желтоватой зеленью, а вдали, посреди моря лиственных деревьев, темнели
отдельные группы елей. Этот лесной пейзаж тянулся до самого горизонта,
закрытого облаками. Меж хребтов темно-синих скал бежал пенистый поток, на
берегу над обломками порфира стояло несколько кипарисов. Первое поразившее
меня впечатление рассеялось.
мне руку на плечо. Передо мной стоял высокий, сутуловатый человек с
темно-рыжими вьющимися густыми волосами. У него было молодое сухощавое лицо,
большой тонкогубый рот. При улыбке лицо его покрывалось множеством мелких
морщинок и обнажались очень белые, острые зубы. Я узнал его раньше, чем он
заговорил.
ладонь.
стекло, - бегать нельзя. Там ведь нет ничего, правда?
чем кажется отсюда.
привлекательное; в нем чувствовалась хитринка, лукавый юмор. Он смотрел на
меня, часто мигая, словно обдумывая те немногие слова, которые услышал от
меня.
наше путешествие еще более сложное дело. Знаешь что? До того, как принять
власть над своим королевством, удели-ка мне пятнадцать минут, ладно?
руку и повел к ближайшей нише. Мы спустились на лифте. Я считал ярусы: лифт
остановился на втором. Двери открылись. Прямо перед нами в густом полумраке
свисали переплетенные листья плюща. Под подошвами заскрипел песок, повеяло
свежим запахом хвои. Я остановился в изумлении. Во все стороны тянулось
холмистое пространство, покрытое густым кустарником, среди которого
живописно возвышались известняковые скалы, уходившие к самому горизонту, где
синеватыми пятнами выделялись лесные массивы.
его помрачнело.
преграждали кусты цветущей сирени. Мой проводник без колебаний нырнул в них.
Я двинулся за ним. Кусты обрывались над ручьем, пенившимся в каменистых
берегах. Ирьола перескочил через него. Я последовал его примеру. На
противоположном берегу инженер легко взобрался на большой обломок скалы и
показал мне место рядом с собой.
смолы и, казалось, усиливал прохладу ручья, рассыпавшегося брызгами у наших
ног. На другом берегу, в излучине, стояли величественные и мрачные канадские
сосны, а подальше - огромная северная ель с серебристо-голубой хвоей; ее
корни, похожие на медвежьи лапы, извиваясь, скрывались в расселинах скалы. Я
стремился открыть место, где настоящий парк переходит в видеопластический
мираж, созданный хорошо укрытой аппаратурой, но не мог заметить ни малейших
следов такого перехода. Иллюзия была полной.
одним из конструкторов "Геи". Пожалуйста, не считай ее сборищем хорошо
спроектированных машин. Подумай, разве, вычерчивая ее будущие формы,
предусматривая необходимые и полезные приборы, находящиеся в ней, мы не
планировали самого важного: того, что "Гея" будет единственной частицей
Земли, которую мы уносим с собой?..
ветра и шум воды, бурлившей в обломках скал, иногда заглушали его слова.
стенах, как только ты проснешься, здоровый или больной, за работой или в
часы отдыха, - день за днем, ночь за ночью, много лет подряд. Его машины,
стены, вот эти камни, вода и деревья будут единственным зрелищем для твоих
глаз; этот воздух будет единственным, который смогут вдыхать твои легкие.
Эта бедная, тесная, ограниченная со всех сторон, но все же настоящая часть
Земли будет не твоим кораблем, а твоей страной, доктор. Твоей родиной.
тяжело. Я знаю, что если даже ты испугался, то никогда не скажешь мне об
этом и не откажешься от участия в путешествии. Впрочем, ты и не смог бы
этого сделать. Поэтому только от тебя самого зависит, станет ли это
путешествие, вернее - жизнь, самой полной свободой или же самой тяжелой
необходимостью. Я уже кончил, хотя пятнадцать минут еще не истекло. Я сказал
это тебе потому, что... Продолжать, или ты в душе посылаешь меня ко всем
чертям?
сидели, высилась другая, третья. Мы поднялись на вершину. Сбегавший по
долине ручеек сверкал серебристой змейкой. Ирьола коснулся моей рукой склона
скалы. Я приготовился встретить его холодную шероховатую поверхность, но
пальцы прошли сквозь камень и уперлись в гладкий металл. Я понял: именно
здесь проходила граница сада, тут кончались настоящие деревья и скалы и
начиналось виденье, вызванное волшебством видеопластики: далекие леса,
пасмурное небо, горы над нами...
разбивалась внизу, на камнях.
угодно, - ответил Ирьола, - а там, выше... что ж, скажу твоими же словами:
хорошо сделано!
действительности не существовало. Зрение лгало осязанию.
надо знать: для машин я хозяин, но для людей - товарищ.
Будем бегать... и, может быть, ты сумеешь победить меня, хотя я в этом
совсем не уверен. Я бегаю на более короткие дистанции: на три и на пять
километров. - Он посмотрел на меня, хитро усмехнулся и добавил: - Но, если
ты очень захочешь, то победишь и меня...
догадываемся ли мы, что это значит? Цивилизация расслабила нас, как
тепличные растения. Мы полненькие, румяные, но не закалены достаточно, не
прокопчены в дьявольском дыму.
но вслух я сказал:
тебя и вовсе никак нельзя назвать.
исчез, словно его украл один из дьяволов, которых он поминал.
иллюзия", - подумал я.
наклонному колодцу с опаловыми стенами. В больницу вел широкий коридор. На
его золотисто-кремовые стены падала голубая тень листвы. Окон не было. Тени
на стене явно колебались; словно от ветра. "Что-то многовато сюрпризов, и
кое-какие - слишком театральны!" - подумал я
светлых комнат, рабочий кабинет с окнами, открывающимися на море -
видеопластический мираж, конечно. Я подумал, что этот вид будет вызывать у
меня тоску.
которого в майоликовом горшке, вделанном в паркет, стояла тяжелая темная
араукария. Ее иглистые лапы были разбросаны далеко по сторонам, как будто
она стремилась схватить того, кто проходит мимо, и тем напомнить ему о своем
существовании. Двойные двери закрывали вход в малый аал. В нем много стенных
шкафов, радиационных стерилизаторов, вытяжных труб; в боковых нишах,
закрытых стеклянными дверцами молочного цвета, - химические
микроанализаторы, посуда, реторты, электрические нагреватели. В следующем,
большом зале - еще более безупречная белизна, сверкающие, как ртуть,
аппараты, кресла из эластичного фарфора. Высокие, расположенные полукругом
окна смотрят на широкое поле, покрытое зреющей пшеницей, по которому ходят
тяжелые волны.
не пошел туда, догадываясь, что за этой стеной расположена операционная.