наступит) организмы их заплатят и за это снадобье, и за маковую смолку
кошмарную цену, но выбора не было -- иначе точно не дойти. Впоследствии
Халаддин убедился, что этот участок пути совершенно стерт из его памяти. При
этом он отчетливо помнил, что кола тогда не только вдохнула силу в его
измученные мышцы, но и необыкновенно обострила чувства, позволив как бы
вобрать в себя разом весь окоем -- от рисунка созвездий, расцветившегося
вдруг множеством невидимых ему ранее мелких звезд, до запаха кизячного дыма
от чьего-то немыслимо далекого костерка, -- а вот ни единой детали
собственного их пути припомнить не получается.
вновь обрел реальность, а вместе с нею -- боль и неимоверную усталость,
такую, что она потеснила куда-то на дальние задворки сознания даже чувство
опасности. Оказалось, что они уже лежат, вжавшись в землю, за крохотным
гребешком ярдах в тридцати от вожделенных развалин, за которыми в
начинающихся предрассветных сумерках угадывается массивный куб опорного
пункта.
не видишь?
будешь дергаться -- заметит непременно.
вдруг стала исторгать из себя новый зловещий звук -- сухую и стремительную
клавесинную дробь, быстро сгустившуюся в грохот, похожий на горный обвал: по
тракту приближался на рысях большой конный отряд, и вновь подползший
откуда-то панический страх уже вопил ему прямо в ухо:
спокойный шепот сержанта:
костыли и оружие -- твои, барон -- мой. Этот наш шанс -- первый и последний.
таких случаях суматоха: всадники с ругательствами прокладывали себе путь
среди суетящихся пехотинцев, выясняли отношения пришлые и местные командиры,
гортанные выкрики вастаков смешивались со встревоженным щебетанием эльфов;
на крыше вместо одной фигуры появились целых три -- и вот тут-то Халаддин,
не сразу поверив своим ушам, услыхал негромкое: "Вперед!"
только силы взялись. Мгновенно домчавшись до "мертвой зоны" под
полуразрушенной стеной, он сбросил поклажу и успел еще вернуться к
находившемуся на полпути Цэрлэгу, тащившему на спине барона; тот, однако,
лишь головой мотнул -- счет на секунды, дольше будем перекладываться.
Быстрее, быстрее же!! О Единый, сколько еще эти болваны дозорные будут
глазеть на новоприбывших -- секунду? Три? Десять? Они достигли развалин,
каждый миг ожидая вопля "Тревога!!!", и тут же попадали наземь; Тангорн,
похоже, был уже совсем плох -- даже не застонал. Обдирая руки и лицо о
густую поросль бактрианьей колючки, они забились в широкую трещину стены --
и внезапно очутились внутри почти неразрушенной комнаты. Все стены ее были
целы, и лишь в потолке зияла обширная дыра, сквозь которую виднелось
сереющее с каждой минутой рассветное небо; входная дверь была наглухо
завалена грудой битого кирпича. Только тут Халаддин осознал: все-таки
прорвались! У них теперь есть убежище, надежнее которого не бывает -- как у
утки, выводящей птенцов прямо под гнездом кречета.
волны тут же подхватили его на руки и понесли его куда-то вдаль, вкрадчиво
нашептывая: "Все позади... передохни... всего несколько минут -- ты их
заслужил..." Вверх-вниз... вверх-вниз... "Что это -- качка?.. Цэрлэг?..
Почему он с такой яростью трясет меня за плечо? О черт!! Спасибо тебе,
дружище -- я ведь должен немедля заняться Тангорном!.. И никаких "нескольких
минут" у меня, конечно же, нет -- сейчас действие колы закончится и тогда я
вообще развалюсь на куски... Где она там, эта чертова аптечка?.."
образованном двумя пиками Хмурых гор, выплескиваясь наружу острыми
обжигающими брызгами, однако прозрачная лиловатая дымка уже наползала на
расцвеченные закатной гуашью предгорья. Чуть холодноватая бирюза небосвода,
сгустившаяся на восходной его окраине почти до лазури, гармонично оттеняла
желтовато-розовые, как мякоть кхандской дыни, лессовые обрывы
Хоутийн-Хотгора, прорезанные глубокими мускатно-черными ущельями. Склоны
предваряющих плато плосковершинных глинистых холмов были затянуты пепельным
крепом из полыни и солянок, который тут и там расцвечивали крупные красные
мазки -- луговины из диких тюльпанов.
был каждый тюльпан в отдельности. настолько же противоестественными и
зловещими казались образуемые ими сплошные полуакровые ковры. Наверное, цвет
их слишком уж точно воспроизводил цвет крови: ярко-алой артериальной --
когда они были освещены солнцем, или багровой венозной -- когда на них, как
вот сейчас, падала вечерняя тень. Полынь и тюльпаны; пепел и кровь. Впрочем,
в иное время у него, вероятно, возникли бы другие ассоциации.
спутникам и кивнул в сторону пятна яркой зелени, натекшего на желтую глину
предгорий из устья широкого распадка. -- Ну как, барон, присядем передохнуть
или поднажмем -- и тогда уж сразу распакуемся как люди?
отвечал гондорец; он уже довольно уверенно наступал на ногу, хотя и
продолжал пока пользоваться костылями, и даже настоял на том, чтобы нести
часть груза. -- Эдак я никогда не войду в нормальный режим.
Что нам сейчас медицина порекомендует, а?
финале их марш-броска к развалинам у опорного пункта делалось тошно. Кола в
действительности не дает организму никаких новых сил -- она лишь мобилизует
уже существующие в нем ресурсы. Подобная мобилизация иной раз случается и
сама собою -- когда человек, спасая свою жизнь, прыгает чуть не на дюжину
ярдов или голыми руками выворачивает из земли глыбу весом в несколько
центнеров1; кола же позволяет совершать такие подвиги "по заказу", после
чего следует расплата: человек, вычерпав в нужную минуту свои резервы до
донышка, на полтора суток обращается в полнейший кисель -- и физически, и
душевно.
скорую руку подштопать бедро Тангорна. Барона вскоре начало трясти -- на
лихорадку от раны наложился опиумный "отходняк"; он нуждался в немедленной
помощи, но доктор с разведчиком к тому времени уже представляли собою
выброшенных на берег медуз; они не способны были шевельнуть не то что рукой
-- даже глазными яблоками. Цэрлэг сумел-таки встать где-то часов через
десять, но он мог лишь поить раненого остатками эльфийского вина да
укутывать его всеми плащами; Халаддин же ожил слишком поздно, так что
придушить баронову хворь в зародыше не успел. Хотя общего сепсиса и удалось
избежать, вокруг раны развилось сильное локальное нагноение; у Тангорна
открылся жар, он впал в беспамятство и, что страшнее всего, начал громко
бредить. Вокруг между тем постоянно шныряли солдаты -- зады развалин служили
им отхожим местом, -- так что сержант вполне уже предметно раздумывал, не
прикончить ли барона, пока тот не угробил их всех своим бормотанием...
антисептики сделали свое дело, жар у раненого спал, и рана стала быстро
затягиваться; приключения, однако, на этом вовсе не кончились. Оказалось,
что в одной из соседних разрушенных комнат наемники с поста тайком от своих
офицеров завели здоровенный чан с аракой -- местной брагой, изготовляемой из
манны, -- и с наступлением сумерек сползаются сюда опрокинуть по кружечке. К
солдатам они почти привыкли -- сиди себе в эти минуты тихонько, как мышь под
веником, благо комната их надежно изолирована от остальной части развалин;
Халаддин, однако, в красках представлял себе, как какой-нибудь ретивый
дежурный по гарнизону, наведя шмон на предмет животворного источника, не
поленится сунуть нос и в их отнорок: "Т-а-ак... А эти трое из какого взвода?
Смир-р-рна!!! Пьянь зеленая... Где ваша форма, висельники?!!" То-то будет
досадно...
полным безумием: конные и пешие отряды вастаков и эльфов продолжали
прочесывать пустыню, не обходя своим вниманием даже свежие цепочки следов
большеухой лисички. А тем временем подкралась новая напасть: сильная
напряженка с водой. Слишком много ее пришлось израсходовать на раненого, а
возобновить запас оказалось совершенно невозможно, поскольку у гарнизонного
водопоя днем и ночью толокся народ. Через пять дней положение стало
критическим -- полпинты на троих; барон помянул свое Тэшгольское приключение
и мрачно заметил, что он, похоже, сменял шило на мыло. Вот ведь подлянка
фортуны, думал Халаддин: впервые за три недели странствий по пустыне они
по-настоящему мучаются от жажды -- находясь в сотне ярдов от колодца...
первый в этом году. С юга надвинулась разрастающаяся ввысь желтая пелена --
казалось, что пустынный горизонт начал заворачиваться внутрь как обтрепанный
край чудовищного свитка; небо стало мертвенно-пепельным, а на вываренное
добела полуденное солнце можно было глядеть, как на луну, не щурясь. Затем
границы между небом и землею не стало вовсе, и две пышущие жаром сковороды
Володихин Дмитрий
Мичурин Артем
Гуль Роман Борисович
Эриксон Стивен
Трубников Александр
Каменистый Артем