князя, а тот, умирающий, взглядывал заботно в очи своему духовному сыну и
говорил, трудно справляясь с дыханием.
московском... А токмо, молю, допрежь не говорил я того... Замирись, сыне!
Земля не приемлет тебя! Поздно! Ратный труд... Людие гибнут... Что ж
делать-то, княже! Видишь сам! Подвиг христианина в отречении! Смири себя
перед Господом!
пред ликом новой роковой трудноты. Сына могли уморить, отравить, зарезать
- все могли! Умирающий епископ знал это слишком хорошо, но знал и другое,
о чем с трудом и болью пытался поведать в свой смертный час.
слова старика. Михайло сам закрыл ему очи, не подпустивши священника, и
уже когда тело начало холодеть, встал, шатнувшись, крепко поцеловал
владыку в лоб, вышел стремительно из покоя.
Владимира Андреича и, не желая смиряться с потерей Торжка, готовил, по
слухам, новые рати. Князья крупных уделов выжидали, не ввязываясь в спор.
Города приходилось брать приступом. Кто ведает, как повернулись бы
события, не захвати его в тот раз князь Дмитрий с владыкою Алексием в
полон!
взятые в Торжке новогородцы Яков Ус и Глазач. (Захваченных новгородских
бояр Михайло не отпускал, требуя принять своего наместника в Новгород.)
тверских и новоторжских губ мужиков на городовое дело. Копали ров и
насыпали вал от Волги до Тьмаки, заключая город в кольцо новых стен.
Михаил сам руководил работами, требуя свершить невозможное, и невозможное
было свершено, а Тверь в случае приступа московских ратей могла теперь
выдержать любую осаду.
набегом на Рязанскую землю, и князь Дмитрий со всеми силами Москвы и
подручных княжеств все лето стоял у Оки, на переправах, готовясь к бою с
Ордой.
От Киприана вновь осталось у Михайлы странное впечатление: будто бы друг и
будто бы вражеский соглядатай. Он толково и старательно выспросил и даже
записал все неправды Алексиевы, обещав повлиять на мнение патриарха, и
очень осторожно дал понять, что возможна замена старого митрополита иным
лицом, о чем хлопочут и литовские князья, озабоченные тем, что подвластные
им епископии долгое время остаются без пастырского оформления и надзора,
<понеже митрополит не выезжает за пределы земли Владимирской>. Предлагал
также свое содействие в устроении мира с Москвой, указывая на общую беду,
проистекающую от <нечестивых агарян, сиречь татар>. Князь не ответил
болгарину ни да ни нет, так и не понявши, кто перед ним: враг Алексия,
посланец Ольгерда или тайный возлюбленник московского великого князя?
как звали его на Москве, сидел по-прежнему в московском нятьи, наместники
Михайлы - по городам. По-прежнему выжидали, оставаясь в стороне,
ярославский и ростовский князья. По-прежнему Борис не решался выступить
один против Москвы и старшего брата и тем поддержать князя Михайлу -
слишком очевиден был для него в этом случае скорый разгром. Тверские послы
катались из Твери в Москву и обратно. Дмитрий требовал ежели не отказа от
прав на владимирский стол, то, во всяком случае, признания его великим
князем владимирским согласно последнему ярлыку Мамая и очищения
захваченных городов.
победоносно перейдет Оку, и тогда возможно будет потребовать от Дмитрия
передачи власти. В городах шумели самостийные веча, епископы, ставленные
Алексием, призывали к верности московскому престолу, посадские и купцы в
спорах доходили до драк. Многие хотели заложиться за тверского князя, и
все-таки Москва побеждала. Медленно, но неуклонно мнение земли
поворачивалось в сторону князя Дмитрия, <законного>, ибо государственные
усилия митрополита Петра, Калиты, Симеона, а паче всего владыки Алексия
дали свои плоды, связав судьбу русской земли с московским престолом. В
какой час, в какой миг понял это и уступил князь Михайло?
двадцатого декабря, умер Михаил Василич Кашинский, а его сын, Василий, <по
совету с бабою, с княгинею со Оленою и с бояры с кашинским приехал в Тверь
ко князю великому Михаилу с челобитьем и вдашася в его волю>. Это была
победа. С подчинением Кашина Михаил Тверской сразу становился сильнее и
мог вновь спорить с Москвой...
по сыну. Даже ежели Иван вернется домой, что они с ним содеют, что станет
с детской душой после долгих месяцев заключения? Сломают? Ожесточат?
Озлобят?! Что возрастет в его сердце? Отчаяние? Ненависть? Страх? Кого он
увидит перед собою, получивши сына назад? Верни мне сына, Дмитрий! Да, ты
доказал, что значит Орда! Чего стоит Мамай! Но чего стоишь ты, великий
князь московский!
Мамая, он просто перестал ему верить. Ждали размирья с Москвой - об этом
шептали ему генуэзские фряги. Не дождались. Дмитрий простоял на Оке, так и
не обнажив меча.
отстраивают, ждут, когда уйдут тверичи. Ольгерд опять послал войска на
Волынь. Нынешнею зимой он не выступит.
городов доносят о смутах, не ведают, чем усмирять бунтующую чернь. Что же,
он должен будет в каждом городе, как в осаде, держать тверскую ратную
силу? Ярлык опять у Дмитрия, и это ведомо всем!
Дмитрию. Лукавил он разве, полагая Тверь, а не Москву наследницею власти в
земле Владимирской? Сколь красноречиво глаголют летописи, и сколь жалок
лепет потомков, в крови которых нет воли и мужества великих отцов!
Евдокию. Поднял руку, предостерегая, дабы не говорила о сыне. Помедлив,
сказал:
порога, полуприкрывши дверь.
Миновать стены и выйти из города? Измена тут, в городе! Князь я еще али
нет?! Или и меня вместе с сыном продали Москве?
- Он яростно обернулся, вперил мрачный взор в растерянное лицо жены. Она
задрожала, вот-вот упадет на колени, будет его умолять... - Ступай!
горнице, вспомнил вдруг, как весело, со славщиками и крестным ходом,
справляли нынешнее Рождество. Ему одному было не до веселья. То, что
собиралось, скапливалось целый год, нынче прорвалось истечением гноя. Он
ненавидел себя, других, родимую Тверь, престол, владыку Алексия, бояр,
смердов, князей... Он был один! Он, как Кантакузин, надумал в одиночку
спасать родину, а земля не хочет того. <Не хочет земля! - почти закричал
он. - И твоя, тверская?> - вопросил спокойно внутренний голос, и Михайло,
до того метавшийся взад-вперед по горнице, застыл, слушая, будто бы
кто-то, внутри него сущий, разговаривал с ним.
Мамай не простил тебе этого и не простит никогда! Ты плюнул ему в лицо, ты
сказал ему: <Вонючий степняк, не нужна помочь твоих грабителей!> - вот что
ты сказал ему!
Тверское княжество и, поглотив Новгород, начнет отбирать у него
захваченные русские волости одну за другой? Ты ворог шурину своему, потому
что захотел не подчиненья, не помощи сильного, а величия родимой земле и
славы в веках!
сгоревшие иконы и книги, пеплом развеянная мудрость иных поколений? Ради
чего ты снова и снова бросаешься в бой?
могил и памяти отчей! Ради тех, которые придут после нас и будут, должны
ведать, что пращуры их не были половой, перстью, разносимою ветром, что
были они отборным зерном и оно взошло!
Воспитывает поколения мирный труд. Ежедневное усилие пахаря важнее
подвигов на поле брани!
а мненье русской земли тебе ведомо! - звучит бесстрастный внутренний
голос. - Именно теперь, когда Кашин в твоей воле, уместно заключить мир с
Дмитрием!
Хорошо! Но что настанет потом?