вели себя словно рок, чьи прихоти толковать бесполезно.
заставляли переворачивать тела расстрелянных; недобитых пристреливали из
револьвера. Словно желая удостовериться, что я действительно не способен
понять ничего в этой истории, Раппопорт спросил, зачем, по-моему, офицер
вызвал добровольца, - а если бы его не нашлось, не задумываясь убил бы
всех уцелевших, хотя это было как будто "лишним", во всяком случае, в тот
день, - и даже не подумал объяснить, что вызвавшемуся ничего не грозит.
Признаюсь, я не сдал экзамена; я сказал, что, должно быть, офицер поступил
так из презрения к своим жертвам, чтобы не вступать с ними в разговор.
Раппопорт отрицательно покачал своей птичьей головой.
и обращался к нам, мы не были для него людьми. Пусть даже мы в принципе
понимаем человеческую речь, но людьми не являемся - он знал это твердо. И
он ничего не смог бы нам объяснить, даже если бы очень того захотел. Он
мог с нами делать что угодно, но вступать в какие-либо переговоры не мог -
для переговоров нужна сторона, хотя бы в каком-то отношении равная, а на
этом тюремном дворе существовали только он сам да его подчиненные.
Конечно, тут есть логическое противоречие, - но он-то действовал как раз в
духе этого противоречия, и вдобавок очень старательно. Тем из его людей,
что попроще, не посвященным в высшее знание, наши тела, наши две ноги, две
руки, лица, глаза - все эти внешние признаки мешали выполнять свой долг; и
они кромсали, уродовали эти тела, чтобы лишить нас всякого
человекоподобия; но офицеру такие топорные приемы уже не требовались.
Подобные объяснения воспринимаются как метафора, но это буквально так.
прежде чем я перестал при виде Раппопорта невольно вспоминать эту сцену,
которую он так отчетливо изобразил, - тюремный двор, изрытый воронками,
лица, исчерченные красными и черными полосками крови из разбитых
прикладами черепов, и офицер, в тело которого он хотел - иллюзорно -
переселиться. Не берусь сказать, насколько сохранилось в нем ощущение
гибели, которой он избежал. Впрочем, он был человеком весьма
рассудительным и в то же время довольно забавным; я еще больше восстановлю
его против себя, если расскажу, как развлекал меня его каждодневный
утренний выход (подсмотренный, впрочем, случайно). За поворотом
гостиничного коридора висело большое зеркало. Раппопорт - он страдал
желудком и набивал карманы флакончиками разноцветных пилюль - каждое утро
по пути к лифту высовывал перед зеркалом язык, проверяя, не обложен ли он.
Пропусти он эту процедуру хоть раз, я решил бы, что с ним что-то
стряслось.
редкие и, в общем, тактичные выступления доктора Вильгельма Ини вызывали у
него аллергию. Те, кому не хотелось слушать Ини, могли наблюдать
мимический аккомпанемент к его словам на лице Раппопорта. Он морщился,
словно чувствовал какую-то гадость во рту, хватался за нос, чесал за ухом,
смотрел на выступавшего исподлобья с таким видом, будто хотел сказать:
"Это он, наверное, не всерьез..." Однажды Ини, не выдержав, прямо спросил,
не хочет ли он что-то добавить; Раппопорт выразил крайне наивное
удивление, затряс головой и, разведя руками, заявил, что ему нечего,
просто-таки абсолютно нечего сказать.
официальной стороны, а заодно ощутил безрадостную атмосферу сообщества,
изолированного от целого света. Странное это было время, когда такие
невероятно разные люди, как Белойн, Ини, Раппопорт и я, собрались вместе,
да еще с целью "установления Контакта" - стало быть, в роли
дипломатических представителей Человечества.
звездного Послания, мы образовали сообщество со своими обычаями, ритмом
существования, формами человеческих отношений с их тончайшими оттенками -
официальными, полуофициальными и неофициальными; все это вместе составляло
"дух Проекта" - и даже нечто большее, что социолог, вероятно, назвал бы
"локальной субкультурой". Внутри Проекта, который в свою лучшую пору
насчитывал без малого три тысячи человек, эта аура была столь же
отчетлива, сколь и мучительна, что особенно ясно стало ощущаться со
временем - во всяком случае, мною.
совсем еще молодым физиком, принимал участие в Манхэттенском проекте,
сказал мне, что здешняя атмосфера несравнима с тамошней. Тот проект
нацеливал участников на исследования, по природе своей физические,
естественно-научные, а наш совершенно неотделим от всей человеческой
культуры. Рейнхорн называл ГЛАГОС экспериментальным тестом на космическую
инвариантность земной культуры и особенно раздражал наших
коллег-гуманитариев тем, что с невинным видом сообщал им всяческие новинки
из их же области. Дело в том, что, независимо от работы в своей
(физической) группе, он штудировал все, что было опубликовано за последние
лет пятнадцать по проблеме космического языкового контакта, особенно в той
ее части, которая получила название "дешифровка языков, обладающих
замкнутой семантикой".
которых, сколько я помню, насчитывала пять с половиной тысяч названий)
была очевидна. Всего забавней, однако, что такие труды продолжали
публиковаться, и притом регулярно, - ведь, кроме горсточки избранных,
никто во всем мире не догадывался о существовании звездного Письма.
Профессиональная гордость и чувство корпоративной солидарности наших
лингвистов подвергались тяжелым испытаниям, когда Рейнхорн - получив по
почте очередную порцию книг и статей - на полуофициальных рабочих
совещаниях знакомил нас с новостями по части "звездной семантики".
Бесплодность этих наукообразных трудов, любовно нашпигованных математикой,
нас забавляла, а лингвистов обескураживала.
издевательстве. Трения между гуманитариями и естественниками были в
Проекте делом обычным. Первых у нас называли "гумами", а вторых -
"физами". Вообще словарь специфического жаргона Проекта весьма богат; этим
жаргоном, а также формами сосуществования обеих "партий" стоило бы
заняться какому-нибудь социологу.
специалистов-гуманитариев; не последнюю роль сыграло здесь то, что он и
сам был гуманитарием по образованию и по интересам. Однако соперничество
"физов" и "гумов" едва ли могло стать плодотворным, ведь наши философы,
антропологи, психологи и психоаналитики не располагали, собственно,
никаким материалом для исследований. Поэтому всякий раз, когда назначалось
закрытое заседание какой-либо секции "гумов", кто-нибудь приписывал на
доске объявлений рядом с названием доклада буквы "SF" (Science Fiction);
подобное мальчишество, достойное сожаления, было реакцией на бесплодность
таких заседаний.
больше других кипятились психоаналитики, причем их требования были весьма
специфичны: дескать, пускай те, кому положено, расшифруют "буквальный
слой" Послания, а уж они возьмутся за воссоздание всей системы символов,
которыми оперирует цивилизация "Отправителей". Само собой, напрашивалась
реплика наподобие следующей: допустим, Отправители размножаются неполовым
путем, а это предполагает десексуализацию их "символической лексики" и
обрекает на неудачу любую попытку ее психоанализа. Того, кто так говорил,
немедленно объявляли невеждой - ведь современный психоанализ далеко ушел
от фрейдовского пансексуализма; а если к тому же слово брал какой-нибудь
феноменолог, дискуссия затягивалась до бесконечности.
(фр.)] - бесполезный избыток специалистов-"гумов"; в Проекте были
представлены даже такие редкостные дисциплины, как психоанализ истории или
плейография (убей Бог, не помню, чем занимаются плейографы, хотя уверен,
что в свое время мне об этом рассказывали).
тамошние советники усвоили одну-единственную праксеологическую истину,
зато усвоили ее намертво. Эта истина заключается в следующем: если один
человек может выкопать яму объемом в один кубометр за десять часов, то сто
тысяч землекопов выроют такую яму за долю секунды. Конечно, эта орава
разобьет себе головы, прежде чем поднимет на лопату первый комок земли;
так и наши несчастные "гумы" вместо того, чтобы "эффективно работать",
сражались друг с другом или с нами.
пропорциональны результатам, и с этим ничего нельзя было поделать. Волосы
поднимались дыбом при мысли, что нас опекают люди, искренне убежденные,
что проблему, с которой не могут справиться пять специалистов, наверняка
одолеют пять тысяч. У бедных "гумов" накапливались комплексы: по существу,
они были обречены на абсолютное, хотя и всячески маскируемое безделье, и,
когда я прибыл в поселок, Белойн признался мне с глазу на глаз, что его
заветное, хотя и несбыточное желание - избавиться от ученого балласта. Об
этом нечего было и думать по очень простой причине: тот, кто был однажды
включен в Проект, не мог просто взять да уйти, ведь это грозило
"разгерметизацией" - иными словами, утечкой тайны в ничего пока не
подозревающий громадный мир.
придумывать для "гумов" занятия - вернее, заменители таковых, - и его
скорее бесили, чем смешили, шуточки "физов", бередившие зарубцевавшиеся
было шрамы. Так, однажды в "копилке идей" появился проект, в котором
предлагалось "приказом по команде" перевести психоаналитиков и психологов
с должностей исследователей Послания на должности личных врачей тех, кто
не может Послание прочитать и потому страдает от "стрессов".
времени загораясь новой идеей. Например, они очень долго и очень
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Маккефри Энн
Круз Андрей
Шилова Юлия
Глуховский Дмитрий