Чтение 14–й страницы книги ~Игры рядом~

И поэтому, когда она сделала то, что сделала, я вздрогнул. Не от неожиданности - от изумления. Это совсем не то, что делают люди, в глазах которых столько страха.

Я все еще держал ее запястье левой рукой, и она вдруг перехватила мое правое запястье своей, сжав с силой, которой я никогда бы не заподозрил в женском теле. Я держал ее, а она держала меня. И в глазах у нее был страх.

Что было в моих глазах, я не знал.

- Пойдемте, - сказала она. - Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Она отпустила мою руку, и я тоже разжал пальцы. Снова зашуршали юбки, когда она прошла мимо меня, грациозно и надменно, как королева мимо пажа, и я последовал за ней, не проронив ни слова.

Она отвела меня на следующий этаж, который в этом крыле замка был верхним. Здесь царила пустота - вся суета осталась далеко внизу. Мы прошли в дальний конец коридора и остановились перед низкой дощатой дверью, похожей на дверь в коморку трубочиста или мальчика на побегушках. Йевелин извлекла из складок юбки маленький, тускло поблескивавший ключ и вставила его в невидимый замок. Потом сделала мне знак войти.

Внутри не оказалось ничего, кроме деревянного ящика на полу. Единственное окно не было ни застеклено, ни зарешечено; в углу возле него, под потолком, я увидел спящую летучую мышь. Здесь не было ни обоев, ни драпировок - только грубая кладка из крупных серых камней. Больше похоже на камеру.

Йевелин встала на колени возле ящика, смахнула с него пыль подолом и откинула крышку.

Там были краски. И пергамент. А еще несколько стержней отличного грифеля. И сложенный маленький мольберт. Всё в пыли и паутине.

- Тут моя мастерская, - сказала Йевелин, и это были ее первые слова с тех пор, как мы вышли из оранжереи.

Не став спрашивать, как она может рисовать здесь, я присел возле нее. Она отодвинула мольберт и достала со дна ящика бархатную папку, скрепленную печатью. Бархат был темно-бордовым, словно в топ ее платью. Йевелин провела по нему рукой, как слепой проводит по лицу, чтобы угадать черты.

- Я давно это нарисовала, - сказала она и сломала печать.

Сухой треск разламываемого сургуча был неожиданно громким. Летучая мышь над окном пронзительно взвизгнула и, сорвавшись с места, умчалась в окно.

Йевелин раскрыла папку и вытряхнула ее содержимое на пол.

Десятки листков. Все - в черно-белых тонах. Грифель, гуашь, акварель. Только черное и белое. Лица. Очень много лиц, но ни одного живого, человеческого. Тела. Голые, совокупляющиеся, разрубленные на куски. Много рук - скрюченных, связанных, с широко растопыренными пальцами. Глаза - без лица, без бровей, без ресниц, - просто глаза на белых листках, просто черные глаза без малейшего выражения. И много неба - белого и черного. Всё выполнено технично, талантливо. Очень-очень честно.

- Вы их никому никогда не показывали, - это был не вопрос, а утверждение.

Она кивнула, разглядывая портрет бритоголовой девушки, прикованной к столбу в настолько постыдной позе, что даже мне, любителю порнографических картинок, стало не по себе.

- Это вам... приснилось? - с трудом спросил я. Она долго не отвечала, перебирая листки. Ее руки не дрожали, а в глазах не было страха, но я видел, что она ненавидит эти рисунки. Возможно, так сильно, как никогда не ненавидела людей.

- Нет, - наконец проговорила она. - Не приснилось.

Из стопки выскользнул один листок. Я машинально подхватил его и замер.

Я не помнил этого лица, но никогда не смогу забыть это тело. Этой чуть выпуклой, выгнутой грудной клетки, из которой на моих глазах вырвали сердце.

Но не по этой причине я онемел, одеревенел, не в силах выдавить из себя мучающий меня вопрос.

Она не просто была там нарисована.

Она была нарисована привязанной к кресту.

Йевелин забрала листок из моих рук. Мне в лицо она не смотрела, и я не знаю, на счастье или на беду.

- Миранда. Так ее звали. Редкое имя. И стервой она была тоже редкой. - Она помолчала, а потом порвала листок. Пополам и еще раз пополам. И еще раз. Только тогда бросила обрывки.

- Скажи... мне... - выдавил я, и она взметнула на меня почти удивленный взгляд, тут же ставший хмурым.

- Нечего рассказывать. То, чего вы наслушались от местных сплетников, гораздо романтичнее действительности. Мы вместе охотились - она хоть и была сукой, в соколиной охоте знала толк. Миранда ускакала вперед, за соколицей. Когда я догнала ее, там уже были эти люди. Один из них ударил меня, я потеряла сознание. Очнулась на земле. Кони стояли рядом, щипали траву. Миранда исчезла. Вот и всё.

- Какие... люди?

- Почем я знаю? С виду обычные бандиты. Там не самые спокойные места.

Она замолчала. Я неуклюже собрал с пола клочки разорванного пергамента, стиснул в руке. Йевелин молча посмотрела на мой сжатый кулак. Потом потянулась ко мне. Я думал, она снова схватит мое запястье, но вместо этого она лишь коснулась моих пальцев своими. Это не было приказом или просьбой разжать кулак. Просто прикосновение - словно ей захотелось узнать, какова моя кожа на ощупь.

Я поднял глаза и встретил ее взгляд. Никогда на моей памяти женщины не смотрели так прямо и так недвусмысленно. Я стиснул кулак еще сильнее. Углы смятого пергамента впились мне в ладонь, но руку я не разжал.

- Не смейте, - сказал я.

Из нелепого окна потянуло сквозняком. Йевелии смотрела мне в лицо, а я смотрел на пряди ее волос, которые легонько шевелил ветер.

Она отстранилась. Слабо дернула краешком губ, словно хотела улыбнуться и передумала. Потом стала собирать листки. Я смотрел на нее, не двигаясь и продолжая сжимать разорванный листок в кулаке.

- Почему вы хотите убить Дарлу?

- Я это люблю, - ответила она, не глядя на меня.

- Любите что?..

- Убивать, - ответила Йевелин и захлопнула крышку.

Я встал за миг до того, как поднялась она. Теперь я чувствовал, что от нее веет силой. Какой-то очень странной силой - не физической и не духовной. Я одолел бы ее без особого труда, и я мог смотреть на нее, не отводя взгляд - я смотрел. И она смотрела. Но ее сила ломала меня, ломала что-то во мне. И чем дольше я смотрел в ее полные страха глаза, тем больше чувствовал эту силу. Пока не понял, что страх и был силой.

- Уезжайте отсюда, Эван, - сказала она. - Просто уезжайте.

Я не нашелся, что ответить.

В нижние этажи мы вернулись врозь - она пошла другой лестницей, и я не стал идти за ней. Внизу я столкнулся с Дарлой, и прежде чем она успела закричать, схватил ее и жарко поцеловал в возмущенно приоткрытые губы, чувствуя, как они теплеют, как обмякают и поддаются под моими губами.

ГЛАВА 18

Блеск огня в камине. Так по-домашнему, уютно было бы - но беззвучно. Без треска, без искры, без тени. Слабый отблеск синего пламени - и только. Даже рук не согреть. Только сон. Так сладко, сладко, сладко...

Она тянет пальцы к огню, не надеясь, не веря - тянет. И тянет, и тянет...

- Я не понимаю... Не могу его понять! Он такой странный! Что ему от меня нужно?

- А ты бы спросила, деточка, спросила бы...

- Да как спросить, если он от меня прячется! А то вдруг схватит... Я его боюсь, кормилица! Он такой...

- Боишься, деточка? Ой ли?

- Ну...

Крепко сжатые пальцы под округлым подбородком, взгляд - в пламя, синее в сипем... Сонный стук вязальных спиц.

- Это всё из-за нашей суки. И его приворожила. Мало ей, что свела с ума всех приличных мужиков в округе. Я на той неделе Мариона видела, знаешь?

- Да?

Сонный стук спиц.

- Да, так он даже не глянул на меня! Я его уже и так... ты знаешь... и эдак. Нет, ни в какую! Из-за нашей суки...

Сонный-сонный... синее-синее...

- А то, что она Куэйду... Боже мой... Я подумала, он и правда это сделает! Так испугалась! И вот теперь еще Эван. Она что-то сделала ему, кормилица, я чувствую. Она что-то делает всем, кого я... могла бы любить.

- Скоро, деточка. Совсем скоро.

Яркая белая искра выстреливает в сухую мглу, тает. И снова - синее безмолвное пламя.

К вечеру гости разъехались, и Аннервили отправились на охоту. Они и нас звали, но я сухо напомнил про обет, запрещавший не только обзаводиться семьей, но и убивать живых тварей. Отговорку приняли охотно - по сути, приглашение было данью вежливости. Как я узнал из болтовни слуг, Аннервили предпочитали охоту в семейном кругу. Да и вообще, во взгляде маркиза мне виделось зарождающееся недоумение. А может, мне только казалось, и это говорила та часть меня, которая хотела убраться отсюда как можно скорее.

Я стоял у окна, привалившись плечом к стене, и смотрел, как они уезжают - чета Аннервилей, Куэйд и Дарла. Йевелин сидела в седле как мужчина, узду держала одной рукой, а ее вороной не казался особенно покладистым. Я в который раз молча восхитился ее страсти к показухе. Дарла, сидя на нетерпеливо гарцующей кобылке, бросала недовольные взгляды на брата, с пыхтением забирающегося на коня. Экипировался он, словно для военного парада, и в целом зрелище являл жалкое. Аннервиль негромко отдавал приказания егерям и казался самым нормальным человеком среди всей его полоумной родни. Вокруг, заливаясь лаем, бесновались собаки. У меня вдруг зачесались руки пустить по болту в мягкие места обеих дамочек. Я уже не думал о теплых губах одной и страхе в васильковых глазах другой. Отсюда, из окна, они обе снова выглядели теми, кем были на самом деле.

- Уехали?

Голос Ларса был хриплым и усталым, но абсолютно невозмутимым. Я подождал, пока кавалькада скрылась, и, кивнув, медленно развернулся.

- Ладно, хватит, - сказал Ларс, - Пора что-то решать.

Флейм молча разглядывала свои ногти, забросив ногу на ногу так, что часть юбки сползла на бедро, обнажив лодыжки. Я смотрел на них, словно видел впервые, и вдруг заметил косточки, выпиравшие на щиколотках. Угловатые, довольно крупные и ужасно некрасивые. Мне безумно захотелось поцеловать их - сначала одну, потом другую.

Ларс протяжно откашлялся, прикрывая рот тыльной стороной ладони. Он плохо выглядел. Я отошел от окна.

- Ты с Юстасом говорил?

- Ага... Два раза, - со злостью бросил я и удивился, когда Ларс устало кивнул.

- Он выбыл.

- Да?.. - я не спросил, что он имеет в виду, это и так было очевидно. Правда, Ларс не казался озадаченным, и этого я понять не мог. Говорить об этом сейчас не хотелось. Может быть, из-за Флейм, а может, и нет.

- Я их видела, - вдруг сказала она.

- Кого? - спросил я, прекрасно зная, о чем она говорит.

- Юстаса с этой белобрысой сукой, - ответила Флейм и, оторвавшись от своих ногтей, метнула на меня полный ненависти взгляд. - Обжимались в оранжерее. Прямо напротив.

- Что ты тут делала?

Она встала, хлопнув крышкой стула-комода, на котором сидела.

- Тебя искала! Чтобы ты отогнал от меня этого ублюдочного маркизика! Понимаешь, я ошибочно принимала тебя за мужика!

- Я сам тебя искал весь день, - огрызнулся я и тут же осекся: - Маркизика?.. Аннервиля?!

- Сынка его. Ходит за мной! Ходит, только ходит и ходит, с того самого... вечера...

Я ей не поверил. То, как она запнулась, и то, как прятала взгляд, и то, как избегала меня целый день, - всё это привело к тому, что я ей не верил. Ларс задумчиво пригладил волосы, глядя мимо меня. Я вдруг почувствовал себя лишним.

Боги, что с нами происходит?

- Возвращайтесь в леса, - сказал я.

Флейм встрепенулась, Ларс медленно покачал головой - словно оба они ждали этих слов.

- Я сам разберусь с Проводником. И со всем остальным... тоже.

- Ты думаешь, это Дарла?

Я не ответил. Мне вдруг стало холодно. Я поежился.

- Всё равно ее проще прирезать, - прагматично заметил Ларс. - Мы ничего не теряем.

- Ларс! - одернул я его. - Не надо.

Странно, меня покоробили не его слова, а то, что он сказал "мы".

Что это, что же это такое?

Я вдруг понял. Не я был тут лишним. Лишними были они.

- Езжайте, - сказал я.

- А ты? - тихо проговорила Флейм.

Меня едва не передернуло от того, как она это сказала. Смиренно, равнодушно. Словно давно уже знала, что этим всё кончится.

Да что же мы за друзья, ребятишки, если трехдневная пьянка у провинциальных лордов делает с нами такое?

Это было глупо - я прекрасно знал, что дело вовсе не в пьянке. С ними что-то случилось. С ними, и с Юстасом. И со мной... И, готов спорить, они не смогли бы ответить, что именно, точно так же, как не мог ответить я.

- А я не вернусь, - от того, как легко мне дались эти слова, мне самому стало не по себе.

- Да ну, - сказал Ларс. Флейм только молча посмотрела сначала на него, а потом на меня и снова уткнулась в свои ногти.

- Это с самого начала было ошибкой. Не стоило вам со мной ехать. Это мои проблемы и моя забота. Я кое-что нащупал... вроде бы... Вам тут быть просто незачем.

Ларс взял со стола у кровати пустую бутылку и выразительно ею потряс.

- Что, значит, так вот?

Для него это была странная манера изъясняться, но я снова не удивился. Почувствовал мимолетный укол обиды и тут же мотнул головой.

- Так вот, Ларс. Закончу с делами, приеду. Занимайся там... всем этим... пока...

Звучало как отговорка, никому не нужная формальность, и мы это чувствовали, все трое. Флейм закусила губу, сощурилась, быстро отвернулась, словно еле сдерживая рвущееся проклятие. Ларс вздохнул, коротко, почти насмешливо.

- Как скажешь, кузен, - сказал он и небрежно отсалютировал мне. Меня передернуло. Я словно совсем позабыл о нашем маленьком маскараде, который сейчас казался такой же нелепой и смехотворной игрой, как и всё остальное...

Что - остальное?..

Я постоял еще немного, пытаясь поймать их взгляды, потом повернулся и пошел к выходу.

- Это всё она! - вдруг выкрикнула Флейм, круто развернувшись ко мне. - Это она!

Я задержался на миг, пытаясь осмыслить ее слова. Получалось не очень-то.

Ларс посмотрел на меня и тут же снова отвел взгляд.

Флейм отвернулась, закусив костяшки пальцев.

Мы никогда ничего друг другу не рассказывали, ребята, верно? Эй, Флейм, как твоя мать допустила, чтобы ты пустилась в партизанские бега? Ларс, где ты берешь деньги, чтобы постоянно играть? Что вы оба делаете тут, со мной, почему вы пошли за мной в самом начале, почему сделали это еще раз и почему так легко отпустили теперь? Не в наших привычках спрашивать, так ведь?

Ну, я и не буду.

Я вышел за ворота замка впервые после нашего прибытия сюда и на минуту почувствовал нечто похожее на облегчение. Была отличная погода - ярко-синее небо, много солнца, легкие пушистые облака. Отойдя от ворот подальше, я расстелил куртку под развесистым одиноким тисом, стоявшим около укатанной дороги, и разлегся, подперев голову руками и разглядывая богатый окрестный пейзаж.

Вокруг замка были сады и поля, чуть в стороне высилась мельница, и только почти на самом горизонте виднелся лес, в который уехали Аннервили. На западе принято устраивать крестьянские поселения вплотную к крепостям феодалов - местность каменистая, плодородной почвы мало. Правда, проблем при осаде не оберешься - всё спалят и выжгут, чтобы расчистить подступы к замковым стенам, но не похоже было, что Аннервиль баловался междоусобицами. Ничего, погодите, доберется сюда Шерваль... Хотя, впрочем, вряд ли - он облюбовал восток, а оттуда наверняка пойдет на столицу, коли наглости наберется, - что ему какой-то Даллант... И милая сельская местность останется милой сельской местностью.

А что, если тут остаться, вдруг мелькнула шальная мысль. Взять участок земли, построить домишко, обзавестись работящей крепенькой женой из местных, скотину завести... Отличный воздух и яблоки почти круглый год - что еще надо?

Я беззвучно хохотнул в кулак, хотя услышать меня было некому. Ну и перепады, однако же... Семнадцать лет городской жизни, потом - шесть лет лесного партизанства, теперь вот на деревню потянуло... И когда я уже успокоюсь, а?

Могилка успокоит, услужливо подсказала та часть меня, которой совсем не хотелось, чтобы наше общее сердце использовали в ритуальных целях.

Эта мысль немедленно напомнила мне о Ржавом Рыцаре. Проклятье, чем я занимаюсь, а?! Три дня жрал местный самогон и обжимал даллантских красоток, вместо того, чтобы делать то, зачем я, собственно, сюда пришел. С сожалением я вынужден был признать, что ни на шаг не стал ближе к тому, что искал. Словам Йевелин о Миранде я почему-то верил, хоть они и разочаровали меня. То, почему ее приняли за Проводника, оставалось для меня загадкой, как и то, по каким признакам мне разыскивать Проводника номер два. Убивать глупышку Дарлу только потому, что ей двадцать и она знала Миранду, я не собирался, но времени у меня с каждым часом становилось всё меньше. Даже если бы я хотел, то не смог бы забыть о Ржавом Рыцаре. А у него, если верить мальчишке из храма, была еще и столь же приятная подружка...

Я подскочил, будто ужаленный. Стальная Дева! Она должна прийти за женщиной-Проводником. В ближайшее время - вероятно, примерно тогда же, когда Рыцарь придет за мной. Значит, мне надо всего-то быть там, куда она явится... Легко сказать - всего-то. Ржавого Рыцаря я еще более-менее чувствовал, кажется, теперь острее, чем прежде, но как быть с его второй половиной? Она ведь не чувствует меня.

От возбуждения я сел и едва не заорал, увидев нависшую надо мной тень. Учитывая мои предыдущие размышления, я бы не очень удивился, услышав скрежет ржавой брони, но это был всего лишь Куэйд Аннервиль, смотревший на меня сверху вниз с мрачностью предопределенности.

- Милорд! - сказал я громче, чем следовало, гася инстинктивную дрожь. - Вы уже вернулись?

- Я никуда и не ездил, - угрюмо сказал он и без приглашения уселся рядом. Мне пришлось подвинуться, однако вытащить куртку, прижатую массивным телом наследника, я всё же не решился.

- Я видел, как вы садились на коня.

- Вы бы лучше за сестрицей своей смотрели. Я вернулся, когда жареным запахло. Нет никакого желания помирать.

Его последние слова озадачили меня, и я проглотил возмущенный вопрос о том, а что, собственно, не так с моей сестрицей.

- Помирать? Вы ведь вроде на охоту собрались, а не на битву?

- С этой ведьмой охота на мышей опаснее любой битвы, - проворчал он, пододвигаясь вперед. Я видел только его широкую массивную спину, затянутую в трещавшую по швам кожу, загорелую шею и мохнатую шапку волос. Куэйд нервно засучил рукава.

- Постойте! - осенило меня. - Вы ее... боитесь?!

Он не убил меня и даже не вызвал на дуэль за это дерзкое предположение, только вздохнул, как тогда в оружейной.

- Лес - ее стихия, - пробормотал он, так низко наклонив голову, что я с трудом разбирал слова. - Она владеет лесом... тем, что в лесу... теми, кто в лесу... Потому и велела мне туда отвести Дарлу - когда я там, она имеет надо мной еще большую власть... даже если не видит меня... И не только надо мной - над ними... над всеми... Оно там дышит, вдыхает... Она там Миранду убила.

Я вдруг понял, что этот человек не в себе. То, как он говорил, как сидел - спиной ко мне, чуть заметно покачиваясь вперед-назад, как смотрел на меня в оружейной, как блестели его глаза... "Да он просто безумен", - с разочарованием понял я, и это безумие объяснялось вовсе не несчастной любовью к мачехе и не ведьминским наваждением. Я вспомнил, что говорила Флейм, и на миг испытал странную смесь страха с жалостью.

Однако его последние слова о Миранде заставили меня спросить:

- Почему вы так в этом уверены?

- А вы разве не понимаете? Не чувствуете, что она любит убивать?

"Я это люблю".

Черно-белая Миранда, привязанная к кресту.

Куэйд уже не казался мне сумасшедшим.

- Она всех убивает, всегда... Сначала завлекает... потом опутывает... и убивает. Присасывается, как паучиха, впрыскивает яд и сосет...

Я слабо покачал головой. Куэйд сидел спиной ко мне, но в этот миг обернулся. Он улыбался как-то странно, и я не мог сказать по этой улыбке, кто из нас двоих безумен.

- Не верите? Сегодня она убьет Дарлу. Она за этим поехала в лес.

Я оперся спиной о ствол тиса, осторожно вытянул ноги.

- Вы ошибаетесь, Куэйд.

- Ну, увидите.

Он тоже оперся о дерево, с другой стороны. Теперь я видел только его тяжеловесные ноги в кожаных ботфортах, сминавшие клевер.

Я тихонько вытащил из-под него свою куртку и накинул ее на плечи. Вроде стало холодать.

Не знаю, сколько мы так сидели, не перебрасываясь ни словом. Я чувствовал нарастающее напряжение - не потому, что верил Куэйду, во всяком случае, мне не казалось, что причина в этом. Напряжение было необъяснимым, но от этого не менее гнетущим; так бывает, когда долго сидишь в засаде, не имея ни малейшего представления, как выглядит твой враг.