Чтение 14–й страницы книги ~Золотая лягушка~

-- Вы, Надя, мыслите категориями той эпохи и того мира, в котором живете, -- возразил Рыжий. -- Но нам это, увы, пока что не подходит. Удастся ли Чумичке расколдовать княжну Ольгу -- это еще вопрос...

-- Так давайте спросим у нее, не осталось ли еще кого-то из рода Шушков, -- предложил Дубов.

-- Да, не мешало бы, -- согласился Рыжий.

-- Ну так идемте же, -- и с этими словами Надя повела Рыжего и Дубова к Змею Горынычу.

Змей мирно полулежал под березками, опершись средней головой о хвост. Правая голова щипала травку на лужайке, а левая задумчиво почесывала шею о березу.

-- Ваша Светлость Ольга Ивановна, -- вежливо обратилась Чаликова к средней голове, -- мои друзья хотели бы поговорить с вами.

Рыжий и Дубов почтительно поклонились, а средняя голова гордо приосанилась:

-- Слушаю вас. -- И тяжко вздохнула. -- Да только уж какая я теперь светлость...

-- Мне хотелось бы узнать, -- начал Рыжий, -- какова была участь князей Шушков после того, как власть в Белой Пуще узурпировал князь Григорий.

Средняя голова вздохнула еще грустнее:

-- Судьба самая печальная. Пес Григорий всех извел, под корень. Сначала моего батюшку, уж не знаю, то ли отравным зельем, то ли еще как, а потом меня колдовством к себе приворожил и заставил замуж выйти... -- Средняя голова горестно замолкла.

-- Да, но ведь кроме вас с батюшкой, еще и другие Шушки были, -- напомнил Дубов. -- Или я ошибаюсь?

-- Были, да Григорий всех сгубил, -- вступила в разговор правая голова. Она перестала щипать травку, приподнялась и оказалась как раз на уровне Рыжего, обдав его вчерашним перегаром. -- Кого зарезал, кого опоил, а кого и задушил.

-- Погодите! -- воскликнула левая голова. -- А как же княжна Марфа?

-- Что за княжна Марфа? -- переспросила Чаликова.

-- А, ну это дочка князя Ярослава, двоюродного брата твоего батюшки, -- уточнила левая голова, обращаясь к средней. -- Али забыла?

-- Да нет, помню, конечно, -- пропищала средняя голова. -- Погоди, Перемет, а разве Марфа уцелела? Знаю, что она пыталась сбежать, но ее поймали и убили. Разве не так?

-- Не совсем, -- ответила левая голова. -- Марфа действительно убежала, но ее нагнали на Мухоморских болотах, и тот колдун заморский, что нас потом в Змея превратил, Марфу обернул лягушкой...

-- Мерзавец! -- густым басом проревела правая голова. -- Да я этого колдуна сегодня в замке у Григория видел. Надо было его хорошенько тряхнуть...

-- Тряхнем, -- пообещал Дубов. -- Так что же с Марфой?

-- Ну вот, он наложил на Марфу заклятие, -- продолжала левая голова, -- что пребывать ей в шкуре лягушачьей, покуда не явится добрый молодец и не поцелует ее.

-- Ну, это уже похоже на сказки, -- разочарованно махнул рукой Рыжий.

-- Какие там сказки! -- возмутилась левая голова. -- Про это многие в Мухоморье наслышаны, и до сих пор еще такие чудики находятся, что по болотам ходят и всех подряд лягушек целуют!

-- Ну и дураки, -- заключила правая голова.

-- Это было бы слишком просто, -- раздался позади голос Чумички. Надя вздрогнула:

-- Ты всегда так неожиданно появляешься...

-- Так я не один, а с Васяткой, -- усмехнулся Чумичка. Действительно, рядом с ним стоял Васятка и с живым интересом изучал малопонятные письмена в колдовской книге.

-- Ну и что же там слишком просто? -- переспросил детектив.

-- Я говорю, слишком уж просто -- пришел, поцеловал и получил княжну. Наверняка ведь тот заморский колдун какую-нибудь закавыку придумал. -- Чумичка взял у Васятки книгу. -- Здесь сказано, что для расколдования княжны надобно, чтоб ее поцеловал не просто кто попало, а Иван-царевич.

-- Ну, где ж мы вам Ивана-царевича возьмем? -- безнадежно махнул рукой Рыжий.

-- Бедная сестра Марфа, -- вздохнула средняя голова. -- Мы с ней, как сейчас помню, не всегда ладили, а все жаль...

-- Себя бы лучше пожалела, -- пробурчала правая голова.

-- Погляди, Чумичка, -- Васятка потянул колдуна за рукав, -- здесь еще стоит слово "корысть", и почему-то оно написано вверх ногами.

-- Ума не приложу, -- развел руками Чумичка. -- Да по-моему это слово не к Марфе вовсе относится...

-- А я так думаю, что к Марфе, -- уверенно заявил пастушок.

-- Ну и что оно, по-твоему, означает? -- спросил Дубов. -- Говори, Васятка, не стесняйся!

-- Я так считаю, что все дело в нем и есть, -- смущаясь, сказал Васятка. -- Не то тут главное, чтобы княжну поцеловать, и даже, может быть, не то, чтобы это сделал Иван-царевич, а чтобы по чистой душе, безо всякой корысти.

-- Ну, ты уж скажешь! -- хмыкнул Чумичка.

-- А по-моему, Васятка мыслит правильно, -- задумчиво произнес Дубов. -- Князь Григорий и тот чародей, что заколдовал и вас, и княжну Марфу, они ведь явно судили о людях по себе, в смысле что и представить не могли, чтобы кто-то стал ходить по болоту и целовать лягушек совершенно безо всякой корысти. Так что эти злодеи как бы могут спать спокойно.

-- Почему "как бы"? -- не понял Рыжий.

-- Потому что они слишком плохо думают о людях, -- ответил детектив, -- и это их в конце концов погубит.

-- Что вы имеете в виду, Василий Николаич? -- недоуменно спросил Рыжий.

-- Кажется, у меня имеется на примете человек, способный расколдовать Марфу.

-- В вашей реальности? -- вскинул брови Рыжий. Дубов утвердительно кивнул. -- Но откуда у вас возьмется Иван-царевич?

-- Не совсем царевич, конечно, -- сказал Василий, -- но если он возьмется за поиски княжны, то уж совершенно бескорыстно, уверяю вас!

-- Кажется, я догадываюсь, кого вы имеете в виду, -- заметила Надя.

***

Глава сыскного приказа сидел за столом у себя в кабинете и, попивая чай с бубликами, внимательно изучал сводку событий за минувший день:

"В столицу был доставлен помощник ново-мангазейского городского казначея Митька Загрязев, уличаемый в измене Царю и Отечеству, многих смертоубийствах и мздоимстве безо всякой меры. Из дознаний оного Митьки Загрязева видно становится, что заговор весьма широк был и что замешаны в нем многие Царь-Городские бояре. Принято решение послать в Новую Мангазею особую следственную дружину, а также взять под стражу бывшего столичного градоначальника князя Длиннорукого".

-- Ну и дела, -- присвистнул Пал Палыч, -- никогда я не доверял Длиннорукому, но чтобы он в заговоре состоял -- это уж чересчур!..

Пал Палыч продолжил чтение:

"Во время народного гуляния по случаю победы нашей славной дружины беспорядков не имело места быть, но некие мелкие воры, воспользовавшись скоплением народа, произвели ряд покраж из карманов и сумок, и число их вдвое превосходит обычное".

-- Совсем охамели эти ворюги, -- покачал головой глава приказа. -- Даже в такой день...

И Пал Палыч перешел к отчету о бытовых происшествиях -- пьянках, мелких драках и обсчете покупателей на рынке. Жизнь Царь-Города постепенно входила в свое обычное русло.

***

Со стороны аллеи, ведущей к терему от большой дороги, донеслось приглушенное цоканье копыт.

-- Ну, кого там еще черти принесли? -- покачал головой майор, первым услышавший эти звуки.

На лужайку въехала серебряная карета, запряженная тройкой белых коней. Едва экипаж остановился, возница соскочил со своего места, распахнул дверь, и из кареты вышел собственной персоной царь Дормидонт. Все, кто находился на лужайке или на веранде, склонились в почтительном поклоне, если не считать Змея Горыныча, который мирно дремал под березками и был почти неразличим в сгустившихся сумерках.

-- О, да тут все, понимаешь, в сборе! -- поприветствовал царь присутствующих. -- И ты, боярин Владлен, здесь! А, Рыжий, и ты тут? Да ладно, не боись, я нынче в духе. -- Царь двинулся к веранде. -- Ага, да вы тут чаи гоняете. Налей-ка и мне, эскулап. Токмо без той гадости, что ты давеча подбавил Длиннорукому.

-- Да что вы, Государь! -- дежурно запротестовал Серапионыч, наливая Дормидонту чашку, но тот махнул рукой:

-- Ничего, боярин Владлен, не отпирайся. Не виноват же ты, что от твоего снадобья из князя вся его суть истинная поперла. Оказалось-таки, что он в заговоре, понимаешь, состоит. Ну, ужо я ему покажу, башку отрублю, как пить дать! -- Царь с удовольствием отхлебнул чаю. -- Эх, чудная погодка. Было бы посветлее, так в лапту, понимаешь, сыграли бы...

-- Какими судьбами, батюшка? -- осторожно спросила Танюшка, присаживаясь за стол.

-- Да в городе совсем заморочили, -- вздохнул Дормидонт. -- Едва только пришла весть о нашей победе, как наши бояре ко мне заявились -- мол, поздравляем тебя, царь-батюшка, и все такое. А сами готовы были меня со всеми потрохами Григорию сдать. И так мне, понимаешь, противно стало, что решил я на все плюнуть да и отъехать в свой терем. -- Дормидонт резко повернулся к дочке: -- Ну, Танюшка, довольно я наслышан от воеводничьего гонца о твоих доблестях с покойным боярином Андреем...

-- Да что ты, батюшка, -- смутилась царевна.

-- Мы выполняли свой долг, -- скромно заметил "покойный боярин Андрей".

-- Ну ладно, дочка, я с тебя снимаю высылку из столицы, -- продолжал царь. -- Проси у меня все, чего хочешь!

-- Только в разумных финансовых пределах, -- поспешно добавил Рыжий.

-- Тятенька, позволь мне выйти за Рыжего! -- выпалила Танюшка.

-- Тьфу, заладила! -- топнул ногой Дормидонт. И вдруг широко, по-доброму, улыбнулся: -- Ну да ладно уж, ради такого случая -- согласен!

-- Правда, батюшка?! -- Не веря своему счастью, царевна бросилась на шею к Дормидонту.

-- Многая лета жениху и невесте!!! -- громогласно заревел майор Селезень.

-- Черт, совсем оглушил, -- проворчал Чумичка.

-- Только как же я вас, понимаешь, благословлю? -- задался вопросом царь. -- Я ж не знал, что такое дело будет, священника бы с собою прихватил, иконку чудотворную...

-- Священник у нас есть, -- заметила Чаликова. -- Государь, позвольте вам представить: отец Александр, майор, то есть настоятель Каменской церкви.

-- Ну, вы уж хватили, Надежда, -- слегка опешил майор. -- Пока что я еще никакой не священник...

-- Ну и что? -- не растерялась Надя. -- Тут ведь тоже пока что еще не свадьба. А только помолвка.

-- Постойте, я что-то не понял, -- тряхнул головой Дормидонт. -- Вы что, собираетесь стать священником?

-- Да, место приходского священника в Каменке оказалось вакан... то есть свободным, -- выдал справку Рыжий, -- и Александр Иваныч хотел бы его занять. И я прошу вас, Государь, способствовать этому назначению. Дело в том, что майор, находясь в Каменке, уничтожил обоз с тайным оружием князя Григория и теперь желает там поселиться, дабы, по его словам, крестом и мечом бороться с нечистой силой.

-- Недурственно, -- Дормидонт с симпатией оглядел Селезня. -- Хоть рукоположение священников -- это не моя епархия, но, в конце-то концов, царь я али не царь? Отныне будешь священником.

-- Ну так приступим к благословению? -- будто боясь, что отец передумает, напомнила Танюшка.

-- Погоди, а как же иконка? -- нахмурился царь. -- Тут, в тереме, и всякой еды, и особливо пития довольно, а благодати -- никакой...

-- Государь, -- выступил вперед боярин Андрей, -- может быть, мой крест заменит икону? Намедни он меня спас от смерти лютой, а нынче помог поднять наше воинство на врага! -- С этими словами боярин снял с себя крест и протянул его майору.

-- А годится ли такая замена? -- засомневался царь.

-- Давайте спросим у духовенства, -- предложил Рыжий.

-- Годится, не извольте беспокоиться! -- великодушно прогудел майор, принимая крест от боярина Андрея.

-- Ну так благославляю вас, понимаешь, на счастливую жизнь на благо самим себе, царю и Отечеству! -- с пафосом произнес Дормидонт. -- Будьте здоровы и живите долго, себе в радость и народу в утешение!

Жених и невеста, взявшись за руки, смущенно поцеловались, а новопоставленный священник, подняв кооперативный крест, проревел:

-- Многая, многая, многая лета, аллилуйя!

И хоть майор не был уверен, что именно эти слова следует исполнять при помолвке, но та искренность, с какой он это делал, сторицей искупала все неточности и погрешности.

-- Ну, такое дело не мешало бы и отпраздновать, -- заявил Дормидонт. -- Тащите из подвала вино и пенные меды!

-- Государь! -- предостерегающе поднял палец Серапионыч.

-- А для меня -- квас, -- продолжал царь, -- там должен быть жбан... И вообще, чего это мы тут в темноте сидим, пойдемте, понимаешь, вовнутрь, свечки зажжем и будем праздновать!

-- Батюшка, здесь веселее! -- возразила Танюшка.

-- Да, на свежем воздухе пользительнее для здоровья, -- поддержал ее Серапионыч.

-- Ну так давайте дровишек принесем, костерок разведем, -- предложил Дормидонт. -- И будем, понимаешь, веселиться!

***

Князь Григорий был вне себя. Внешне это выражалось лишь в нервных движениях пальцев, быстро перебегавших по перстням с крупными каменьями. Да в тяжелом немигающем взгляде. Этот взгляд скользил по лицам солдат, бесславно вернувшихся в Белую Пущу.

-- Вы бежали, как зайцы, -- тихо сказал князь Григорий.

Тон был таков, что спорить охотников не нашлось.

-- Вы не солдаты -- вы мразь. А Каширский мне говорил о вас как о смелых и отважных воинах.

-- Я только... -- попытался встрять маг.

-- Вас, недоносков, -- продолжал князь, даже не обратив внимания на Каширского, -- вас били в Прибалтике, вас били в Молдавии, вас били в Абхазии. Теперь вас побили и здесь. А я-то поверил вашим клятвам. Да вы в состоянии только грабить мирных селян. Вы не солдаты -- вы разбойники.

И вдруг из толпы князева воинства, стоявшего понурив головы, раздался блеющий голос:

-- Князь, не вели казнить!...

-- Это еще кто? -- брезгливо спросил Григорий.

Из толпы выпростался мужичок в драной рубахе и грязных портках.

-- Это я, я разбойник! Я потомственный лиходей и душегуб!

-- Откуда он здесь взялся? -- процедил сквозь зубы князь.

-- С войском прибежал, -- услужливо доложил Каширский.

-- Так ведь все бежали, -- развел ручонками грозный атаман. Правда, уже бывший.

-- Херр Григорий, -- зашептал князю в ухо стоявший за его спиной Херклафф, -- отдайте его мне. Их бин его кушать.

-- Ведьму с котом надо было кушать. -- небрежно бросил князь и продолжил уже громче: -- Настоящему злодею всегда найдется место при моем дворе. -- Григорий выдержал паузу. -- Будет выгребать навоз на конюшне. А такие солдаты, -- он произнес это слово, как выплюнул, -- мне даже и на это не нужны.

Дама В Черном придвинулась бочком к униженному и оскорбленному Соловью.

-- А ты мне понравился, -- шепнула она, -- там, на дороге. Завтра вечером я приду к тебе на конюшню.

Чувственный оскал дамы был последней каплей. Нервы Петровича не выдержали, и он, великий злодей и душегуб, восстановитель справедливости, гроза богатеев, рухнул без чувств, как куль с дерьмом.

***

Несмотря на то, что стрелки на "Командирских" часах майора Селезня давно перевалили за полночь, веселье в загородном царском тереме было в полном разгаре. Царь Дормидонт, который со вчерашнего дня не пил ничего крепче кваса, с удивлением обнаружил, что для истинного веселья вовсе не обязательно употребление вина и прочих горячительных жидкостей -- главное, было бы общество приятных и симпатичных тебе людей.

Остальные употребляли, но в меру. Каждый в свою. Майор пил на брудершафт с правой головой Змея Горыныча, то есть с воеводой Полканом.

-- Ты мужик, и я мужик, -- говорил Селезень, -- сладим!

-- Конечно, сладим, -- радостно соглашался Полкан. Так как майор угощал его очищенной пшеничной водкой из царских погребов, а не самогонкой от Бабы Яги, то воевода не дурел, а наоборот -- чувствовал прилив новых идей: -- Иваныч, когда ты с Василием снова пойдешь на князя Григория, то действуй по строгим правилам нашей военной науки. А коли поймаешь этого заморского чародея, так первым делом зови меня -- я из него душу вытрясу, но заставлю нас расколдовать.

-- Будет сделано, Полкаша, -- деловито отвечал майор, целуя воеводу прямо в зеленую морду. -- Да я сам из него душу вытрясу, дабы неповадно было моего лучшего друга обижать!

Употребляемая Полканом высококачественная водка оказала благотворное воздействие и на его соседку -- среднюю голову, то есть княжну Ольгу, обычно бывшую не в духе вследствие состояния, которое в народе называется "во чужом пиру похмелье".

Ольга охотно беседовала с царевной Танюшкой, которая интересовалась, какие подвенечные платья были в ходу два века назад.

-- Да какая разница, дорогая царевна, в каком платье под венец идти, -- говорила Ольга, -- лишь бы по своей воле и за хорошего человека. Вот тебе повезло, так будь счастлива.

-- А я уж и так счастлива! -- чуть не запрыгала царевна. И погрустнела: -- Жаль только, не могу я тебя, Ольга Ивановна, пригласить к себе на свадьбу.

-- А ведь и я тоже могла быть счастлива, -- тяжко вздохнула Ольга. -- И как этот пес Григорий охмурил меня? Не иначе ему тот заморский колдун помог... А у меня был другой жених -- умный, статный, храбрый, он даже Григорию не боялся в глаза говорить, что про него думает. И когда узнал о моем замужестве, то я не услышала от него ни слова упрека. -- С огромного круглого глаза княжны скатилась горючая слеза. -- Но и его постигла столь же страшная участь...

-- Он? -- догадалась Танюшка, чуть заметно кивнув в сторону левой головы.

-- Да, -- кивнула княжна. -- Боярин Перемет. Увидела бы ты его лет двести тому обратно...

Перемет, к счастью, не прислушивался к разговору двух высокородных особ -- он беседовал с детективом Дубовым. Василий, уже прикидывая возможность экспедиции в Новую Ютландию, расспрашивал Перемета об этой стране.

-- По правде сказать, я мало что знаю об этой стране, -- отвечал Перемет. -- Мы туда вообще-то не суемся. Там чуть не каждый третий мнит себя славным витязем, а для любого из них истинная радость повоевать с драконом, а уж убить дракона... Хотя на что нам такая жизнь? -- вздохнул Перемет. -- Не станешь ведь каждому встречному объяснять, кто такой Змей Горыныч на самом деле! Слыхал только, что Ново-Ютландский король Александр очень сильно зависит от князя Григория и вынужден чуть не во всем ему подчиняться.

-- Как вы думаете, способен ли он выступить против князя Григория?

-- Открыто вряд ли. Но помочь врагам Григория, думаю, мог бы.

Василий что-то черкнул себе в блокнот.

-- А есть ли возможность незаметно проникнуть в замок князя Григория? И вообще, что его замок из себя представляет? -- продолжал расспросы Василий. -- Я там был только один раз, да и то ничего в потемках не разглядел.

Перемет задумался:

-- Вообще-то замок не очень старый -- при Шушках ничего подобного не было, его отстроил уже князь Григорий, причем по образцу рыцарских замков Пруссии или Фландрии. Мне в моем нынешнем облике туда хода не было, так что об устройстве замка я ничего толком сказать не могу. Хотя да -- Ягоровна, ну, то есть настоящая Ягоровна, а не ваша госпожа Чаликова, как-то говорила, что из замка ведет какой-то потайной лаз. И что будто бы Григорий раньше им пользовался, когда по ночам отправлялся попить кровушки окрестных поселян. Но сохранился ли этот лаз по сей день и где он выходит наружу -- бог весть... -- Перемет немного помолчал. Молчал и Василий, ожидая, что его собеседник еще что-то вспомнит. Но Перемет заговорил совсем о другом: -- А насчет Марфы, мне кажется, Васятка прав. Если человек будет думать только о выгоде, то ничего не получится, будь он хоть трижды Иван-царевич. И мой вам совет -- постарайтесь первым делом захватить именно этого колдуна, Эдуарда Фридрихыча, пока он у Григория в Пуще. Недаром же он два века спустя снова сюда пожаловал. А уж через него и до князя скорее доберетесь.

-- Постараемся, -- кивнул Василий.

***

Совсем пригорюнившись, Петрович сидел на куче конского навоза и размышлял о превратностях разбойничьей судьбы.

Внезапно его чуть не ослепил яркий свет, исходивший из какой-то странной лампадки, которую держал в руке некий господин.

-- О, здрафстфуйте, дорогой херр Петрофич! -- сладким голоском произнес незнакомец, и Соловей с ужасом узнал того улыбчивого господина, что его чуть не съел на большой дороге. Грозный Атаман попытался было зарыться в то, на чем сидел, а господин Херклафф тем временем деловито водил фонариком по сторонам.

-- Зер гут, и даже посуда есть ф наличии, -- радостно добавил людоед, когда луч выхватил из тьмы вилы и лопату. -- Пошелайте мне приятнофо аппетита!

Петрович дрожал, как осиновый лист -- спасения ждать было неоткуда. Но тут совершенно неожиданно в конюшне вспыхнула еще одна точно такая же лампадка -- ее держала Дама В Черном, или, иначе говоря, Анна Сергеевна Глухарева.

Увидав Петровича, Анна Сергеевна с похотливым урчанием двинулась в сторону навозной кучи, но дорогу к вожделенной цели ей преградил Херклафф:

-- Либе фройляйн, што фам здесь надо?

-- Его! -- решительно указала Анна Сергеевна на Петровича. Тот дрожал пуще прежнего и прикидывал, что хуже -- быть съеденным или еще раз обесчещенным. Ни то, ни другое его совсем не радовало.

-- Пардон, фройляйн, однако я пришел раньше фас, -- учтиво раскланялся Херклафф.

-- А мне плевать! -- надменно процедила Глухарева. -- Прочь с дороги!

С этими словами Дама подбежала к Петровичу и сходу завалила его на навозную кучу. Так как Соловей не был знаком с первой заповедью жертвы насилия, то вместо того чтобы расслабиться и получить удовольствие, он дико заверещал. Однако Анну Сергеевну, похоже, это еще больше возбуждало -- она чуть не зубами разрывала на Петровиче его неказистую одежку.

Оторопевший от такой наглости Херклафф не сразу пришел в себя, а когда увидал, что его добыча вот-вот достанется сопернице, решительно схватил Петровича за ногу и потянул к себе. Анна Сергеевна не сдавалась, а несчастный Петрович, чувствуя, что его вот-вот разорвут пополам, орал уже просто неблагим матом.