открытии, у меня мелькнула лишь смутная догадка. Нет, это была даже не
догадка, не мысль, а какая-то тень мысли: <А что, если...> Даже мне
это казалось невероятным. Шутка ли - целый город! Но на другой же день
я нашел мощные ракетные камеры в глубоком донном отделении и
утвердился в своей мысли. Я осмотрел эти чудесные механизмы, они
неизмеримо совершеннее всего, что я знаю о реактивных проектах.
Многое, очень многое осталось мне неясным. Я не знаю, например, какой
источник энергии питал их в полете, какие силы освобождали эту
энергию, но я уже бесповоротно убежден, что мы с вами находимся на
звездном корабле, залетевшем к нам из далекого, пока еще неведомого
нам мира.
взволнованные сообщением Арнаутова, ходили словно оглушенные. Если
месяц назад реальность подземного города лишь с большим трудом была
воспринята их сознанием, то сейчас, когда этот город перестал быть
городом и превратился в межзвездный корабль, они были окончательно
сбиты с толку.
хотелось верить. Да и какое иное логическое объяснение, по правде
говоря, можно было дать этому чуду в недрах вулканического полуострова
на Тихом океане?
нашли у подножия вулкана залетевший на нашу планету межзвездный
корабль. Правда, Берсеньев еще допускал возможность ошибки Арнаутова,
но большую долю вероятности он отводил и его <космической> теории.
Зато Майгин и Петя поверили в астральное происхождение подземного
города безоговорочно, а некоторые сцены, воспроизведенные вновь
найденными <иллюзионами>, окончательно развеяли всякие сомнения
относительно природы подземного города.
однажды в лагерь пришел запыленный, усталый ламут.
присутствовавшие тут же, выжидательно смотрели на него.
Майгину. - Нина, Григорий Николаевич и доктор Васенькин в двух
переходах отсюда. Будут здесь послезавтра.
озадаченно нахмурился. - Господи, а доктор-то зачем сюда потащился?
поиски. Изобретатель и Майгин погрузились в механические недра
города-звездолета, а Берсеньев с Петей занялись <иллюзионами>. Нэнэ не
отходил от них ни на шаг. <Иллюзионы> обнаруживались в самых
неожиданных местах: в подвалах, среди приборов в лабораториях, в
переплетах странных решетчатых башен, стоявших по периферии города,
даже на крышах зданий. Просматривая картину за картиной, Берсеньев
однажды наткнулся на любопытную и красивую сцену: Эа, золотоволосый
мужчина и мальчик весело плескались в большом овальном, видимо, очень
глубоком бассейне. Берсеньев был теперь уверен, что мальчик - его
звали Суо - являлся сыном Эа и золотоволосого. Посадив на одно плечо
Эа, а на другое - Суо, золотоволосый гигант с необычайной легкостью
плыл стоя через бассейн. Посредине бассейна он неожиданно опрокинул
подругу и сына в воду, но те сейчас же вынырнули и с веселым смехом
снова вскарабкались на его плечи. А на краю бассейна стоял и
бесстрастно взирал на эту возню монументальный Уру. Вдруг смех замолк,
бассейн заволокло туманом, и Берсеньев увидел сидящего возле
<музыкальной пагоды> одинокого мальчика. Суо плакал. Перед ним
возвышался металлический гигант, держа в вытянутой крюкастой лапе
тускло отсвечивающий <иллюзион>. И Берсеньев догадался, что Суо с
помощью Уру воспроизвел сцену, заснятую, когда его отец и мать были
еще живы.
главным действующим лицом в ней был уже... Уру. Этот человекоподобный
механизм, напоминавший Берсеньеву статую Командора из <Каменного
гостя> Пушкина, неожиданно повел себя, как живой человек. Он положил
<иллюзион> рядом с окаменевшим от горя Суо и быстро зашагал к
<пагоде>. Через минуту загремела бодрая, мажорная музыка. Уру вернулся
и принялся маршировать перед мальчиком. Музыка напоминала марш.
Железный великан энергично передвигал свои трубоподобные ноги,
размахивал руками, раскачивался всем своим гладким округлым
корпусом... Даже у хладнокровного Берсеньева мурашки побежали по спине
при виде этого <танца>. Геолог понял, что механический человек именно
танцует, причем очевидно, что делает он это без приказа, по
собственной <воле>. Мальчик сидел в позе бесконечного отчаяния, а
железная махина вышагивала возле него, с грохотом притопывая в такт
марша металлическими подошвами по блестящему полу. Наконец Суо поднял
голову, скорбно взглянул на танцующего механического слугу и тихо
произнес:
поднятые клешни и застыл неподвижно...
не мог прийти в себя. Уже в той картине, где он впервые увидел Уру,
Берсеньев решил, что механизм, сооруженный в образе человека,
очевидно, реагирует на голоса своих хозяев, а сочетание каких-то
звуков означает для него команду к выполнению тех или иных
манипуляций. Но в сцене <танца> Уру явно действовал самостоятельно: он
как бы понял, что его маленький хозяин убит горем, что необходимо
развлечь его, и в качестве развлечения угостил мальчика танцем. Для
этой цели железный истукан даже соответствующую музыку включил в
<пагоде>. Затем уже последовал приказ Суо: <Уру... им...> Видимо, это
значило: <Уру, прекрати!> - и гигант перестал танцевать.
Это противоестественно... Уру только механизм. Как же может он
реагировать на одно лишь мрачное настроение человека, да еще при этом
самостоятельно включить какой-то музыкальный инструмент, а затем
танцевать или даже ритмично маршировать перед живым человеком, не
обращающим на него никакого внимания? ..>
неясная мысль о каких-то электрических флюидах, исходящих из мозга
человека, переживающего сильное горе, и, видимо, непроизвольно
включающих в механизме Уру определенную программу действий,
равносильную команде: <Развлекать!> Но эта мысль в представлении
Берсеньева ассоциировалась со спиритизмом и прочей чертовщиной, и он
отбросил ее.
извержения, что весь остальной экипаж погиб и что мальчик остался
один, погребенный вместе со звездным кораблем-городом в потоках лавы.
Умер он потом где-то здесь, но останков его найти пока не удавалось.
Бесследно исчез вместе с мальчиком и Уру...
в <музыкальной пагоде>. Проникнуть в <пагоду>, казалось, не было
никакой возможности: ее стены, ее крыша не реагировали ни на тепло, ни
на звуки. И тем не менее именно там, вероятно, крылась разгадка
исчезновения Суо и Уру, - в этом ни Берсеньев, ни Петя, ни остальные
уже не сомневались.
как-то Берсеньев.
под куполом, неугасимые фонари. Я не думаю, что музыку и свет здесь
кто-то включил по случаю нашего появления на палубе межпланетного
корабля...
Майгин штурмовали машинные отделения корабля-города. Арнаутов занялся
задачей чрезвычайной важности: выяснить, какие источники энергии
питали и питают все многочисленные установки этого чуда техники,
начиная с его чудовищно мощных двигателей и кончая осветительными
шарами, <музыкальной пагодой>, вентиляцией и так далее. Попутно
инженер и геолог тщательно исследовали несколько больших аппаратов
непонятного назначения, расположенных в помещении рядом с ракетными
отсеками. Если ракетные двигатели корабля-города замерли и
бездействовали, видимо, уже несколько веков, то эти таинственные
аппараты - громадные шкафы с бесчисленными оконцами - явно жили и
продолжали какую-то бесшумную, непонятную и бесконечную работу.
Доказательством тому служили короткие световые и звуковые сигналы,
похожие на работу телеграфа. Заглянув внутрь одного такого шкафа,