Государственном Архиве. Интригующее это занятие - копаться в древних бумагах.
От них попахивает тайнами, секретами...
прилила кровь, и теперь они казались не темно-шоколадными, а лиловыми. -
Знаешь, брат Рикардо, не такое уж удовольствие штабелевать протоколы думских
заседаний и клеить на папки ярлыки. И нет в них ни тайн, ни секретов... Кроме
того, настоящие древности в Архиве не держат - все подобные документы
переправлены в Форт. Так сказать, на вечное хранение и забвение...
когда повязали домушников, проволокли до Озер и бросили на корм кайманам... тех
самых боссов из НДБ, что заседали в Думе и правили страной. А нынешние просто
не любят, чтобы о них болтали. Хотя... - Гилмор провел пальцем по шраму на
груди, - если уж принял казнь, так отчего не поговорить? Поговорим, брат
Рикардо! Вот, - он кивнул на большой кувшин, - вот дон Грегорио, наследственный
вождь смоленских вертухаев. Суд, полиция, тюрьмы - все под ним, включая Думу с
потрохами, ну, разумеется, пропаганда, книгопечатание и разное прочее
лицедейство... Каков он, дон Грегорио?.. Хотят ему польстить - зовут Черным
Сильвером, а так кличут Живодером... Живодер и есть! А вот, - учитель поставил
рядом с кувшином кружку, - вот хитрый дон Хайме со своими дерибасовскими,
главный сборщик "белого"... Знаешь, отчего их так назвали? По одной из одесских
улиц, бывших улиц бывшей Одессы, где, надо думать, жил какой-то предок дона
Хайме... "Черные клинки" с их доном Эйсебио - из местных, наследники отребья, с
коим .переселенцы бились-бились, да так и не выбили под корень. Теперь в
Разломе царствуют, нефть качают. Не сами, разумеется, - рабов у них тысяч сто,
берут в кибуцах, хватают фермеров за Игуасу и Негритянской рекой... Да там уж
никто и не живет. Теперь крокодильеры. О!.. - Гилмор закатил глаза. - Тут
понамешано всяких, пришлых и местных, и крови звериной добавлено. Эти всех
сильней и всех свирепей. Захотят, со всеми расправятся, и с дерибасовскими, и
со смоленскими, и даже со "штыками". А "штыки" - те большей частью от крымских
беженцев род ведут, а среди них половина были флотскими, сражавшимися за
Дружину. Военный народец, потому и "штыки"... - Мигель вдруг отодвинул кружку,
пригубил из кувшина и невнятно пробормотал: - А знаешь, б-брат Рикардо, что за
семья Петровы-Галицкие, которые у "штыков" верховодят? Предок-то их был
адмиралом, "Полтавой" к-командовал! А может, и всем Черноморским флотом. Одесса
у них н-на совести, у этой семейки. Хотя, с другой стороны...
российско-украинского конфликта. Одесса, флот, "Полтава"... Кажется, крейсер,
ракетоносный тримаран, самый мощный из боевых кораблей... Интересно, доплыл ли
он до бразильских берегов и куда его подевали? Спросить у Мигеля? Или обождать,
не подгоняя скакуна удачи?
Мигеля-Майкла... Майкла, не Михаила... А почему? Да и фамилия его была для
Саймона загадкой; тут ощущался не иберийский аромат, а скорее влажные запахи
плывущих над Темзой туманов.
не говорили... Вот видишь, Мигель, в Архиве не только плесень пополам с
протоколами! Если б мы познакомились в Рио, в те годы, когда я учился, а тебя
еще не сослали, я мог бы с твоей помощью узнать о своих предках, о Горшковых из
Харькова... Надеюсь, это не запрещено?
подперев потяжелевшую голову кулаком. - Древние записи - те, в Форту, где есть
поименный список беглецов, - были н-не на бумаге, а н-на... н-на памятных
дисках. Их без м-машин н-не прочитаешь... без спе... спе-ци-аль-ных м-машин,
какие сейчас н-никому н-не сделать... Об этом вам говорили в се... в семинарии,
б-брат Рикардо?
живой це... цепочке... н-никаких записей н-не надо...
Я понимаю. Обычай местных уроженцев.
м-местные!
семья - из коренных бразильцев. Бразильцев, не бразильян.
есть у тебя русские предки, Мигель, но чернокожих гораздо больше. А их на
Украине не водилось. Ни в Харькове, ни в Одессе, ни в Крыму.
под стол. - В Ха... Харькове... б-был... б-был... интер... ин...
грохнул выстрел, и два всадника промчались улицей, вздымая клубы пыли. Первый,
рыжий Пашка-Пабло, выпалил еще раз; другой, рослый угрюмый парень по кличке
Филин, молча спрыгнул с лошади, схватил кувшин с хмельным и опрокинул его над
разинутой глоткой.
жлобов, а с ними - главная гнида!
поживиться!
Майкла-Мигеля под мышки, и отправился в свою комнату под звонницей. Вокруг
царила организованная суматоха: женщины тащили в церковь детей, мужчины и парни
вставали к окнам, кто с ружьем, кто с вилами или мачете, мальчишки постарше
лезли на крышу, чтобы следить за продвижением неприятеля, Педро Ушастый прятал
жбаны со спиртным, а Филин, двигаясь с другого конца стола, допивал все, что
осталось недопитым. Пашка, отдышавшись, пристроился у церковных врат, щелкая
затвором карабина и корча жуткие гримасы; Семибратов орал, мотая пегой
боро-дой, распоряжался: кому дверь закрывать, кому задвинуть за-совы, кому из
подростков мчаться в Колдобины и Марфин угол, молить о помощи. Лицо у него было
мрачным, однако глаза воинственно сверкали - ни дать ни взять, рязанский
воевода перед нашествием татар. Саймон, устроив мирно храпевшего учителя,
повесил на шею серебряный крест, покосился на алтарь, где за иконами и чашами
был спрятан его "рейнджер", хмыкнул и направился к старосте. Палить ему тут не
хотелось, а меньше того - швыряться гранатами.
только ваши не стреляют. Проказу придержи и остальных, кто с ружьями и
помоложе. Вдруг попадут! Крови потом не оберешься.
Откупимся! Их дело, понимаешь, грабить, а наше - показать, что просто так не
расстанемся с добром. Вот прискачут парни из Колдобин, а может, еще из Марфина
Угла, тогда торговля и начнется... И то сказать: за этот год два раза плачено,
а с тапира три шкуры не сдерешь! Вот только праздник нам подпортили. А так -
договоримся! Не впервой!
встряхнул, - на этот раз ты с ними не договоришься. Они за мной пришли, не за
тапирьей шкурой - меня им и отдай. Я уведу их из деревни, а там...
ежели Пашке верить, так ведь их не трое - сотня!
кулак, а другой будто подбрасывая монету. - Ты, батюшка, справный поп, давно у
нас такого не было, и теперича я тебя не отдам. Разве что изверг всех спалить
погрозится...
плотно утоптанной глиной, и Саймону почему-то вспомнилось, что ее называют
папертью. Он стоял тут рядом с Пашкой, Филином и помрачневшим Семибрато-вым,
ощущая на затылке взгляды собравшихся в церкви людей. Не оборачиваясь, он знал,
что никто не смотрит ему в спину с враждой, никто ни в чем не винит; глядели с
боевым задором, с трепетом или с надеждой, будто в ожидании чуда. Странное
чувство вдруг охватило его; казалось, что не со звезд он прилетел, а родился на
Старой Земле, учился в неведомом городе Рио и послан оттуда в Пустошь, в это
селение, •чтоб обрести здесь родину и служить ей как подобает, верно и честно.
Служить и защищать, сделавшись горьким камнем для ее врагов - камнем, что
дробит черепа и ломает кости!
звездных миров - знал, что Путь Горьких Камней завершен и дорога за ним иная:
не полет снаряда из пращи, а извилистая тропка, где на каждом шагу повороты,
ловушки и ямы, где удар внезапен, где не поймешь, откуда брошено копье и куда
нацелена секира.
в полете. Мчится, вращается, жужжит! Горький камень! А вот и крысы, которых ему
суждено раздавить... целый выводок клыкастых крыс, презренная добыча для
воина-тай... Привередничать, однако, не приходится.
стволы карабинов и озираясь по сторонам с хищным блеском в глазах или с
хозяйской уверенной важностью. Были они всех цветов и оттенков кожи,
светловолосые и с шапками темных нечесаных кудрей, в безрукавках, рубахах иди
нагие по пояс - пестрое воинство, извергнутое в Пустошь за провинности и грехи.
Саймон знал, что их называют дикими - в том смысле, что эти люди не подчинялись
Каменистый Артем
Суворов Виктор
Корнев Павел
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Никитин Юрий