праздника) он произнес перед личным составом следующую страстную речь:
Международным женским днем. Вы пишете, что хотя я и не имею отчетливых женских
половых признаков, но, несомненно, могу быть отнесен к этой части человечества,
поскольку являюсь проституткой и этой самой... как ее... язык не поворачивается
произнести...
Так вот, товарищи, ваше внимание мне, безусловно, лестно. Но ложный авторитет
мне не нужен! Хватит того, что моим именем туалеты расписывают. Попрошу авторов
злопыхательских посланий добровольно явиться в канцелярию. Иначе
графологической экспертизе будет подвергнута вся рота! А теперь - разойтись!
направился в туалет, который действительно был украшен афоризмами типа
"Щербенко - пень с глазами", "Очко имени майора Щербенко", "Щербенко -
мультивибратор", но неожиданно наткнулся на ротного, по какой-то причине
задержавшегося в коридоре.
ну, за мной!
написать "Щербенко - сука драная", прежде чем обвинение в попытке дискредитации
чести и достоинства командира было с него снято. Однако он крепко запал в
память ротного, хоть и поврежденную, но именно в силу это цепкую как репей.
детство люди Щербенко придумывал новые слова или до неузнаваемости искажал
смысл слов общеупотребительных: лопату он называл ковырялкой, молоток -
стукачом, рубанок, соответственно, - строгачом, а корову - мычалкой. "Ну что,
братцы, насупились?" - ласково спрашивал он в столовой, когда рота приканчивала
первое блюдо. После завершения обеда следовала команда: "Кто уже окомпотился,
выходи строиться!" Особенно возбуждало его красноречие какое-нибудь
чрезвычайное происшествие в роте, например, самоволка или залет по пьяному
делу. Обращаясь к провинившимся, Щербенко от избытка чувств едва не рыдал:
что это мужской род от "курвы", хотя на самом деле так назывался прибор,
используемый в картографии.) Жопуасы! (Усилительная форма от "папуасы".)
Целкомонадзе! (Данный неологизм относился к кавказцам, которых в роте было
предостаточно.) Гондоны штопаные! (Вот уж это было солдатам близко и понятно.)
Откобелились и отсучились! (По аналогии с "оттянулись".) Спились и скурвились!
Продали родину за стакан вонючей сивухи и кусок сраной кишки! (Имелось в виду
влагалище.) Стыд вам и позор!
записывать эти неологизмы в блокнот, однако вскоре на этом попался. Неизвестно,
какие жуткие подозрения родились у Щербенко, но подлый писака был подвергнут
тщательному личному обыску, включая прощупывание нательного нижнего белья и
протыкание шилом подметок швов, все обнаруженные у него бумаги, даже конфетные
обертки, были изъяты. Так пропали почти все Костины рукописи. После этого
Щербенко решил с рядового Жмуркина впредь глаз не спускать. Тот поначалу
попытался откупиться спиртом и стройматериалами (действуя, естественно, через
посредников), но майор, во-первых, не пил - своей дури хватало, - а во-вторых,
как всякий идиот, искренне полагал, что все положенное для ремонта казармы он
получит в срок и в полном объеме. Как бы не так!
доступными способами подрывал хилое хозяйство роты, а Щербенко как мог старался
сделать его жизнь содержательней, то есть почаще привлекать к нарядам и
хозработам. За два года службы Костя побывал в увольнении всего один раз, когда
ротного поместили на обследование в гарнизонный госпиталь, дабы в очередной раз
проверить - рехнулся ли он окончательно или еще может какое-то время послужить
отечеству.
поселка Сангой, солдатами окрестных частей переименованного в "Сайгон". Он
впервые в жизни прошелся по деревянным скрипучим мостовым, о которых до этого
слышал только в песнях, и созерцал трехэтажные кирпичные здания, население
которых по случаю летней поры перебралось в поставленные тут же войлочные
кибитки.
как "Вино типа Кеша, крепость 10-12 градусов". Этого загадочного "Кешу"
разливали черпаками из сорокалитровых бидонов, и в нем обильно плавала мелкая
древесная щепа. В центре поселка, возле автобусной станции, старики-кочевники
на глазах у всех справляли нужду, как это они привыкли делать всю жизнь на
просторах своих необъятных степей. На узкой железной двойке в общежитии
мясокомбината при содействии коренастой и скуластой женщины, скорее всего
бывшей зэчки, Костя утратил невинность. В комнату постоянно заходили другие
бабы, то утюг взять, то еще по какому-нибудь делу, и любовникам пришлось с
головой завернуться в одеяло. Потом, когда все закончилось, страшно
разочарованный, да еще обиженный вопросом: "Из какого аймака ты родом?" - Костя
обильно обсыпал всех присутствующих пудрой. На всю жизнь он запомнил тоску,
вдруг разобравшую его во время долгого пешего возвращения в часть.
на самый далекий пост. Стоять ему довелось в наиболее поганое время - с
полуночи до двух.
вовремя не протертых, появлялись похожие на лишаи белые пятна. От ветра
сотрясались все заборы, а под навесами туда-сюда катались пустые железные
бочки.
брюки и бушлат, шинель, толстые суконные портянки, огромные постовые валенки,
вязаную маску с прорезью для глаз, шапку-ушанку, тулуп, скорее похожий на
шалаш, чем на предмет одежды, шерстяные перчатки и меховые беспалые рукавицы.
После этого начальник караула навесил на него автомат, противогаз, ремень со
штык-ножом и подсумком, взял под руку и повел на пост. Если бы Костя упал в
таком облачении, то никогда бы не смог самостоятельно подняться.
одежды последние остатки тепла. Где-то взлетали осветительные ракеты,
знаменующие приход Нового года. Из офицерского кафе доносились звуки музыки.
Дабы окончательно не пасть духом. Костя занялся сочинением подобающих такому
случаю стихов. К исходу второго часа ночи стенания его души и горечь сердца
обрели следующую форму:
морозом лицо, Костя получил праздничный ужин, в который, кроме обычного набора
из вермишели с бараньими костями да селедочного хвоста, на этот раз входила
кружка остывшего какао и четыре квадратика печенья. Что в это время делал
Щербенко, он не знал. Скорее всего сидел в канцелярии, стараясь в солдатском
храпе различить позвякивание стеклянной посуды, свидетельствующее о грубом
нарушении дисциплины.
отмечу этот праздник дома, а ты вновь будешь трезвым сидеть в унылой ротной
канцелярии, вдыхая вонь солдатских портянок".
так велика, что вскоре он необъяснимым образом поумнел, установил в роте
либеральные порядки, принялся критиковать начальство и даже осмелился появиться
на территории части в гражданской одежде. И тогда, решив, что Щербенко спятил
окончательно, его немедленно уволили на пенсию, присвоив в утешение звание
подполковника. Но все это случилось уже после Костиной демобилизации.)
сердобольный Кочкин сунул ему на прощание пакет с домашними пирожками, когда
оркестр грянул "Прощание славянки" и друзья, чей дембель по разным причинам
откладывался, на руках вынесли его за ворота, у Кости к горлу подкатился комок,
а на глазах выступили слезы. Даже опостылевшее проволочное заграждение
показалось ему чем-то милым и привычным, а желчный вздорный начальник штаба,
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Никитин Юрий
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Чернецов Андрей