долгие переговоры окончились ничем.
Постановили в конце концов до поры оставить удел Юрию, отобрав у него
великокняжеские доходы с Переяславля. Юрий тотчас отослал новые подарки в
Орду и начал всячески затягивать с выплатою даней, обещать - не давать,
держать - не пускать, и дотянул до весны, до распутицы, а там и до Петрова
дня, хотя Андрей уже начал собирать войска. Но тут великий князь, к
счастью для Юрия, занемог, и рати не вышли в поход.
суждено было подтвердиться.
нижегородский, князь Господина Великого Новгорода и Пскова умирал у себя в
княжеском тереме, на Городце.
кого он любил и кому верил, ушли раньше его. Ушел Семен Тонильевич, ушел
Олфер, умерла Феодора. Сейчас, в свой последний срок, он вспоминал
почему-то ее одну, совсем забывая про Василису, недавно усопшую юную
супругу свою. Не вспоминал он и детей, ею рожденных и умерших, только
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Андреев Николай
Березин Федор
Роллинс Джеймс