Чтение 14–й страницы книги ~Карл, герцог~

Легаты пристально следили за зеркальным восторгом Карла. Граф Шароле был бел. Я? Это я?

- Вывести такого ублюдка, такого итальяшку и, самое мерзкое, действительно похожего на меня! - говорит взбешенный, всё ещё взбешенный Карл в лицо Изабелле.

Слева ему ответил поцелуй Изабеллы, справа - укус заблудшей блохи.

За спиной дукса-бургундукса появились воинственные клевреты (давешние лизаные собаками ромеи), кто в чём - в бригантинах, в железных перчатках, в сапогах. После сцены изгнания Мегмета, в целом аналогичной гибели Константина, молодчик с Андреевским крестом уселся на нагретое местечко и к нему из-за ширмы повалил благодарный народ, включая ромейское духовенство, с инсигниями, дарами и славословиями. Представление окончилось всеобщим хором "Вновь свободен Град Господень".

Не свершившееся сегодня не свершится никогда. Вместо самой большой охоты Карлу предложили Десятый Крестовый Поход.

- Я буду королем, а ты - королевой ромеев. И мы будем грешить вовсю до конца наших дней, потому что в ад паладинов не пускают - от них самого Сатанаила тошнит, - убежденно говорит Изабелле Карл.

Изабелла с сомнением вздыхает.

В довершение сообщаем, что Карлус хоть и переменчивым, но рьяным и благочестивым весьма защитником веры нам представился. Согласие изъявив турок истреблять, он крест поцеловал коленопреклоненно и вежливо с нами распрощался. Братья Николай и Патрик, Отца Небесного слуги.

***

март, 13

- Что значит "подумал и передумал"?! - рокотал герцог Филипп. Лицо герцога пошло малиновыми пятнами. Угол рта подергивался, покусываемый нервным тиком. - Что значит "опрометчиво согласился"?!

- То и значит, что перед монахами было неудобно, они всё устроили довольно смешно, жаль было их разочаровывать, - объяснил Карл. - Но сейчас они ушли и как будто рассеялось наваждение, сейчас я трезво взвесил силы, по натуре я не авантюрист, да и вообще - кто в наш просвещённый век воюет за библейские территории?

- Я, я воюю! И ты будешь воевать! - равномерно побуревший от возмущения Филипп сопроводил свою тираду жестикуляцией в духе красноармейского плаката о добровольцах.

- Отец, Вам не следует так переживать, - интеллигентно вставил Карл.

- Нет, мне следует. Следует переживать! Мой сын ничтожество, хочется... хочется... постриг принять - до того за тебя стыдно! Надавал тут обещаний, целовал крест, перед батюшками выслуживался. А теперь, теперь? Так и внуков никогда не дождешься!

- Не вижу логики, - нахмурился Карл, держась нарочито сдержанно. - При чем тут внуки?

В поход ему не хотелось.

- Внуки? - Филипп на мгновение задумался, как бы что-то припоминая. - А при том, что если ты откажешься возглавить поход, весь христианский мир и сам Господь отвернутся от нас и тогда, даже если целый выводок будет этих внуков, никто не скажет: "Да... это кость герцога Филиппа; такие же ревнители святого дела, гордецы, авантюристы". А это то же самое, как если бы внуков не было совсем. Мне, по крайней мере, то же самое, - держась за сердце, Филипп сел передохнуть. Стул горестно пискнул.

- Почему бы тебе самому не возглавить поход, если он так принципиален для всего христианского мира?

Надув губы, Филипп медленно повел гневливый взгляд от черной пустоты в окне к сыну. Как вдруг, за сорок градусов до Карла, зрачки, только что бывшие величиной с маковые зерна, стали стремительно расширяться. Филипп, улыбнувшись, продолжил в новом залоге:

- Понимаешь ли, любезный мой, есть такие кампании, которые я возглавлять не могу, потому что это слишком эксцентричные кампании. Понимаешь, герцогство - это солидное предприятие. Герцог должен вести себя солидно, скучно, ни с кем не цапаться, если не уверен, что светит перспектива вместе с пальцем откусить руку по плечо. Герцог должен всё делать так, как будто он вообще не способен на порывы и подвиги, потому что подвиги - это несолидно. Для страстей и подвигов у герцога есть взрослый сын. Понимаешь, если я поеду воевать с турками сам, конкурирующие монархии скажут: "Ха-ха-ха, старый ослина выжил из ума и повелся на романтические сказки ушлых римских обдергаев, как будто ему двадцать пять лет!" Но вот если поедешь ты, Европа скажет: "Вот, на таких, как он, держится авторитет веры Христовой!" - Филипп патетически воздел к потолку руки.

- Пускай, - уступил Карл, которого сломила неожиданная перемена ветра. - Но почему я должен именно возглавлять? Может быть, возглавит кто-нибудь другой, а я буду командовать частью союзных сил?

- Другой? Ни за что. Так решил Его Святейшество. Я знаю больше твоего, у меня хорошая стратегическая разведка. Видишь ли, эта история с мальчиком, с немецкими геноссен, она...

- Не нужно, папа.

- Нет, нужно. Из-за этого, да ещё сюда приплюсуй замок Шиболет, на тебя как бы наложили штраф. Понимаешь, крестовый поход - это как бы замаливать грехи. Реабилитация, понимаешь?

- А если меня убьют?

В блеклых глазах Филиппа блеснул бенгальским огнем скотский, безысходный страх. Блеснул, но довольно скоро растворился.

- Твоя мать сказала, этого совершенно не может быть.

АРЛЬ

июнь, 19

Арль. Молодцеватый матрос кряхтит, прижимая к животу бочонок пороха. Инерция движения влечет его к сходням, тяжесть бочонка - к земле. Прикормленная эскадрилья чаек преграждает ему путь. Матрос, теряя равновесие, наносит слепой удар в гущу пернатого гвалта. Самая неповоротливая чайка кувырком летит в воду, другие возмущенно гомонят, матрос падает на спину, бочка припечатывает его к земле. Карл отводит взгляд.

- Мы им устроим к чёртовой матери, - говорит он, прохаживаясь взад-вперед вдоль пристани. То по левую, то по правую руку от Карла огневые и пищевые запасы переползают с берега на корабли.

- Мы им покажем, только бы поскорее отплыть.

И таких бочек ещё сорок десятков, не меньше. К вечеру можно и не успеть. Поторапливайтесь, я вам дам не успеть. Однако взяли, пожалуй, слишком много всего. Это значит муки двести восемьдесят, солонины и тому подобного - под сотню, плюс лошади и корм, ещё кулеврины и бомбарды - это к барону де Монтегю, он, кстати, там возмущался, дескать, у него человек пятьсот и всему не влезть. Куда не влезть? Влезть! А то пойдет пешком со своей пятисотней - небось, всех девок подобрал от Наварры до Арля. Да? Небось.

Сегодня Карл получал удовольствие от суеты. В другой раз он бы устроил порядок.

***

- Там, говорят. В Западной гавани, галера. Генуйская.

Карл прихлопывает не-насекомое на плече Луи - "наконец-то" - и идет смотреть долгожданную галеру генуйцев, чудо света восьмое, флотоводцев отраду, талассократицу.

Западная гавань Арля мала для неё, как лань для тельцовой любви. Весел у неё больше, чем лапок у самой зломерзостной сколопендры и мачты её выше, чем колокольня Нотр-Дам де Дижон. Носовая фигура воплощает собой Немезиду, а в вознесенную дельфиньим хвостом корму вделаны ступни Екатерины Сиенской - поясняет Карлу капитан галеры, потный и рыхлый чучмек в кирасе. В кирасе под таким солнцем можно жарить яйца.

Капитан продолжает. Двести лошадей или двенадцать бомбард с прислугой или все сокровища турок может везти она, на веслах быстрей жеребца может нестись она, с попутным же ветром обгонит стрелу она, и кандалы на гребцах звенят слаще ключей святого Петра, и папой Каликстом третретьим освящена она.

Двенадцати бомбард у Карла нет, есть только девять, из них семь уже погружены. Две в пути.

- Ничего, на обратном пути загрузим полностью, - успокаивает капитана Карл.

Иллюстрируя образцовый трактат по военному искусству, бомбарды в тенетах талей возносятся над головами механически и восхищают парением над землей, над водой, над палубой.

В огромном беличьем колесе подъёмного крана пыхтят шестеро работяг. Карлу кажется, что их глотки и лёгкие трещат от натуги. На самом деле трещит древесина - последний предел уже превзойден.

***

июнь, 29

"Милая Соль!

Девятый (похерено) десятый день мы торчим в Арле, и всё из-за идиотского происшествия, которое, возможно, покажется тебе невероятным. При погрузке на огромную генуэзскую галеру бомбарда сломала стрелу подъёмного крана и, пробив палубу, попала в пороховой погреб. Взрыв, щепки, вой контуженных... Пришлось найти новую галеру (слава Богу, их у Скарампо ещё двадцать). В общем, задержка и неприятности. Уверен - так не бывает, но факт неоспоримый. Порвался же в своё время трос под несчастным Мартином фон Остхофен, а ведь юноша был куда легче, казалось бы!"

Карл помедлил. Нет, так писать нельзя. Любому лицемерию есть свои пределы. Карл скомкал письмо. Потом помедлил и расправил обратно. Методично разорвал на полоски. Сложил полоски в стопку. Скрутил в жгут. Жгут завязал узлом. Получился отменный гештальт.

ДИЖОН

август, 29

Итак:

а) полотенец мягких, хлопчатобумажных - одна штука;

b) мыльного порошка, щиплющего глаза, очищающего кожу - один мешочек;

c) воды кипящей, бурлящей - ведра четыре эдак;

d) воды холодной из колодца, добытой вращением ручки колодезного механизма - два ведра;

e) деревянная бадья большая, чьи бока отполированы изнутри спинами, гладкая, занозистая в одном месте, где растрескалась досочка, накрытая простынею, - одна;

f) масло розовое - четыре чайных ложки;

g) банщица, пропорциями частей туловища, характером движений, изобилием предметов, применяемых для наведения красоты в кармане фартука, неказистостью, твердостью намерений, долговечностью, слегка измазанной лицевой частью напоминающая шкафчик цирюльника или кузину мойдодыра - одна;

h) графиня - одна. Для мытья.

- Ооо-охх-ссс... - под струей горячей воды, излившейся прямо на темечко, Изабелла съежилась. Полотенце прошлось по лицу, словно бархатная тряпочка по стенкам вычурной вазы, заглядывая во все анатомические углубления - где только ни засела пыль. Наконец Изабелла разлепила глаза, которые тоже, казалось, стали чище и энергично замотала головой, отряхиваясь.

- Полегче, барыня, забрызгаете конверт.

Изабелла удобно устроилась, высморкалась и указала пальцем в сторону лежащего на скамье письма, точно намереваясь оттолкнуть яблоко, болтающееся на нитке:

- Письмо сюда, - скомандовала она.

"Милая Соль! 16 августа, мы в Остии, каковая расположилась в самом устье Тибра и всякий может видеть, насколько ей хорошо там, равно как и мне бывает хорошо расположиться в самом устье тебя".

- Пошляк!

Не дочитав, Изабелла скомкала письмо в шар и запустила им в спину банщице, которая, сидя на корточках, собирала тряпкой нечаянные лужи. Испуганная банщица обернулась, медленно встала. Тряпка в её правой руке свисала до земли, словно шкура промыслового зверя.

- Ты что, заснула, мерзавка? Подавай платье.

- Я думала, Вы читаете.

- Я уже прочла.

ОСТИЯ

август, 16

Расположиться в самом устье тебя. Ниже. В твоём устье. Зачеркнуто. Изображение на полях, выполненное пером графа Шароле, представляет живописно совокупляющуюся пару. Ноги женщины торчат, словно заячьи уши, у мужчины отчего-то нет ни глаз, ни бровей. Забыл, хоть и возился битый час. Это тоже перерисовывать? Может, лучше вырезать и вклеить?

Луи, в чьи обязанности входило аккуратное переписывание карловых черновиков и придание им вида, приличествующего письмам к жене, был в плохом настроении. Прежде всего письмо необходимо прочесть, затем кое-что выбросить, остальное перенести на гербовую бумагу, запечатать, отдать посыльному, прогнать посыльного, найти посыльного пьяным, пропившим командировочные и потерявшим письмо. В крайнем случае его потеряют уже в Дижоне. Изабелла знает, куда терять письма.

Бесполезно и утомительно, - вздыхал Луи. Вот если бы он и Изабелла состояли в тайной связи, было бы совсем другое дело. Нет, это было бы настолько другое дело, что об этом лучше даже не думать. Станешь импотентом, если представишь, чем это дело может обернуться, - одернул Луи внутренний цензор, обычно безмолвствующий.

"Из тех, кто прибыл в Остию раньше нас, примечательны четверо (зачеркнуто) пятеро. Во-первых, герцог Калабрийский по имени Альфонс. Когда он встает после трапезы, с его острой бородки сползает и падает на грудь жирная капелька. На всех костюмах в одном и том же месте значится неопрятное пятно. Если бы я вознамерился убить его, то, верно, метил бы в это пятно, как в крестик. Всё, что связано с герцогом, связано с животом. "Я ношу это под сердцем", - слышал я от него, - "Папа - пуп мира", "Мы проглотим Мегмета", "Не перевариваю попов", "Холера вас разнеси". У Альфонса, как оказалось, дурной глаз, потому что весь следующий день я провел под кустом."

"Откуда и пишу тебе, миленькая-премиленькая Соль", - продолжил Луи вслух.

Солярная Изабелла предстала перед его мысленным взором в венце лиловых лучей и Луи страстно облобызал лебединую шею призрака жены своего хозяина. Первое время Луи не искал оправданий этим действиям. Затем успокаивал себя тем, что кочевая жизнь в мужском обществе требует фантазматической компенсации. Затем оправданий уже не находилось.

***

август, 17

Остия была плохо укреплена, мала, зловонна, но при этом имела колоссальный порт, "морские ворота Рима", как без всякой выспренности, позевывая, выразился кардинал Сан-Пьетро-ин-винколи. Карл, улыбнувшись краешком рта, заметил, что морские ворота столицы мира могли бы быть почище. Кардинал, ничуть не обидевшись, сказал что да, могли бы. И были бы, если б не проклятые Орсини. Карл решил, что речь идет о каком-то примечательном местном катаклизме и приступил к главному.

Кроме бургундов и Альфонса Калабрийского в Остии стояли:

- полторы тысячи англичан под водительством Гуго Плантагенета, лондонского мордоворота шести с половиной футов росту;

- пятьсот португальских крестоносцев, которыми тоже командовал англичанин, некто Томас Ротерхем, чистый беглец из каторжной тюрьмы - нос раздроблен, сросся вкривь и вкось, на шее серебряная зубочистка, в глазах блатная тоска;

- экипажи двадцати двухсотвесельных галер генуэзского адмирала Лодовико Скарампо, как звали рыхлого чучмека, который чудом уцелел при взрыве своей талассократицы в Арле;

- баварский епископ Ульрих фон Гогенгейм во главе из рук вон плохо экипированного отряда австрийцев.

На этих четверых - Гуго, Ротерхеме, Скарампо и Гогенгейме - Карл собирался было продолжить упражнения в остроумии в письме к Изабелле, да руки не дошли. Надо было решать уйму изощренных квартирьерских вопросов, совещаться с братьями по оружию, вырабатывать планы кампании.

Но вчера совещание выродилось в дегустацию коллекционных вин из подвалов кардинала Сан-Пьетро-ин-винколи, дегустация - в пьянку, а пьянка - в блядки. В преддверии прибытия крестоносцев в Остию со всей Европы собрались барды, богомольцы, делегаты святых орденов, работорговцы, турецкие и русские шпионы, продавцы пороха и воздуха, аристократки и проститутки. Карл, который перед началом похода дал обет не прикасаться к женщине, с трудом спасся от экзальтированных итальянок, которые жаждали отодрать от графа хоть кусочек носа, хоть краешек плоти - в качестве святой реликвии, разумеется.

Все смотрели на Карла как на психа. Все, кроме португальцев, многие из которых были действительными членами ордена Алькантара и действительно с детства не прикасались к женщине. Кое-кто из них носил настоящие вериги, а один, Жануарий по прозвищу Страсти Христовы, был счастливым обладателем подлинных стигматов веры. Чугунная цепь весом сорок фунтов заменяла ему пояс. Питался Жануарий диким медом и акридами.

Когда Карл вполне серьезно полюбопытствовал, что будет, когда акриды закончатся, Жануарий прошелестел: "Семью акридами можно накормить целый город". У Карла язык не повернулся сморозить что-нибудь дурнопахнущее - Жануарий Страсти Христовы не располагал к шуткам.

Сегодня Карл, на правах главнокомандующего, решил призвать христовых воителей к порядку. Первым делом он переговорил с кардиналом. Поболтав десять минут для порядку о "морских воротах Рима", он сказал:

- А теперь то, ради чего я с Вами встретился. В Остии вводится военное положение, как если бы она была осаждена турками. К вечеру в городе не должно остаться ни одной девки, ни одного торговца индульгенциями. Таверны надлежит закрыть. Всем гражданским, в том числе девицам благородного происхождения, запрещается появляться на улицах с наступлением темноты. Городская стража должна уступить ворота португальцам и моим солдатам. У меня всё.

Кардинал снова зевнул.

- Дело Ваше, граф. Но семья Колонна будет очень недовольна, - сказано это было вполголоса, словно кардинал упоминал имя Нечистого.

Они стояли на балконе кардинальской резиденции. Было очень душно - как только может быть душно при сорока градусах Цельсия в приморском городе, окруженном болотами и лысыми глинистыми холмами. Карл чувствовал, что ещё два таких дня - и он просто взбесится.

- Кто такие Колонна? Герцоги? Бастарды папы?

- Колонна - истинные хозяева города. Замок на том холме принадлежит им.

- Этот уродливый цейхгауз? Так и быть, я пошлю туда своего герольда. Кстати, отчего эти Колонна до сих пор не явились в город засвидетельствовать нам своё почтение?

- Колонна не любят свидетельствовать своё почтение, - почти прошептал кардинал. - Они и к папе не выйдут.

- А к императору?

- Вряд ли.

- Так они никого не боятся, да? - Карл уже мысленно принял вызов от загадочных остийских упырей.

- Колонна боятся Орсини. А Орсини - Колонна.

Кардинал перекрестился.

***

Предводители крестоносцев восприняли новость о комендантском часе в штыки. Только Томас Ротерхем, когда узнал, что Карл намерен доверить его португальцам патрулирование улиц, польщенно буркнул:

- Так это значит все будут дрыхнуть, а моим доходягам ни сна, ни покоя?

Но его вопрос остался без ответа, потому что галдели все, а пуще прочих Альфонс и Гуго.

Карл ни в грош не ставит мнение своих благородных компаньонов. Карл не понимает, что в Турции не будет ни женской ласки, ни сладких песен о Ричарде и Боэмунде. Остия - последний клочок христианской земли, где они ещё могут причаститься женскими прелестями, а ведь многим не суждено более увидеть шпили родных...

Уровень шума - 120 децибел.

"Господи, как от них воняет", - простонал Карл, стараясь дышать редко и неглубоко. Он погодил ещё минуту и хлопнул ладонью по столу.

- Монсеньоры! Я назначен на должность генерала похода Его Святейшеством. Таким образом, всякий идущий против моей воли компрометирует авторитет наместника Бога на земле.

Шум стал стихать - 80 децибел. А Карл, осваивая дискурс стали и елея, продолжал:

- А что это как не ересь, монсеньоры?

Тридцать децибел.

- Что скажут вам на родине, если вы подведете своих подданных под интердикт Его Святейшества, который может появиться здесь в любой момент?

Тишина. Только попискивает в животе у Альфонса Калабрийского самочинная мышка.

- Вы меня поняли, - удовлетворенно кивнул Карл. - А теперь я хотел бы, чтобы каждый из вас кратко и по существу изложил свои мысли относительно нашего предприятия. Я, как старший, буду говорить последним.

Все глядели на Карла с ненавистью, завистью и восхищением. Последнего постепенно прибывало. Карл чувствовал, что через два часа он их очарует навеки - как очаровал отца, мать, Луи, д'Эмбекура.

Первым решился Альфонс. Он выплюнул залетную волосинку, подобрался и сказал:

- Монсеньоры, как известно, Балканы - мягкое подбрюшье Европы. Поэтому я полагаю разумным предпринять высадку в районе Афин. Там мы можем рассчитывать на поддержку так называемых ортодоксальных эллинов, которые ненавидят турок...

Карл скривился. Он бы ещё в Египте предложил высадиться. Египет, как известно - житница Азии. Там мы можем рассчитывать на поддержку так называемых эфиопов.

И в этот момент, когда всё начало идти как по маслу, когда в похмельных мозгах войсководителей зашевелились хоть какие мыслишки по теме, случилась катастрофа. Хотя в первый момент Карл этого не осознал.

За окном послышался гвалт. Потом со стороны порта донесся тихий раскат орудийного грома. Потом за дверью швейцарцы из личной охраны Карла на непроебенительном французском сказали: "Сюда нельзя". Им что-то ответили по-итальянски. Швейцарцы восторженно взвыли.

Карл не выдержал, извинился, подбежал к двери, распахнул её и увидел такое: четверо его телохранителей беспричинно хохочут и подкидывают к потолку малого с длинными рыжими волосами. Заметив мультипликационные глаза Карла, они вытянулись по стойке "смирно".

Малый упал на пол, но совершенно этим не смутился, поправил съехавший набок меч и, улыбнувшись как змеюка, произнес длинную, восторженную тираду. Карл разобрал только ключевые слова - "Бельградо", "витториа" и "Джованни Вайвода".

За спиной Карла захлопал в ладоши Альфонс Калабрийский, которому было грех не знать итальянского. На улице ржали лошади и несколько солдат Гуго вдохновенно наяривали "Long way to Tipperery" <"Долгая дорога на Типперери" (англ.). Походная песня английских солдат.>.

Карл чувствовал себя круглым идиотом. Но прежде, чем он успел по-настоящему взбелениться, один из швейцарцев сказал: