из-за родителей. Они ведь погибли в тюрьме Френ, и мне рассказывали, как
их пытали... вместе, нарочно, чтоб им было тяжелей... чтоб заставить их
заговорить... Мне рассказывала женщина, которая сидела в одной камере с
матерью. Но они никого не выдали.
подполье, что она была связной, ездила в другие города, перевозила
листовки и гранаты, передавала инструкции.
Рише... и что тебе тяжело вспоминать обо всем, что связано с войной...
после этого. Мне вдруг отчаянно захотелось рассказать все, выговориться,
самому понять, что и как было со мной. Это был почти сплошной монолог:
Констанс слушала, бледная, спокойная, и я знал, что она все понимает.
Иногда я спрашивал ее: "А ты? Расскажи о себе!" Она говорила, но скупо и
неохотно. Я шел на уловки - рассказывал о каком-нибудь дне своей жизни и
добавлял: "Это было такого-то числа, такого-то месяца. А что было с тобой
в этот день?" Иногда Констанс начинала рассказывать:
Лион... В поезде ко мне придрались полицейские, будто у меня документы не
в порядке... В Лион мы прибыли вечером, и меня до утра продержали в
камере... Там были две воровки, но они ко мне отнеслись очень хорошо и все
советовали, чтоб я побольше плакала, когда меня будут допрашивать. Но
утром меня допросил комиссар и выпустил. Даже обругал полицейских:
"Свиньи, мучают детей!" Правда, они зря придрались, документы у меня были
в порядке. А потом уж все в Лионе прошло хорошо.
гибель отца и матери. Для нее это была борьба за идею, битва против
фашизма. Гибель в этой битве была хоть горькой, но почетной; жизнь вне
борьбы - бессмысленной и жалкой. Ее отец был коммунистом, участвовал в
испанской войне; она росла в атмосфере политических споров, борьбы во имя
политики, подвига во имя борьбы, и для нее все это казалось нормальным и
естественным. Кстати, ее молчаливость, нежелание расспрашивать и
рассказывать, ее удивительная выдержка - все это было результатом не
только врожденных свойств, но и воспитания в определенной среде.
мне детей, отошла от политической жизни, - не потому, что я был против
политики, вовсе нет, просто ее поглотили заботы обо мне и о детях.
Конечно, большую роль тут сыграло то, что я был в лагерях и она меня
причисляла к борцам, к людям ее окружения, ее душевного склада (вот,
пожалуй, единственная польза от этих страшных пяти лет!). Я понимал это и
чувствовал себя неловко, будто самозванец.
говорила:
что, когда вас так ужасно пытали в гестапо после провала, ты никого не
выдал? Правда, что ты и в Маутхаузене продолжал работать в лагерной
организации и сделал очень много?
бороться. И если б не Робер...
семейные связи. Что ж из этого? Вот, например, моя мать: она приняла
участие в борьбе из любви к мужу. Разве это порочит ее? Разве она не
делала все, что могла, и не погибла, как героиня? Разве к великой цели
ведет лишь один путь?
разве действительно важны лишь действия, а побуждения безразличны? Может
быть, к цели ведет и не один путь, а множество параллельных и
переплетающихся между собой, но ведь вопрос и в том, что считать целью!
Констанс.
Разве я хотел чего-то другого, не того, что Робер? Разве мне не хотелось
уничтожить фашизм, прекратить войну? Боже, да кому этого не хотелось!
самом. Я хотел бы стать таким, как Робер и другие, но не могу. Ну, ведь
бывает же сплошь и рядом, что человек занимается делом, для которого он
совершенно не годится. Потому что так складываются обстоятельства,
понимаешь? Вот так было и со мной в лагере. И я без ужаса не могу об этом
вспомнить!
меня снова отправляют в лагерь, я бы покончил самоубийством! Я замираю от
ужаса, когда вспоминаю, что там было, я теряю всякое мужество!
Вот он - герой, борец, а я... я невольный участник борьбы. Я трус, пойми
это! Ты принимаешь меня за героя, а я всего лишь жертва. Не ставь меня на
пьедестал, я там все равно не удержусь.
считаешь, что герой - эти тот, кто ничего не боится? Я даже не знаю, есть
ли на свете люди, которым так уж никогда и не страшно. Ну, я понимаю, что
иногда можно совсем не бояться смерти. Но не бояться пыток - это может
только помешанный. Ты слишком честен, Клод, и слишком многого от себя
требуешь, в этом все дело. Не надо так. Может быть, это и благородно, но
ты так мучаешь себя! Смотри, как получается: ты хотел того же, что все
хорошие люди, и делал то же, что они. А сейчас ты доказываешь мне, что ты
не такой, как они, потому что ты боялся. Ну, неужели ты думаешь, что Робер
не боялся? Я его мало знаю, это правда, но разве он не человек? Может
быть, он скрывал свой страх, чтоб другим было легче...
тебе не позволили бы участвовать в таких важных делах.
может, Констанс и права со своей ясной логикой борца. Действительно, если
б товарищи по лагерю понимали, что я испытываю, они бы меня отстранили, и
все. Наверное, я невольно вел себя, как все, подстраивался к ним...
Наверное...
даже перестал понимать, кто из нас прав. Мне казалось, что герой - это
тот, кто идет к цели, несмотря на все препятствия, ясно видит эту цель,
считает ее главной в жизни. А я? У меня была другая цель, чем у них, -
поскорее вернуться домой, увидеть Валери, работать, жить... И вот я
вернулся. Чем я занимаюсь? Личными проблемами, и они меня больше всего
интересуют, так уж я устроен. Теперь, когда у меня есть Констанс, когда
начала затихать тоска по Валери, я буду с удовольствием работать. Меня
многое интересует в науке. Но политика? Боже мой, ведь я в ней по-прежнему
ни черта не понимаю! Я знаю лишь одно: что я до безумия боюсь новой войны,
а она опять угрожает миру. Я с удивлением и завистью гляжу на многих моих
товарищей по лагерю - они так и рвутся еще подраться. Ну, вот они и есть
настоящие мужчины... А я... что ж, прав Робер, у меня в характере слишком
много женских черт. Не могу же я себя переделать!
почему-то лаборатория... сцена митинга... лица Марселя и Симона... Я не
могу поймать ход его рассуждений..."
с подносом в руках. - Констанс прислала тебе кофе, давай выпьем.
пил в последний раз? Когда вообще кто-нибудь из нас ел, вот за эту неделю?
Почему я не могу вспомнить ни одного обеда, ужина, завтрака? Почему?
садится рядом со мной на диван, берет мои руки в свои большие теплые
ладони и смотрит мне прямо в глаза. Я отвожу взгляд.
помнишь? Констанс приготовила чудесное рагу, даже не скажешь, что оно из
консервированной говядины. И компот из клубники. Как же это ты забыл, а?
готовит соусы, не хуже Софи! - и аромат клубники... Действительно, как
странно, что я забыл... Мы обедали и сидели все вместе... Да, наверное,
все вместе...
ты думаешь?
словно оно имеет теперь какое-то значение! Как странно... Я опять поднимаю
глаза на Робера: почему мне стало так трудно, физически тяжело выносить
его взгляд?
вспоминать прошлое. Мы пока обречены на бездействие и ожидание. Но давай
Каргалов Вадим
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Круз Андрей
Суворов Виктор