последнее исключено.
конечности, отвратительно хрустнули ребра, и тварь, хрипло рыкнув, впилась
зубами в нечто, зажатое костяными сочленениями левой, многосуставчатой руки.
Тварь жрала человеческое сердце.
пробиты вдоль лестницы, ведущей на второй этаж, плясали сполохи пламени. Это
означало, что пламя уже владеет единственным выходом из дома и что скоро
огонь, пробившись по винтовой лестнице, завладеет и смотровой башней, на
вершине которой будет искать спасения Лорма.
плотной группы флигелей на противоположной стороне подворья, к нему, чуть
раскачиваясь и неуверенно ступая, словно слепцы, приближались собратья того
существа, которое только что насытилось сердцем женщины со шрамом.
шагов назад и его спина уперлась в бревенчатый сруб стены. Вот и все. Под
ногами -- земля, за спиной -- стена. Невысокая, но все равно на такую
никакие слова Облегчения не забросят. Справа -- стена господского дома, в
котором все больше пламени и все меньше живых. Да, Лорма, в одну паскудную
ночь ты потеряешь не только девственность, но и жизнь. То же произойдет и с
твоим первым мужчиной. Энно.
окна, соседнего по отношению к тому, из которого Эгин несчастные короткие
колокола назад осматривал зачин бойни в полной уверенности, что все здесь
находится в его власти аррума, из этого окна вывалилось грузное тело и упало
под ноги приближающимся тварям. Жена Круста. Наверное, так до самой гибели
толком не протрезвела.
падение с пятнадцатилоктевой высоты пошло ей только на пользу. Самый близкий
к ней пожиратель сердец занес свою суставчатую конечность для рокового
а может быть быстр, словно огонь.
расколоться надвое и великой трещине суждено было пройти именно через двор
Кедровой Усадьбы. Эгина швырнуло к стене и он сильно ударился затылком. Но
это не помешало ему увидеть, что костяная змея нечестивого гостя вместо
того, чтобы сокрушить ребра крустовой супруги и изъять ее горячее сердце,
вонзилась во вздыбившуюся землю. А сама супруга, окончательно протрезвев и
заголосив за десятерых базарных торговок, вознеслась вместе со
вспучивающейся землей вверх.
земля изволила вспучиться и высокий вал пролег от дверей дома прямо под ноги
мужикам, сгрудившимся у сокрушенной "гремучим камнем" башни. Те, и так
сильно напуганные отчаянным сопротивлением пастухов Круста, появлением
аррума, резво убившего трех их собратьев, а равно и падением пьяной бабы,
которой все было нипочем, бросились бежать. И, как вскоре понял аррум --
более чем вовремя.
осыпаться, обнажая мерцающую фиолетовыми пятнами кожу. Кожу? Да, кожу. Ибо
это было не землетрясение. Это было существо.
все-таки животный, живой, теплый След. Это уже немного легче. По крайней
мере, он не родич этим, сердцеедам.
из-под земли. Но зато явившийся, судя по всему, видел в темноте лучше кошки
и притом видел едва ли не прямо всей поверхностью своего тела.
набросились на беззащитный и нежный бок твари со своими костяными когтями и
тем разозлили ее сверх всякой меры. Он видел лишь, что передняя часть
слизнеобразного тела, взмахнув плохо различимыми, но, кажется, короткими
передними лапками ("хороши "лапки" -- каждая с оглоблю!" -- мрачно фыркнул
Эгин, отвечая собственным мыслям) изогнулось и рванулось вправо-назад,
одновременно с этим высвобождая из-под земли последние сажени своего тела.
вниз. Голосить она перестала. Зато, встав на четвереньки, оглядевшись по
сторонам и разглядев-таки под стеной Эгина (его меч даже в этой почти полной
темноте давал заметные отблески), она быстро-быстро засеменила к тайному
советнику. Но бабе сегодня не везло. Не заметив дырки в крыше флигеля,
стоявшего вровень с землей, она провалилась вниз.
взялась за нежить вплотную. Из этого Эгин с облегченным вздохом сделал
вывод, что выползок -- друг. Поспешный и необдуманный вывод.
помочь тому в истреблении нежити. Возможно, постарался бы допрыгнуть с его
спины до окон дома и разыскать там Лорму. Возможно, полез бы в провалившийся
флигель вытаскивать ее мамашу. Но все случилось иначе.
более крепким и молодым, обладал Лагха Коалара, гнорр Свода Равновесия.
Говоривший свободно владел варанским языком, но в его речи напрочь
отсутствовала певучесть, которой с давних давен гордятся варанские пииты и
риторы. Казалось, говорит не человек, а музыкальная шкатулка.
на гребне стены Кедровой Усадьбы.
силясь разглядеть наверху хоть что-то, кроме пронзительных южных звезд.
сказал, или умрешь.
отойти незнакомец.
ударов сердца, человек.
нем верх.
охомутанный темнотою". Я его раньше не видел и не слышал, -- пронеслось в
мыслях аррума. -- Значит, он может быть здесь главным теневым пауком, как в
свое время Норо окс Шин в мятеже Хорта."
советовал ему отойти незнакомец, не было ничего. По крайней мере, ничего
опасного с точки зрения аррума. В конце концов, лучше выглядеть
придурком-попрыгунчиком, чем покойником.
поверхность в подмогу первому и пустоты под Кедровой Усадьбой поприбавилось.
Поприбавилось ровно на столько, чтобы господский дом с оглушительным треском
пополз вниз, под землю, в пустоту. Он накренился, словно тонущий корабль, и
прекрасная перевязь бревен, гордость рода Гутуланов, не выдержала. Смотровая
площадка башни сорвалась со своих крепежных скоб и, встав вертикально,
устремилась вниз, к земле, разваливаясь от ударов о стены башни и крышу
дома.
вонзились в землю, расшвыривая комья суглинка, калеча хрупкие флигеля и
обдирая слизистую кожу выползка. Одно из бревен вошло в землю ровно там, где
мгновение назад стоял Эгин. А второе упало поперек, в двух ладонях перед
кончиком его заледеневшего от ужаса носа.
проваливаясь в неожиданно отверзающуюся под ней бездну, разваливалась на
глазах. Но самым главным было то, что недосягаемые прежде окна гостевого
зала теперь находились всего лишь в трех четвертях человеческого роста от
земли.
попутно успевая отметить появление на поверхности второго выползка, а равно
и отвратительные хрустящие, чавкающие, всасывающие звуки резни между нежитью
и сомнительнейшей житью на противоположной стороне двора.
гостевой зал в полной уверенности, что вернется в него с победой, разогнав
чернь и водворив повсеместную справедливость.
заяц. Эгин перескакивал по расползающимся бревнам перекошенного пола, над
головой трещали перекрытия, а арруму оставалось лишь шипеть под нос
сдавленные проклятия. Потому что разобрать в таком бардаке удавалось совсем
немногое. И хотя несколько ламп на стенах все еще давали свет, в
изменившемся антураже проку от него почти не было.