Чтение 14–й страницы книги ~Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного~

- Что за татары?

- Кочевье хана Арима из рода Исанбетовых и бея Салиха Такташа.

- Где встретил? - По спине Умильного пополз холодок от предчувствия удачи.

- У Бакаевского леса. Там испокон веков кочевья Аблаевские были. Они по весне даже земли распахивали, чатей сто, а то и более. И кажинный год на зимовку в те места возвращались. Между реками Чермасан и Севада.

- Чермасан? - хмыкнул Илья Федотович. - Какая же это река? Воробей с берега на берег перескочит.

- Там они и стояли, - торопливо закивал купец. - Бей Салих ближе к лесу, а хан - на другом берегу, верстах в десяти выше.

- Хана видел?

- Нет, - мотнул головой торговый гость. - Токмо бабы, дети да старики. На товар и смотреть не стали.

- Когда ты их кочевья миновал?

- Так... - замялся купец. - Дней десять будет, не более.

- Дней десять... - Илья Федотович кинул саблю в ножны, прикусил губу. Потом повернул голову к Андрею: - Так что, простишь их, служивый, али к хлыновскому воеводе повезем?

И тон, и поведение Умильного говорили о том, что ему сейчас явно не до поездки в далекий город, что гложет его какая-то тревожная мысль, и Матях мотнул головой:

- Черт с ними, пусть проваливают.

- Это ты верно заметил, служивый. Душу диаволу они продали, в Царство Небесное им не войти, - согласился Илья Федотович. - Но Бог велел прощать. Коли ты прощаешь... Ефрем!

Боярин взмахнул рукой, дозволяя холопам освободить дорогу. Первый возничий тут же тряхнул вожжами, торопясь уехать, пока ратники не передумали. Купец и его племянник поднялись, все еще не веря в неожиданно благополучное разрешение своей судьбы. Парень захромал к своей телеге, торговый гость, воровато оглядываясь, принялся торопливо метать раскиданные по траве тюки дорогих тканей обратно в повозку.

- Эй, купец, - подошел ближе Андрей. - Скажи: про такого хана, как Кубачбек, ты слыхал?

- Знаю, - выпрямился тот. - Богатый ногаец. Возле Аралсора его кочевья. Степи там обильные, воды много. Реки полноводные в любой стороне: Волга, Ащиозек, Узень. Так что скот его от засухи никогда не дохнет. Правда, с Дербыш-Алеем он тоже не в ладу. Сказывали, дальше к Уралу откочевал, к низовьям.

- Стало быть, между Волгой и Уралом кочует? - уточнил Андрей, еще не очень представляя, как сможет распорядиться полученной информацией.

- Там, боярин, там. - Купец покосился на задумчиво покусывающего губу Умильного и заторопился: - Благодарствуйте за милость, бояре. Век Бога молить стану...

- Езжай, - оборвал поток благодарностей Илья Федотович.

Хозяин обоза не заставил повторять дважды - ловко запрыгнул в седло и дал шпоры коню.

Боярин Умильный тоже поднялся в седло, подобрал поводья:

- А кем тебе хан Кубачбек приходится, служивый?

Матях чуть не прикусил себе язык, в один миг разваливший всю его красивую легенду с потерей памяти. Хотя - боярин здешний отнюдь не профессор невропатологии, нестыковки в признаках болезни заметить не должен.

- Не знаю, - покачал головой сержант. - Всплыло в голове, когда про ногайцев говорить начали. Такое у меня чувство, что плохой это человек, враг.

- Это небось тебе его стрелы такое воспоминание вколотили, - сделал неожиданно правильный вывод Умильный. - Мы тебя аккурат в местах его кочевий подобрали. И с Дербышем он недружен, вполне мог на русский отряд напасть.

Последняя телега обоза откатилась уже метров на сто, купец и вовсе скрылся за взгорком. Холопы подъехали к своему боярину, и тот неожиданно начал отдавать быстрые и решительные приказы:

- Прохор, скачи в Дорошаты, бей от меня челом боярину. Скажи, знаю, куда татары полон угнали. Пусть верховыми ко мне в усадьбу завтра же приходит, в погоню пойдем. Ефрем, ты к Лебтону давай, кланяйся. Ермила - к соседям Хробыстину и Лыкову мчись. Матвей - тебе Лютов и Юшин. Больше, мыслю, никого оповестить не успею. Все, гоните!

- И где полон? - не утерпел от вопроса сержант.

- У реки Чермасан. - Боярин ласково пригладил бороду. - Вотяк, что на Анареченской дороге попался, признал, что Аримхан Исанбет в набеге участие принимал. Купец тоже его кочевье пустым увидел. Стало быть, он.

- Так ведь это почти десять дней назад было!

- Ну и что? Коли купец хорошей дорогой десять дней оттуда шел, то и татары с полоном и добычей не быстрее к юртам своим доберутся. Мыслю, только сейчас они туда и подходят. Теперь им отдых нужен. Только дней через пять с места стронутся. Степь большая, спрятаться легко. Бояться не станут. А мы, служивый, логово-то их ныне прознали. От нас верст два по девяносто будет. Аккурат за пять дней и дойдем.

Давай в усадьбу вертеться. Бог даст, завтра к полудню тронемся.

В ворота усадьбы отряд кованой рати въехал незадолго до сумерек. Всадники принялись расседлывать коней, подводить их к поилке. В доме только Илья Федотович мог небрежно бросить поводья ярыге и уйти в дом. Матях тоже самолично расстегнул подпругу своего уставшего скакуна, скинул уздечку. Ласково поглаживая конягу по морде, довел ее до воды. Заметил ярыгу, подошел к нему:

- Слушай, Тит. Мы завтра опять в поход уходим. Ты мне каурого, на котором я утром вернулся, заседлай, ладно? Понравился он мне. От смерти, считай, унес.

- Как же я его тебе заседлаю, боярин? - удивился тот. - Его же днем забили.

- Как? Почему?! - растерялся Андрей.

- Дык... рана рваная на боку. Брюхо разодрано, на спине потертости. И загнал ты его совсем, боярин. Вот и забили...

- Где?

- За домом его разделали. Под навесом, что напротив черного хода. Ну, возле кухни.

Сержант кинулся туда, но все, что увидел, - это большущее корыто, в котором лежали окорока, порубленная хребтина, ребра, сваленные отдельно копыта.

- Вот ч-черт! - присел рядом Матях. В голове никак не укладывалось, что эта куча мяса еще недавно была большим и теплым, дышащим, живым существом. - Извини меня, каурка. Вот уж не знал, что так получится.

Из дома вышла стряпуха с бадьей, недоуменно уставилась на неожиданного гостя:

- Тебе чего, боярин Андрей?

- Ничего... - Матях поднялся, прошел в конюшню и поймал закладывающего в ясли сено ярыгу за плечо: - Ну-ка, Тит, научи меня лошадей нормально седлать. А то, похоже, эту премудрость я тоже забыл.

Глава 12

НИНУТРА

Увидеться с Прасковьей в этот раз сержанту не удалось. Вечер он потратил на то, чтобы усвоить хотя бы азы обхождения с лошадьми. Узнал, что седлать надо так, чтобы складок на потнике не появилось, чтобы седло сидело на спине надежно, но и коню не мешало. Что класть седло на холку нельзя - лопаткам помешает двигаться. Что поить нужно прежде, чем кормить. Что коня на одном зерне долго держать нельзя - брюхо вспучит. Сеном нужно подкармливать обязательно, а еще лучше - травой. Что жеребцов в поход брать опасно - буйные они, дурные и непослушные. Жизнь доверить можно только кобыле али мерину.

Поутру же начались хлопоты другие. Поскольку доспехов, подходящих Матяху по росту и стати, в усадьбе не нашлось, для него срочно слатали тегиляй: пошили, вставив на боках суконные клинья и прикрыв их кольчужными лоскутами, длинный и толстый, плохо мнущийся халат, набитый ватой и конским волосом, местами выпирающим из швов. Помимо суровых ниток, халат всюду простегивала тонкая стальная проволока, а потому так просто, саблей без сильного замаха или ножом, прорезать его было невозможно.

Пока Андрей на нижнем этаже дома занимался примерками и ждал, когда подворники управятся с работой, у стен усадьбы собирались отряды: десять ратников во главе с Дорошатой, пятнадцать - у Лебтона, двадцать - у боярина Хробыстина. Лютов и Юшин пришли сам-два, а помещика Лыкова, как назло, дома не оказалось, в Хлынов ненадолго отъехал. Ждать времени не имелось.

Получив готовое защитное снаряжение, Матях отправился на конюшню, где ярыга подвел ему оседланную чалую* лошадь, пояснил, что лежит в сумках на заводных скакунах, и вручил поводья сразу трех коней. После этого у боярского сына осталось времени только на то, чтобы перехватить на кухне пару пирогов с зайчатиной и подняться в седло.

* Чалая (масть) - белые вкрапления в шерсти основной окраски (обычно серой), а также светлый окрас в сочетании с черными гривой и хвостом; или черный со светлыми гривой и хвостом.

В этот раз отряд из шести десятков всадников шел без обоза. Только благодаря этому Илье Федотовичу и удавалось двигаться по узкой, местами вовсе растворяющейся среди кустарника и травы тропе, петляющей у самого берега Лобани. Вытянувшийся в длинную цепочку отряд огибал взгорки и болотины, нырял в овраги и выбирался на холмы, пробивался через ивняки или вброд переходил неглубокие ручьи и протоки, впадающие в реку. Боярину Умильному ни разу не удалось перейти в галоп или хотя бы на рысь, но кони все равно шли раза в три быстрее пешего человека, а потому уже первую дневку воины устроили у впадения Лобани в Кильмезь. Напоив коней, люди повесили им торбы, сами подкрепились пока еще свежими пирогами и спустя примерно час повернули на закат, двигаясь вдоль реки. К сумеркам ратники вышли на берег Вятки и даже успели продвинуться вниз по течению еще на несколько верст.

Отряд остановился, только когда окончательно стемнело. В первую очередь воины позаботились о лошадях, сняв с них поклажу, расседлав и напоив. Потом подкрепились сами и улеглись спать. Бояре, за исключением Лебтона, растянулись прямо на земле, завернувшись в медвежьи шкуры - немцу его холопы расстелили ворсистый бухарский ковер, положили высоко взбитую подушку и ватное одеяло. Холопы ограничились снятыми с конских спин потниками, чепраками либо попонами. Правда, кое-кто имел в загашнике сшитое из звериных шкур покрывало, а сержант нашел в одном из своих тюков войлочный цветастый ковер, в который и завернулся, словно сосиска в тесто.

Утро началось с пирогов, нескольких глотков сырой речной воды, запитой хлебным вином, седлания коней. Спустя час после подъема малый отряд кованой рати уже двигался рысью по тропе, ставшей достаточно широкой и утоптанной. Да и Вятку, в отличие от Лобани или Кильмезя, мало где можно было пересечь вброд, пусть даже и погрузившись по самый подбородок.

Незадолго до полудня всадники миновали Мамлыж, поднявший рубленые крепостные стены на другом берегу реки. К этому времени тропа раздвинулась настолько, что на ней могли разъехаться двое верховых. Время от времени встречались утоптанные поляны со следами кострищ. Видимо, там нередко останавливались на ночлег рыбаки или купеческие ладьи. Короткая дневка на одной из таких стоянок, уже успевшие приесться неизменные русские расстегаи, пряженцы, ватрушки и пироги, и снова тряская походная рысь, седло, отбивающее задницу, словно деревянное сиденье в автомобиле без амортизаторов.

Лес расступился совершенно неожиданно. Только что по сторонам тянулись непролазные чащобы - как вдруг по глазам ударил свет, впереди открылись хлебные поля и шелковистые луга, еще не успевшие нарастить траву после покоса. Боярин Умильный уверенно повернул от Вятки к стоящему неподалеку поселку, и вскоре по широкой, накатанной тысячами телег дороге, проходящей сквозь старинную деревню Дым-Дым-Омга*, стремглав промчался отряд кованой конницы: шестьдесят всадников, две сотни коней. Куда несутся витязи и откуда, спрашивать никто не стал; даже те смерды, что находились на улице, предпочли разбежаться по дворам или скрыться в проулках.

Новый ночлег (вместо закончившихся пирогов ратники подкрепились солониной, запивая ее хмельным медом), и утром снова скачка - теперь уже по хорошо накатанному тракту через Кизнер и Грахово, по которому в обход еще недавно разбойничьей Казани купцы возили с Камы на Русь лечебное земляное масло** и гоняли для продажи скот. Через четыре часа, миновав богатые села Абалач и Бизяки, воины выехали к Каме.

* Этот поселок существует по сей день.

** Земляное масло - нефть.

Даже в отсутствие водохранилищ, превративших в двадцатом веке эту реку в одно сплошное озеро, ширина Камы впечатляла. От берега до берега она составляла никак не менее полукилометра. Казалось, водный поток разделял землю надвое - за спиной ополченцев поднимались густые леса, изредка разрываемые распаханными полями или участками дикой степи. Впереди простиралась одна сплошная степь, радующая глаз густой зеленой травой. На этом берегу стояло множество причалов, лежали на песке и покачивались на волнах большие и малые рыбацкие лодки, сохли на ветру сети. На том - все было мертво: ни людей, ни жилищ, ни лодок, ни причалов.

"Хоть немного отдохнем, - подумал Андрей, - пока баркасы найдутся, чтобы отряд переправить".

Но он ошибался. Отдых длился ровно столько времени, сколько понадобилось ратникам на снятие седел. Пока Матях наравне с прочими воинами скидывал на траву вьюки с заводных коней, боярин Умильный успел сговориться с местными рыбаками. А может, и не рыбаками: коли в берег упирается наезженный тракт, в этом месте почти наверняка найдутся люди, которые зарабатывают на жизнь перевозкой путников. Во всяком случае, Илья Федотович указал ему лодку, на которую сержант вместе с боярином Юшиным и его холопом перетаскали свои вещи. Потом Андрей взял лошадей за поводья, подвел к самому берегу, уселся в лодку. Желтолицый усатый татарин в рубахе с засученными до локтей рукавами взялся за весла.

Кони недовольно заржали, но пошли вслед за отплывающим суденышком, погружаясь все глубже, и наконец поплыли.

- Чалого, чалого береги! - услышал сержант. - Морду его придерживай. Видишь, слаб.

Но оказалось, что обращаются не к Матяху - боярин Юшин прикрикнул на своего холопа, следившего за лошадьми с другого борта.

Полчаса - и скакуны, замотав мордами, начали на глазах вырастать над бортами. Лодка ткнулась носом в берег, и люди принялись торопливо выгружать вещи.

- Погуляйте чуток, - разрешил Андрей четвероногим соратникам. - Пощипайте травку, пока остальные доплывут.

Сам он достал выданное еще Лукерьей сало, нарезал несколько ломтиков, уселся на невесть откуда взявшемся пеньке, любуясь великой русской рекой, а заодно подкрепляясь. Чуяло сердце, что по окончании переправы Илья Федотович не даст на еду ни единой лишней минуты.

Ополченцы двинулись дальше вскоре после полудня. Боярин Умильный экономил каждое мгновение, а потому не дал даже подсушиться скакунам, плывшим последними.

- Потники впитают, - жестко покачал он головой в ответ на просьбу соседа. - Всем нелегко, Семен Юрьевич. Не о конях, о единоверцах наших думать нужно, что уже третью неделю в полоне томятся.

И лошади опять перешли на рысь.

Скачка, еда, скачка с короткими перерывами на сон - все слилось в единый бесконечный и непрерывный круговорот. К вечеру Андрей начал путать реальность и сон - во время которого скачка продолжалась и продолжалась, до рассвета. Ложились под копыта версты однообразной бесконечной степи, уходили назад узкие ручейки, тополиные рощи и отдельно растущие дубы. Иногда начинало казаться, что, несмотря на все старания, отряд не двигается, а просто стоит на месте. И вдруг в полусонный разум пробились крики:

- К бою! Щиты в руки, шеломы надеть! Заводных отпустить!

Сержант тряхнул головой, избавляясь от гипнотической полудремоты, приходя в себя. Несколько раз взмахнул руками, привстал и опустился на стременах, отцепил с луки седла щит, в котором белела свежая пробоина, выдернул из-за спины бердыш, ухватив его чуть ниже косицы - чтобы удар подальше доставал. Впереди, примерно в двух километрах, стояло несколько юрт, над которыми курились сизые дымки. Между юртами и кованой ратью вытянулась тонкая цепочка всадников. Бездоспешных, но с копьями и щитами в руках.

"Сейчас начнется", - подумал Матях, но никакого беспокойства не ощутил. Скорее всего, потому, что так окончательно и не избавился от сонного наваждения.

Илья Федотович Умильный тоже не испытывал особого беспокойства. Горстка воинов, готовых лечь костьми при защите своего кочевья, не походила на татар. Во-первых, ногайцы не носили похожие на толстые блины лисьи шапки, красовавшиеся на половине здешних воинов. Во-вторых, луки в руках степняков были прямые, а не двояковыгнутые, как русские или османские. В-третьих, маловато их для рода, только что вернувшегося из набега. В-четвертых, за спинами всадников в стойбище были видны только испуганные женщины, хватающие детей и прячущиеся с ними в юрты.

- Ну чего, вдарим, Илья Федотович? - предложил остановившийся рядом боярин Хробыстин в прочном трехслойном бахтерце. Его черная борода лежала поверх брони и за время долгого перехода стала серой от пыли. - Их всего три десятка. Враз стопчем.

- То не ногайцы, Сергей Владиславович, - покачал головой Умильный. - То башкорты*. У нас с ними вражды нет. Ефрем!

Боярин отдал свою рогатину холопу, повесил щит на луку седла и, тронув пятками коня, спокойным шагом поехал вперед. Навстречу ему двинулся степняк в простой кольчуге, обитой лисьим мехом мисюрке, красных атласных шароварах и, как ни странно, алых мягких тапочках с задранными вверх носками. Всадники остановились на расстоянии вытянутой руки друг от друга, готовые при первом признаке опасности схватиться за сабли, поэтому оба вели себя очень аккуратно, следя за каждым своим жестом. Илья Федотович поднял правую руку, приложил к груди, слегка поклонился:

* Башкорты - самоназвание башкиров.

- Прощения прошу за беспокойство. Именем государя я с детьми боярскими татар безбожных преследую, что набег на земли русские учинили, разор сотворили изрядный, полон угнали немалый.

- Труд творишь благой, боярин, - так же уважительно поклонился в ответ кочевник. - Москва царь дружба мы целовали. Разорили именем как?

По-русски степняк говорил почти без акцента, но вот слова употреблял в самом неожиданном виде.

- Зовут меня Ильей, по отцу Федотович, из рода бояр Умильных.

- Бей Анвер Гали, - представился в ответ хозяин кочевья. - Татары разорили именем как?

- Татары? - наконец понял суть вопроса боярин. - Вотяк полоненный признал, что Арнмхан Исанбет и бей Низиб Камалов в набеге участие принимали. Весть до меня дошла, что здесь их кочевье стоит, между реками Чермасан и Севада.

- Аримхан... - Степняк прикрыл жадно блеснувшие глаза. - Гость - честь для дому. Русский боярин - три честь для дому. Войди юрта, сядь очаг. Бека зарежу, кумыс много. Пойдешь - обидишь. Сказывать дастархан много.

Боярин задумался. С одной стороны - нужно было торопиться вперед, до указанного купцом места оставалось не больше половины перехода. С другой - после четырехдневной скачки, перед смертной сечей, ратникам требовался отдых. К тому же Анвер Гали был местным, а потому наверняка точно знал и где разбил свои шатры Аримхан, и как проще подобраться к его стоянке. А может, степняк слыхал и про то, где скрывается Низиб Камалов со своим родом.

- Благодарю, бей, - приложил руку к груди Илья Федотович. Затем он отъехал к своему отряду и громко сообщил: - Анвер-бей приглашает нас к себе в гости! Привал!

* * *

Ради достойной встречи гостей Анвер-бей постарался на совесть. Правда, для угощения степняки закололи не беков, а быков. Зато двух. В полном соответствии с традициями, их выпотрошили и повесили на вертел, который двое юношей крутили над костром. Как заметил сержант, быка отнюдь не пропекали до полной готовности. Просто по мере прожаривания верхней корочки желающие подходили и отрезали себе ломти мяса, запивая их кумысом из выставленных тут же бочек. Правда, самому Андрею попробовать этого лакомства не удалось - его, наравне с прочими боярами, Анвер-бей пригласил к себе в юрту. Центр передвижного дома занимал, естественно, очаг: обычное кострище, обложенное камнями, с железным вертелом на воткнутых в землю рогатинах. Землю вокруг устилали ковры - коричневые, синие, зеленые, с растительным орнаментом и одноцветные, ворсистые и не очень. У стен, также завешанных коврами, стояло три сундука. Напротив входа имелось небольшое возвышение, на котором, поджав ноги, и восседал хозяин кочевья.

Дастархан представлял собой просто скатерть, расстеленную на полу, и гости были вынуждены по примеру бея выкручивать ноги, размещаясь вокруг. Хуже всех пришлось Лебтону, с его жесткой кирасой и латной юбкой, но хозяин вышел из положения, предложив гостю один из сундуков. Перед каждым из бояр стояла медная или серебряная пиала, но из угощения пока еще имелись только кумыс в глиняных кувшинах, подносы с нарезанными на ломти дынями и арбузами, миски с изюмом, курагой, сиреневой рассыпчатой халвой.

- Встреча дом почетный радость, - провозгласил хозяин, собственноручно наполнив пиалы ближним гостям - боярину Умильному и Хробыстину. - Видеть дружба много!

Он приподнял пиалу, приглашая всех выпить, и остальные бояре налили себе кумыс сами. Дав немного времени, чтобы русские ратники попробовали угощение, Анвар-бей вежливо склонил голову к Илье Федотовичу:

- Детский жена здоров сильно?

- Я-а... - надолго задумался Умильный, глядя на ломоть арбуза. - Рано еще вроде...

- Детский жена рано где? - повторил степняк.

- Маленький у меня ребенок, Анвар-бей, - покачал головой Илья Федотович. - Нет еще у него жены.

- Как же это сказать-то по-русски, - покачал головой бей. - Семья...

Андрей поднял голову, с удивлением прислушиваясь к словам. Кочевник говорил явно на своем языке - но сержант его все равно прекрасно понимал!

- Семья, это семья, - негромко произнес Матях.

- Ты меня понимаешь, боярин? - встрепенулся Анвар-бей. - Ты можешь передать уважаемому гостю мои пожелания здоровья и спросить про здоровье членов его семьи? Я разбираю русскую речь, но баю плохо.

- Да ты никак, служивый, и по-башкотски кумекаешь? - еще больше хозяина изумился Умильный. - Откуда?

- Понятия не имею, Илья Федотович, - пожал плечами сержант. - Когда в себя у вас на руках пришел, вашу речь понял. Сейчас его услышал - тоже понял.

- Дык, может, ты вовсе татарин? - поинтересовался сидящий напротив помещик Хробыстин.

- Какой он татарин? - хмыкнул Дорошата, закинул в рот горсть изюма. - Ты на нос его посмотри!

- Чем тебе не нравится мой нос? - Андрей почувствовал, как лицо залила краска.

- Нравится, - широко улыбнулся помещик. - Не татарский. У меня такой же.

Матях шумно выдохнул - злость утихала у него куда медленнее, чем вспыхивала. Однако оскорблять его, похоже, никто не собирался.

- Ладно, извини, Сергей Юрьевич, - поморщился боярский сын. - А хозяин интересуется здоровьем твоих детей, Илья Федотович, и супруги.

- Поблагодари его, боярин Андрей, - кивнул Умильный. - Спроси, как его жена, дети.

- Все три здоровы, спасибо. - В переводе с русского на башкирский хозяин не нуждался. - И дети здоровы. Младший прихворнул, с коня упал. Но, милостью Аллаха, уже на поправку идет.

Матях, мгновенно насторожившись, перевел. После Чечни в любом мусульманине он инстинктивно подозревал врага.

- А еще скажи уважаемому боярину, мой мудрый гость, - продолжил степняк, - что я искренне восхищен московским царем. Он храбр не по годам. Я поражен, как в столь юном возрасте он покорил самые могучие из ближних ханств, не побоялся первым идти в сечу, а также проявил всемерную мудрость, не казня и не карая недавних врагов, не превращая в рабов семей их и подданных. Служить такому государю великая честь, коей я очень горжусь.

Внимательно выслушав перевод, хозяин поднял свою чашу с кумысом, все выпили.

- А сколько лет нашему любимому государю? - шепотом спросил у сидящего рядом Юшина сержант, торопливо проглотив похожий по вкусу на кефир напиток.

- Двадцать годов, и еще пять будет, - перекрестился боярин.

- Я знаю, что все башкорты храбрые воины и честные друзья, - начал ответный тост Умильный. - Я рад, что они присягнули на верность государю нашему Иоанну Васильевичу и отныне в беде и радости будут стоять с нами бок о бок.

- Русские также отважные воины, - не замедлил с ответным восхвалением бей. - Ведомо мне, что у хана Арима под рукой не менее четырех сотен нукеров. Но вы идете против них малым числом, по своей воле, гоня коней во весь опор. Это ли не храбрость, это ли не презрение к смерти?

"Примерно один к восьми в пользу татар", - мысленно сосчитал Матях, закончив перевод, налил себе "конского кефира" и тут же выпил. Как он заметил, данные о численности противника заметно подпортили настроение и остальным боярам.

- Мертвые сраму не имут, - твердо заявил в ответ боярин Умильный. - Мы пойдем к ногайскому кочевью и покараем неверных за наших павших и оскорбленных братьев! А ты, бей Анвар, как наш новый собрат и слуга государев, мог бы и помочь в добром деле.

- Это мой долг перед Аллахом и московитским царем: защищать обездоленных и помогать нуждающимся!

Матях готов был поклясться, что бей обрадовался этому предложению! Более того - похоже, именно к мысли запросить помощи хозяин стойбища и подводил своих гостей.

"Предаст, - с холодком в душе подумал сержант. - Боярин поверит, а этот степняк устроит вместе с братьями-мусульманами ловушку. Кровью умоемся... "

- Многими людьми помочь можешь? - нахмурился Умильный.

- Три десятка нукеров у меня здесь, еще столько же у Чермасана табуны стерегут. Два десятка с баранами в степи. Завтра ввечеру всех собрать можно.

- Целый день? - не удержался от комментария Матях. - Уйдут ведь татары! Заметят неладное, снимутся со стоянки и в степь удерут.

- Куда они денутся, боярин Андрей? - рассмеялся Дорошата. - Это же кочевники! У них стада, дети, повозки, обоз. Ползут, как улитки. Догоним.

- Догоним, - невероятно довольный разговором, хлопнул в ладоши Анвар-бей. Несколько минут спустя двое его джигитов внесли в юрту большущее медное блюдо с лежащим на нем целиком сваренным бараном. Третий поставил на возвышение стопку деревянных блюд. Хозяин, выдернув из ножен кинжал в две ладони длиной, с украшенным рубином оголовьем, быстро и ловко отсек голову барана, положил на блюдо, подал Умильному: - Это тебе, боярин. Ты всему голова, тебе и голову есть. Вы, бояре, сила отряда, вам ноги полагаются, - разложил по блюдам окорока хозяин. - Мудрость, она основа всего, потому тебе, уважаемый, даю основу...

Один из помогающих хозяину нукеров поставил перед Матяхом блюдо с блестящим от жира седлом барашка.

"Ох, и обожрусь же я сегодня", - понял Андрей, выпил еще пиалу кумыса, достал свой маленький ножик и принялся резать мясо.

* * *

Больше всего Матяху хотелось отвести людей в сторонку от кочевья, поставить отдельную стоянку, окружить ее "растяжками" и выставить часовых. Ладно, пусть гранат и мин у него тут нет - но хотя бы простейшие меры предосторожности можно предпринять! Но ничего подобного: русские ратники, отдыхая после четырехдневного перехода, бродили по стойбищу, смешиваясь со все прибывающими и прибывающими вооруженными кочевниками, ели соленый овечий сыр, рассыпчатую брынзу, пили кумыс, вместе строгая мясо с висящих над кострами туш, играли в кости и нарды.

Одно хорошо - никто из воинов не снимал доспеха и не расставался с саблей.

Матях скрипел зубами от бессилия - но в этом мире он не был сержантом погранвойск, а потому все, что он мог сделать, так это налить себе в бурдюк, что раньше лежал в сумке, немного кумыса, нарезать длинные ленты подрумяненного мяса и усесться на чахлую затоптанную траву немного в стороне от стойбища, положив рядом с собой добрый тяжелый бердыш, и почаще оглядываться по сторонам, в надежде первым заметить опасность. Ветер дул со степи, а потому, несмотря на близость человеческого жилья, пахло здесь не мясом, кислятиной и потом, а цветущими лугами и подсыхающими на сеновале травами. По небу, в невероятной выси, чуть ли не в стратосфере, висели легчайшие перистые облачка. Хотелось лечь на спину, заложить руки за голову и утонуть в теплых солнечных лучах, любуясь голубой бесконечностью - но чеченцы имели нехорошую привычку резать глотки людям или брать их в рабство именно в такие блаженные моменты, а потому сержант сидел, лениво жевал пахнущее костром, совершенно несоленое мясо и каждые три-четыре минуты крутил головой по сторонам.

- Скучаешь, боярин Андрей? - От стойбища подошел Семен Юрьевич Дорошата, покачивая кожаным мешочком размером с кошель зажиточного купца. - Не пьешь, не играешь, разговоров не ведешь.

- Отдыхаю, - хмуро ответил Матях.

- А я смотрю, ты пустым мясом давишься, - опустился рядом умильновский сосед. - Захотел приправой своей походной с тобой поделиться.

Семен Юрьевич протянул сержанту мешок. Матях заглянул внутрь, сунул палец в серый порошок с черными крапинками, попробовал на язык и от неожиданности передернул плечами - это оказалась соль, перемешанная с изрядным количеством перца.

- Что такое, служивый? Приправа обычная, у нас в вятских землях все ее с собой берут, - удивился реакции Андрея Дорошата и рассеянно почесал себя по ребрам. Ничего, естественно, не почувствовал и сам же рассмеялся. На теле, словно холодная драконья кожа, переливалась мягкими изгибами толстая панцирная кольчуга, под которой таился толстый кожаный поддоспешник. Где уж тут почесаться - не всякий меч до тела достанет. - Чую я, дурные мысли тебя гложут, боярин. Поделись, к чему таиться? В одном строю нам сражаться, вместе победу обретем али головы сложим. Вместе и беды одолевать должны.