Чтение 14–й страницы книги ~Последний полустанок~

нашими дедами из творога делалась. А сейчас ее вытащили на свет божий,
чтобы моментом воспользоваться. Век пластмасс! Век полимеров!

- Простите, золотко, но вы не очень осведомлены... Из творога делается
галалит. А здесь методом полимеризации...

Дерябин примирительно заметил:

- Дорогой Анатолий Анатольевич. Разговор идет о полете, который вы сами
разрешили.

Несколько озадаченный Медоваров тут же возразил:

- Но я докладывал обстановку, сигнализировал в Москву. Потом, что я мог
сделать, когда вы вдвоем взяли меня за горло.

- А таинственный звонок из Москвы?

- Какой звонок? - удивился Медоваров. - Ах, тот!.. Ну да, это было
согласовано кое с кем. - И, многозначительно помолчав, он вышел.

Поярков отвел Бориса Захаровича в самый дальний угол зала и устало
присел на подоконник.

- Последний полустанок. Вокруг него еще бегают какие-то мешочники,
спекулянты, жалкие обыватели. Так и здесь, в институте. Его слишком долго
собираются реорганизовывать, а пока он - захудалый полустанок, оставшийся
от прошлого. Говорят, что еще в четырнадцатом году здесь была
воздухоплавательная школа. И, несмотря на новое здание и современную
технику, здесь мало что изменилось. Проходной двор, где задерживаются
только Медоваровы.

- Оценка весьма субъективная. Я спрашивал в главке, какого они мнения о
работе института.

- И что же?

- К ученым у нас очень гуманное отношение, и этим многие пользуются.

Разогнать НИИАП нельзя. План у них выполняется, испытания ведутся
добросовестно. Квалификация сотрудников растет. Видал диаграммку?
Отчетность идеальная и своевременная. Финансовая дисциплина
безукоризненная. И к тому же два-три человека дают интересные работы. В
министерстве надеются на лучшее и терпеливо ждут. А мы на этом полустанке
чувствуем себя несколько задержавшимися пассажирами. Ругаем начальника за
плохое расписание, за опоздание поездов. А ведь здешнее расписание не для
нас составлено, и минутное опоздание тут не играет роли.

- Черт возьми, но неужели на дорогах к звездам нельзя миновать подобные
полустанки?

- А кто виноват? - с явной укоризной спросил Борис Захарович. - Ты не
возражал, чтобы приборы устанавливались на здешнем аэродроме.

- Согласен. Но при чем тут Медоваров? Зачем он вмешивается в наши дела?

- Как временный начальник полустанка. Обязан по должности.

На щите снова вспыхнули сигнальные лампочки. Начиналась очередная
контрольная передача. Поярков побежал к пульту. Дерябин неторопливо пошел
вслед.

- Все то же, - вздохнул Поярков, глядя на спокойное перо. - Объем диска
остается неизменным. Высота семьсот. Борис Захарович, дорогой, не мучайте
меня, скажите откровенно, не поставили вы там какой-нибудь запасной
аккумуляторной батареи? Помните, еще при первой конструкции ваш Бабкин
хотел запрятать в кабине лишние пятьдесят килограммов. А сейчас такое
впечатление, что груза еще больше. Кто здесь виноват?

- Подождем искать виновного, Серафим Михайлович.

Нюра сидела рядом, помогая лаборанту записывать уже расшифрованные
показатели направления ветра, солнечной радиации... При последних словах
Дерябина карандаш выпал у нее из рук.

Лаборант посмотрел на ее сразу побледневшее лицо.

- Вам нехорошо, Анна Васильевна? Идите на воздух. Я один справлюсь.

На ступеньках главного входа Нюру встретил Аскольдик. Он уже собирался
домой и успел переодеться в короткие замшевые штаны шоколадного цвета и
кожаную курточку с многочисленными "молниями". Огромные ботинки на толстом
белом каучуке, пестрые гетры, обтягивающие худые икры, острые коленки и
тонкая мальчишеская шея, перетянутая узеньким галстучком, - все это
производило комичное и в то же время жалкое впечатление.

- Приветствую категорически! - сказал он, сгибаясь в поклоне и снимая
воображаемую шляпу. - Как, девочка, жизнь молодая?

- Оставьте меня, Аскольдик. - Нюра хотела было пройти мимо, но тот
заступил ей дорогу.

- Мы, кажется, сегодня не в духе? Мы, кажется, всех презираем?

Древнее мужественное имя Аскольд, по обычаю всех мам, превратилось в
уменьшительное. Родители искали красивое имя, хотели назвать Арнольдом,
Альфредом или Эдуардом, но, видимо вспомнив про Аскольдову могилу над
Днепром, где молодые супруги часто гуляли, решили так и назвать своего
первенца.

Было бы чересчур банальным рассказывать о том, как растили своего
единственного отпрыска обезумевшие от счастья родители. Но вот он стал
взрослым, кое-как получил аттестат зрелости, потом не без помощи папиных
друзей устроился в институт. Это событие было ознаменовано достойнейшим
образом. Папа Аскольдика - директор производственного комбината,
выпускающего то ли ковры, то ли набивные ткани, - вознаградил утомленного
мальчика за самоотверженный труд, купив ему новенький "Москвич". В течение
первых семестров "Москвич" постарел на двадцать тысяч километров, что не
могло не отразиться на студенческой судьбе Аскольдика. Когда же ему было
заниматься? Ведь столько хорошеньких девушек жаждали прокатиться в его
машине! "Москвич" был сдан в ремонт, что дало возможность его владельцу,
исключенному из института за неуспеваемость, подумать о своем дальнейшем
образовании. Он решил перейти на заочное отделение. Но для этого нужна
справка с места работы. А где ее взять?

Свет, как говорится, не без добрых людей. Стоило лишь товарищу
Медоварову несколько раз появиться в папином кабинете, как Аскольдик был
оформлен в НИИАП - правда, на очень скромную должность помощника
фотолаборанта. (Римма с усмешкой утверждала, что здесь учитывалась его
склонность к фотографированию девушек на пляже.)

Аскольдик великолепно устроился. Всю работу по проявлению и печатанию
фотоматериалов к отчетам и диссертациям выполнял сам лаборант, у которого
не было состоятельного отца, а потому при сдельной оплате эта система
оказалась подходящей для обоих сотрудников фотолаборатории. Аскольдик даже
умудрялся приезжать в институт через день. Сегодня он приехал уже на
другой машине.

"Москвич" оказался мальчику тесным.

- Итак, - изгибаясь перед Нюрой, разглагольствовал Аскольдик, - вы
гнушались моим стареньким "Москвичом", а теперь вон она, моя лошадка.

Широким жестом он показал на стоявшую в тени здания бирюзовую "Волгу".

- Товарищ Поярков хоть и ведущий конструктор, а ведет себя несолидно, -
продолжал Аскольдик. - Не понимает он красоты жизни. В прошлый раз я вас
видел с ним в ресторане. Неужели он провожал вас домой в автобусе? Разве
это мужчина?

- А вы? - Нюра смерила его презрительным взглядом.

Не первый раз приходится терпеть его приставания. Да кто он такой?

Красноносенький мальчишка, прыщеватый, слюнявый. Мальчишка в полном
смысле этого слова, - которого до сих пор родители чуть ли не на руках
носят, отчего он возомнил себя личностью единственно достойной внимания.
На танцплощадках без труда завязываются знакомства, и дурочек там
достаточно.

(Ах, если бы матери знали, что такое танцплощадки!) Все сходило
мальчику с рук, ибо он был на редкость хитер и осторожен.

Даже Римма, постоянная посетительница танцплощадок и в какой-то мере
близкая по духу этому резвящемуся мальчугану, старалась реже попадаться
ему на глаза, боясь, что придется с ним танцевать, - за отказ подобные
молодчики жестоко мстят. Она как-то призналась Нюре, что потом долго моет
руки, вытирает шею одеколоном, чтобы уничтожить даже память от его
неприятного дыхания.

Аскольдик подбирался к уху, нашептывал что-то липкое, грязненькое, и
Римме физически было не по себе.

Не мудрено, что Нюра раз и навсегда отвергла внимание Аскольдика, но по
другим причинам. Он мог рассуждать о свободе творчества, о западной
цивилизации, читать хрипловатым баском декадентские стишки, говорить о
книжных новинках, о падении современного искусства. И все это было чужое,
наносное. Никакого собственного мнения, все понаслышке, все ради острого
словца и показной смелости. А вообще в глазах Нюры он был просто мелким
пакостником.

Нюра спускалась по ступенькам и, не глядя на Аскольдика, который
увязался за ней, пошла по песчаной дорожке, обсаженной чахлыми деревцами.

- У вас, девочка, отсталые взгляды, - нарочито гнусавя, цедил сквозь
зубы Аскольдик. - Я считаю, что у каждого настоящего мужчины должна быть
собственная машина.

- А у вас разве собственная?

- Могу предъявить права. Там указано, кто владелец машины.

- Вы ее сами купили?

Аскольдик снисходительно повел острыми плечиками и полез в карман за
сигаретами.

- Угонять чужие машины я не пробовал.

- Но все-таки она чужая, - упрямо сказала Нюра. - Вы сколько здесь
получаете?

- На сигареты хватает. - Аскольдик помахал зажженной спичкой и бросил
ее через плечо.

- Значит, машина куплена не на собственные деньги, Вы их не заработали.

- У некоторых студентов тоже есть свои машины. Вы думаете, они
покупаются на стипендию?

- Не знаю, - вздохнула Нюра. - Но только детям не дают играть со
спичками.

Она хотела было сказать, что собственная машина в руках неоперившегося
юнца - явление противоестественное.