Чтение 14–й страницы книги ~Шпага Софийского дома~

Господи! А кто это у часовни? В кустарнике... Красивый, надменный, в кафтане цвета смарагда. Боярин Ставр, кто ж еще-то? Вспомни козла - он и появится.

Олег Иваныч сплюнул, поворотил коня - не хотелось ему встречаться с боярином, даже здороваться не хотелось. Так бы и проехал мимо... как вдруг возок быстрый пролетел мимо, обдав грязюкой, - вот сволочь, кучер-то! Черт! А кучер-то - Никодим! Софьин кучер...

Остановился возок у кустарника, напротив часовни. Маленькая часовня, покосившаяся, сложенная из почерневших от времени бревен. Перед часовней деревянный крест с иконкой. Темная иконица-то, не разобрать, какой святой там. Пред иконой лампадка. Горящая! Видно, не совсем заброшена часовня-то!

Увидев возок, Ставр сошел с коня, оглянулся. Олег Иваныч тоже спешился, чтоб не отсвечивать зря, привязал каурого к молодому дубку, ржания неуместного опасаясь. Надеялся, что украсть не успеют. Сам затаился. Интересно стало - что там за дела у Никодима со Ставром.

Боярин подошел к самому возку, наклонился почтительно. Почтительно? Заинтригованный, Олег Иваныч осторожно подобрался ближе.

В возке была Софья! В черном одеянии, только поясок серебряный вкруг стана тонкого. Теплый - из чернобурой лисицы - плащ, платок бязевый, поверх - шапка, черным блестящим мехом оторочена. Долги ресницы, очи коричневым золотом плавятся...

Ставр улыбнулся, сказал что-то.

Олег Иваныч не знал, что и думать. Как-то неловко себя чувствовал. Ну и что с того, что Ставр встречается с Софьей? Может, случайно, - как и он сам их увидел - чистый случай... А может... Может, любовники они? А он, Олег, кто Софье? Никто. И никакого права вмешиваться в ее личную жизнь не имеет. Но Ставр же - садист! Может быть... А может и не быть... Вилами по воде... Впрочем - скорее всего... А с другой стороны, боярин - красивый молодой мужик, умный, богатый, знатный - чего еще нужно бедной вдове для полного счастья? И кто такой Олег? По сути дела, человек зависимый. От Феофилакта. Рассердится игумен - прогонит и с работы, и с усадьбы. Как тогда жить? В леса податься, разбойничать? Или сбитнем торговать, на пару с Олексахой? Олег Иваныч улыбнулся. Только улыбка вышла какой-то жалкой, грустной.

Ну уж - подслушивать, так до конца. Совестью Олег Иваныч в таких случаях давно не терзался - не та работа - что здесь, что тогда, раньше...

- ...клянусь, Софья! - яростно шептал Ставр. - И не смей обвинять меня в смерти Олексы, я любил его, как родного брата... как тебя!

- Тебе нужны только его сокровища, Ставр, - тихо отвечала Софья. - Да и я... я тоже вряд ли так уж нужна тебе. Никогда я не приду на твою усадьбу, никогда, слышишь! Никогда!

(Олег Иваныч возликовал в кустах!)

- Тогда помни, Софья, - это последнее мое слово! Последнее! - боярин в бешенстве вскочил на коня и хлестнул плетью. - Прощай, Софья... И помни!

И только грязь из-под копыт полетела... Миг - и скрылся боярин за поворотом.

Софья что-то крикнула Никодиму, тот кивнул и стегнул лошадей.

Проводив взглядом быстро удаляющийся возок, Олег Иваныч выбрался из кустов, отвязал каурого. "Никогда я не приду на твою усадьбу! Никогда!" Молодец, Софья! Однако... Что за дела у нее со Ставром, козлиной безрогим?

Набить ему морду, что ли? Нет, рано - потом проблем не оберешься. Черт, а хотелось бы...

Сам себя не понимал Олег Иваныч. Казалось бы, что за дело ему до свободной новгородской женщины, намного выше его по своему положению, с которой и знаком-то не особенно близко? А вот, поди ж ты - захолонуло сердце...

В смущенных чувствах, медленно, отпустив поводья, ехал Олег Иваныч вдоль по Лубянице - длинной новгородской улице, как и все прочие, мощенной дубовыми плашками, положенными на коровьи челюсти. На душе было - не пойми как... И радостно, с одной стороны... А с другой - грустно...

Корчма по пути попалась, их много было на Лубянице. Посмотрел на нее Олег Иваныч, постоял, подумал... и решил - в тему!

- Березовицы пьяной, - заказал с ходу. - И пива! Нет, ни капусты, ни пирогов не надо. Впрочем, давай один, с белорыбицей.

Рядом, за столом, сидел хорошо одетый мужик чуть постарше Олега, солидный, с черной окладистой бородой, в черном бархатном кафтане с серебряным узорочьем. По виду - боярин или богатый купец. Пил не закусывая - березовицу, как и Олег, запивал пивом.

Потом повернул лицо. На Олегово питие глянул, усмехнулся. Протянул руку:

- Селивантов, Панфил. Староста купецкий.

- Очень приятно. Олег... За знакомство?

- Давай. Эй, человече! Тащи березовицы пару кружек!

Неплохой мужик оказался, Панфил-то. Это Олег Иваныч уже после второй кружки понял. В корчму тоже с проблемой зашел - с женой поругался. Качественно так поругался - с воплями, с тасканием за бороду, с битьем посуды. "Да убоится жена мужа своего" - то не про новгородских женщин сказано!

А причина-то пустяковой была... подумаешь, вчера на гулянье молодых девок лапал - а что, не мужик, что ли? Тем более - дети-то взрослые уже...

- Дак не то чтоб так, - махнул рукой Панфил. - А вот эдак! Короче, обидно.

- Понимаю. Прозит!

После четвертой кружки - плясать пошли. Музыканты - гусли, свирель, два бубна - явно что-то рок-н-ролльное наяривали - ноги сами в пляс шли.

Маленькой мальчишке

В горенке сидел.

В горенке сидел,

Свое горе терпел.

Сушил, крушил сердце,

Знаю, для кого,

Знаю, для кого -

Для любезной своей!

Эх-ма! Эх-ма!

Рок-н-ролл! Казачок!

Ну, "рок-н-ролл - казачок" - это уж Олег Иваныч припевал. Любил попеть, как выпьет, - хоть ни слуху, ни голосу.

Тут и девки какие-то нарисовались. Ничего девчонки - одна беленькая, другая потемнее, брюнетка. Беленькую Катей звать.

Поплясав, сели на лавку.

- Эй, человече!

Девок березовицей угостили - за жизнь беседа пошла. Панфил уже, правда, носом клевал. Жаль - салатницы не было. Олег Иваныч музыку слушал - заслушался: душевно музыканты наяривали - было очень похоже на вторую часть известной композиции "Эйпрел" из альбома группы "Дип Перпл" одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года.

Интересно, куда они первую часть дели?

Пойти спросить?

- Панфил, Катя... Счас приду!

Когда Олег Иваныч вернулся обратно, его место за столом было уже занято наглым молодым человеком с рыжеватой бородкой. Рыжий этот пришел не один - с компахой таких же, как и он, - молодых нахалов, сосок двадцатилетних. Ни ума, ни опыта жизненного - зато гонору хоть отбавляй.

Рыжий нахально отодвинул Панфила и приобнял блондинку:

- Так, говоришь, Катей зовут?

Компания явно нарывалась - шумела, выпендривалась, приставала.

- Эй, парень, это мое место, - подойдя ближе, сурово произнес Олег Иваныч.

- Что? Было твое. Иди, гуляй, человече.

Ах, гуляй?

Разъяренный Олег Иваныч больше не разговаривал, а заехал рыжему в морду. Хорошо заехал, душевно! Только ноги над лавкой мелькнули...

- Получи, соска!

- Наших бьют, ребя!

Нахалы повытаскивали ножи. Дурачки... Олег Иваныч нехотя выпростал шпагу. Эх, не хотел он драться...

Впрочем, шпага не очень понадобилась. Дремавший до того Панфил вдруг пробудился и, согнав девок, схватил в руки лавку.

Эх, раззудись плечо!

Прямо как в былине поется - махнет левой рукой - улица, махнет правой - переулочек.

Побитая молодежь, явно не ожидавшая такого отпора, с визгом поспешила ретироваться.

- И враг бежит, бежит, бежит! - громко пропел Олег Иваныч, и тут пущенная напоследок кем-то из молодых нахалов тяжелая деревянная кружка попала прямо ему в лоб...

Он пришел в себя на широкой лавке в усадьбе Феофилакта. Высвечивая бледными лучами танцующие пылинки, сквозь слюду окна тускло светило холодное октябрьское солнце. Башка трещала, раскалывалась - в корчме вылакал вчера изрядно, уж никак не меньше ведра... Интересно: с кем и по какому поводу?

Ах, ну да... с Панфилом... Драка еще была... блин. Кваску испить, что ли?

Подняться на ноги не получилось. В голове словно взорвался салют, ударив по глазам яркой своей разноцветностью.

Чуть приподнявшись, Олег Иваныч тут же повалился обратно на лавку.

- Не торопись вставать, кормилец, - с усмешкой на тонких губах подошел к лавке какой-то смутно знакомый человек в опрятном темном кафтане, с аккуратной бородкой. В руках держал братину с пахучим варевом. От варева поднимался к потолку горницы пряный зеленовато-коричневый дым.

- Испей-ко, Олег Иваныч.

Олег Иваныч попытался слабо сопротивляться. Кто его знает - что за варево? Может, из таких, что на тот свет отправляют, прямым ходом, без пересадки. Как там у "Ирапшн"? Билет в одну сторону... Не хотелось бы. И так уже, кажется, там чуть не побывал.

- Ты... Ты кто? - еле-еле разлепив губы, тихо спросил сыщик. Незнакомец, вернее - смутный знакомец, - улыбнулся. Улыбка у него оказалась приятная, добрая, словно у врача-педиатра.

- Терентий я. Помнится, третьего дня покойничка вместе осматривали.

- А, патологоанатом, - узнал Олег Иваныч. - Ну, давай свою микстуру... А Панфил где, староста купецкий?

Геронтий пожал плечами:

- Об этом у своих людей спросишь. Только не сегодня. Сейчас - спать, Олег Иваныч.

Подойдя ближе, палач возложил руки на голову Олега:

- Спать, спать, спать...

От рук его исходило тепло, смешивалось с жаром горячего, только что испитого варева, окутывало сознание мягким покрывалом.

Мысли уходили куда-то далеко-далеко. Уже совсем смутно видел Олег Иваныч темную фигуру Геронтия, да и что тот говорил - не слышал, словно проваливаясь в черную теплую яму...

На следующий день почувствовал себя много лучше - уже сидел на лавке, даже пробовал походить по горнице. Кваску испил. Да снова Геронтиево варево принял - ух, и горькое, будто из болотных жаб да навозу изварено. А и вправду, кто знает - может, и из того...

На крыльце вдруг зашумели, заругались, еще чуть - и драка-побоище...

Олег Иваныч, сил набравшись, крикнул, чтоб угомонились.

Пафнутий в дверь заглянул.

- Рвутся тут всяки к тобе, господине! - пояснил, отдышавшись (видно, сильно рвались). - А лекарем велено, чтоб до завтрева покой был.

- Да кто рвется-то?

- Отрок софейский Гришаня рвется, аки змий дракониевый! Я сей миг собак спущу, вот только кликну Акинфия, он ведь пропустил, зараза.

- Стой, стой, Пафнутий, - замахал руками Олег Иваныч. - Не надо собак, зови отрока!

- Ну, как знаешь, господине!

Недовольный, Пафнутий вышел на крыльцо.

- И ходют, и ходют, не дают человеку оклематъся! - ворчал в сенях, потом скрипнул дверью: - Заходи уж!

- Батюшка, Олег Иваныч, никак оклемался? - с радостным воплем Гришаня бросился к лавке. - Слышал уж про тебя - вся Лубяница слухами полнится. Как, здоров ли?

- Да ничего вроде.

- Владычные тебя видеть хотят... как поправишься.

- Скажи, до завтра пусть ждут. Ох... ну и дурак я, прости Господи! - подводя итоги вчерашнего, несколько запоздало, но, в принципе, верно произнес Олег Иваныч.

Гришаня к обеду ушел, не остался трапезничать, как ни упрашивали, сказал - дел невпроворот на дворе владычном. После обеда зашел ненадолго Панфил, пива своего принес - головы поправили, - потом, только ушел Панфил, Геронтий явился с зельем каким-то, велел Пафнутию варить варево. Осмотрев больного, улыбнулся - видно, совсем не так уж плохо выглядел Олег Иваныч, совсем не так уж... Вскользь удар-то пришелся. В общем, были бы мозги - было бы сотрясение. Олег Иваныч мысленно сплюнул. Уж больно глупо выглядел он во всей этой истории, вот уж дурень-то! Хорошо еще, хоть так отделался. А с другой стороны, и правильно - надо нахалов учить, надо!

О чем же, интересно, шла беседа у часовни? Ладно - про то при случае у Софьи спросим, осторожненько.

Уже назавтра Олег Иваныч почувствовал себя настолько хорошо, что смог наконец сесть на каурого. Поехал на Софийскую сторону.

Тихо было кругом, на бледно-голубом небе светило - не грело - солнце. Плоское, холодно-желтое. Кое-где на улицах, а больше во дворах да на крышах лежал первый, выпавший не так давно, снег. На мосту лаялись, задираясь, торговки-разносчицы, внизу чернел Волхов - не замерз еще, не заткался льдом, да и рановато, чай, было для льда-то.

Феофилакта не было, в монастырь свой Никольский Вежищский отъехал. Варсонофий и Пимен приняли Олег Иваныча приветливо. На лавку пред столом усадив, потчевали белорыбицей, да кашей, да пирогами, да заедками всякими. Пимен даже ближе подсел, ключник владычный. Подливал рейнского, просил, чтоб прежнего зла не помнил. Поруба-то... Махнул рукой Олег Иваныч, рейнского выпив, - поруб так поруб, черт с ним, дело пустое, прошлое... О нынешних бы сейчас потолковать, о боярине Ставре...

Варсонофий и Пимен, не сговариваясь, закивали головами. Не нравился им давно боярин Ставр, ох, не нравился. Слишком независим был да знатен. Услыхав историю о часовне, сомнительно покачали головами. Вряд ли получится что с судом-то... Не тот человек Ставр. Да и посадник ему симпатизирует, Борецкой Димитрий, Марфы Борецкой, боярыни, сын. Князь Шуйский, Василий Васильевич, - не симпатизирует, да вот уехал, на Заволочье... Так что с судом - вилами по воде писано... Хотя попробовать можно. По просьбе Олега послали воинов за длиннолицым, в поруб. Пока ходили, отлучился к Ионе болезному Варсонофий, духовник. Плох был, Иона-то, ох, плох! Хоть и не подсыпал ему яду Гришаня, так, может, другие кто нашлись? Кто знает...

Ушел Варсонофий в покои владычные. Замолкли голоса в палате, тихо стало, выжидательно. Пимен, ключник, улыбнулся Олегу Иванычу, оглянулся на дверь да заговорил, голос понизив. О Феофилакте заговорил, игумене, Никольского монастыря протодиаконе. Не духовными делами занят ныне Феофилакт, но мирскими. Правы стригольники, кругом правы, власти восхотел игумен. Иона-то архиепископ, видно, не жилец уж. А Феофилакт-игумен себя на то место метит. Казалось бы, чего еще и надо-то - монастырь Никольский богат, Господу приятен. Знай молись да оберегай паству от всяких богомерзких кощунов и ересей. Так ведь нет, не надобно то игумену! Взалкал владычного кресла. А на то кресло - и подостойнее люди есть, кои Олега Иваныча ну уж никак не обидят, ежели он, Олег Иваныч, им поможет маленько.

Олег усмехнулся. "Подостойнее люди...". Это уж не на себя ль намекает ключник?

А Пимен между тем продолжал. Покончив с критикой Феофилакта, принялся за Варсонофия. Вот как? Олег-то Иваныч, по неведению своему, отчего-то считал их двумя-сапогами-парой. Ан нет! Тут все намного хитрее, оказывается.

Варсонофий-то вокруг Ионы оводом вьется, выгоды свои выгадывает. Да и сребролюбец изрядный - когда-то финансировал неудачную экспедицию ушкуйника Олексы. Теперь - ни Олексы, ни денег. А недостачу покрывать надобно. Вот и метит на место владыки. Оба они хороши, что Феофилакт, что Варсонофий. Феофилакт к тому ж еще и жаден. Вот сколько он, к примеру, Олегу Иванычу платит? Ага! То-то же! Другое дело, он, Пимен. Не служба у Пимена будет - рай чисто! Все будет, что похочет Олег Иваныч... ну, а уж ежели не похочет, тогда...

Маленькие глазки ключника с угрозой зыркнули из-под кустистых бровей. Видно было - старец привык к беспрекословному исполнению всех своих приказаний. Олег Иваныч вздохнул и задумался.

Пимен не торопил, прохаживался рядом. Думай, думай, Олег Иваныч, думай.

К вечеру ближе отозвал в уголок Варсонофий. Оглянулся, провел коридорами в келью. Скромна келья, темновата - а иконостас богатый: тут и Господь, и Троица, и Николай Угодник, и святые Варфоломей, да Георгий, да Дмитрий. Пред иконами лампадки горят благостно. Поклонясь, сотворил Варсонофий знаменье крестное, дверцу аккуратно прикрыл. Перекрестился и гость, опустился на лавку, ждал.

- Феофилакт, протодиакон Никольский, Вежищский игумен, властолюбив вельми, - без предисловий начал инок. - Того вместо, чтоб делами духовными услаждаться...

Олег Иваныч вздохнул - и этот туда же...

Понеслось по новой. И Феофилакту досталось, и Пимену - пожалуй, больше. Оказывается, вот кто ушкуйника Олексу в поход снаряжал - Пимен, не Варсонофий вовсе. И к униатским-то попам хочет переметнуться Пимен, и чуть ли не католик в душе... В общем, много чего наговорил Варсонофий и про Пимена, и про Феофилакта, и про Филиппа, митрополита Московского... Интересно было послушать. Под конец, как водится, предложил свою искреннюю дружбу. В обмен на возможно понадобящуюся помощь. Какого рода - не сказал, впрочем, и так понятно было.

Олег Иваныч слушать долго не стал - кивнул, ладно, мол, поможем, чем можем. Никаких денег брать не стал, сказал, что игумен прознать может. Покивал довольно Варсонофий, на жизнь свою посетовав. Вот, мол, молишься дни напролет Господу, а в это время эти... Эти - это Феофилакт с Пименом, естественно.

Выйдя из коридора, столкнулся в дверях с Пименом.

Немедленно утащив Олега Иваныча в сторону, ключник вопросительно качнул головой. Как, мол, подумал?

Подумал, подумал... Денег пока не надо - про то Феофилакт прознать может. Благодарить тоже не стоит, после видно будет.

Простившись, Олег Иваныч вскочил на коня и рысью поехал прочь. Даже к Гришане не зашел, настолько плохо себя чувствовал. Башка - прямо раскалывалась. И не от давешнего удара вовсе...

Ну их всех на фиг! Этих Пименов, Варсонофиев, Ставров... Интересно, дома еще осталось рейнское? Должно бы...

Через тусклую слюду окон глядели вослед Олегу двое. Варсонофий и Пимен. Оба были довольны - сколь просто оказалось залучить к себе Олега Иваныча - хитрого житьего человека. Пав на колени, горячо молился Варсонофий. Ходючи вкруг стола, потирал руки Пимен. Наверху, у себя в келье, высохший, словно мумия, желтый, умирал новгородский архиепископ Иона, никому уже больше не нужный...

Глава 9

Великое княжество Литовское. Октябрь - ноябрь 1470 г.

Никакого сговора и заключенного соглашения между Литвой и Новгородом не было, как не было и связей с униатскими церковными иерархами.

"Власть и реформы", излание Российской Акалемии Наук

Договор Новгорода с королем представлял собой лишь новгородский проект, не получивший утверждения со стороны короля.

Я. С. Лурье, "Русь 15 века..."

Он лежал на боку. Огромный волчище, с каким не зазорно сразиться любому охотнику, серый матерый зверь с грязной косматой шерстью и желтоватыми подпалинами на брюхе. Из полураскрытой пасти вывалился розовый, быстро синеющий на воздухе язык, в мертвых широко открытых глазах хищника отражались стройные ряды ближайших осин с застрявшими кое-где в ветвях красными глянцевитыми листьями. Из шеи убитого волка торчала длинная коричневая стрела.

- Что скажешь, Олег? - осанистый сановитый мужчина с черной окладистой бородой, подъехав ближе к волку, спешился, пнув мертвечину в бок носком недешевого сапога красного, с прозолотьем, сафьяна. На поясе спешившегося висел меч в широких, богато отделанных серебром, ножнах, под распахнутым на груди атласным кафтаном боевито серебрилась кольчуга.

Спрыгнув с коня, Олег Иваныч нагнулся, с видимым усилием вытаскивая стрелу. Посмотрел, хмыкнул...

- Стрела-то не охотничья, Панфиле, вон сколько зазубрин-то!

Купецкий староста Панфил Селивантов - знакомец Олегов, да по улице Ильинской сосед - кивнул: мол, и сам вижу. Задумался крепко, искоса посматривая на небольшой - десятка полтора всадников - отряд, совсем неплохо снаряженный, богато даже. У каждого - по два коня, один на смену да для поклажи - попоны да чепраки узорчатые, не каждому купцу по средствам, сбруя - ну, не сказать, чтоб каменьями драгоценными усыпана - но к тому близко. На всех всадниках - кольчуги, на некоторых и брони, а кой на ком и панцири немецкие, коих в мире лучше и не сыскать. Поверх кольчуг с панцирями кафтаны да плащи справные, щегольские, оружия много: и мощные копья-рогатины, и короткие сулицы, что при нужде и метнуть можно, палицы, шестоперы, мечи, сабли на манер татарский. К лошадям шеломы приторочены, да пара ручниц огненного бою. Это уж не считая самострелов да луков клееных, что за двести шагов бронь пробивают... ну, если повезет, конечно. На славу снаряжен отрядец - суньтеся, людишки лихие, попробуйте! Пару раз, бывало, совались... Раз - за монастырем Мирожским - еще как только отъехали, другой - не так давно, в лесах под Полоцком. Получили хорошую встречу - с пальбой, со стрел тучами, с лихой контратакой. Плюнули - себе дороже - да скрылись в урочищах, поджидать добычу не столь зубастую. Купцов каких-нибудь да богомольцев...

А отрядец - пара человек только и были несильно ранены - поехал себе дальше. Посольство Новгорода, Господина Великого, к Казимиру Ягеллоновичу - королю Польши и Великому Литовскому князю. Что посольство такое снарядить надо - о том давно на вече шумели да не худые мужики: бояре да люди житьи, чья к Новгороду любовь не словесы пустые суть. Посадничья вдова Марфа Борецкая, хлебосольная жена новгородская, да и богата, с нею и прочие: Арбузьевы, Афанасьевы, Немиры, Астафьевы, Лошинские - лучшие люди новгородские, бояре "золотые пояса", да ивановские купцы - о богатстве их и говорить не надо, да Софийские: Иона, Пимен, Варсонофий... Феофилакт в отъезде был, однако, по обыкновению своему поколебавшись, рукой махнул - поддержал идею - лучшего человека своего отрядил охранять посольство - Олега Иваныча Завойского, роду житьего. С ним и Гришаня напросился, хоть поначалу и не особо хотел пускать его Иона. Но пустил, подумав. Феофилакт-то, вон, своего человечка сунул - радуется. Чего ж и ему, Ионе, посольство без пригляду оставлять? Никак негоже! Гришаня-отрок тут в самый раз и пригодился. Сметлив, учен, языками владеет, немецким, да богомерзким латынским, да свейским чуток. Ну, свейский вряд ли у Казимира понадобится, а латынь с немецким всяко сгодятся. Правда - уж слишком молод Гришаня, несолиден, неопытен, да языком метет - что помелом баба. Впрочем, строго-настрого наказано было Гришане мене языком чесать, а боле слушать. Что запомнит - про то докладывать по приезду незамедлительно. Как Казимир да бояре литовские, а пуще того: как там себя поведут господа послы - Селивантов Панфил да Кирилл Макарьев - старосты купецкие. И житий человек Олег тоже присмотра требует - уж слишком приблизил его Феофилакт-игумен и в посольство, настояв, сунул. Отъехал в монастырь свой Никольский, довольный. Не менее и другие старцы софийские довольны были. И Варсонофий, и Пимен. Оба беседы тайные перед отъездом имели с Олегом Иванычем, человеком житьим. Каждый мешочек с серебром дал. На этот раз уж не отказался Олег Иваныч - дорога дальняя, путь опасный - вот вернется, там дальше видно будет...

Ехали, опасаясь - как бы не прознали московиты про посольство сие. Хоть и не было планов у Новгорода под Казимирову длань отдаться, но союз с ним никак не помешал бы. Знамо, против кого союз - супротив Ивана, князя Московского, что день ото дня все наглее - знает, что сильно московское войско, да бояре, да служилые люди московские во всем от милости княжей зависят. Говорят, даже подползают к нему на брюхе премерзко и всяко себя уничижают да пресмыкаются, словно и не бояре вовсе, не служилые люди, а какие-нибудь холопы. Многие про то слышали, да не все верили - как это: служилый человек - и чтоб на брюхе? Брешут, наверное.

И еще было б неплохо насчет псковичей с Казимиром решить. Поможет он против них или как? А если поможет, то что от новгородцев попросит? Нужен был сильный союзник одряхлевшей республике, ох как нужен! С ливонцами вроде к тому дело шло, да уж закатывалась звезда ливонская. После Грюнвальда, да после мира Торуньского - уж больно худо пришлось рыцарям. Тевтонцы вассалами польскими стали. Казимира то есть. Ну, Ливонский орден пока сам собой мыкался, да, видно, ненадолго то. Нет уж в немцах былой силы, нет духа рыцарского. С архиепископом Рижским и то власть поделить не могут. Так и не знаешь, кто в Ливонии хозяин - то ли рыцари, то ли архиепископ. А может, и вовсе - города торговые: Ревель, да Рига, да Дерпт...

Между тем все сильнее становилась Москва. Набирала силу, устраивалась, приманивала к себе охочих людей дворами-поместьями да посматривала алчно в сторону других государств русских. Сильна стала Москва, сильна и богата. А что князь суров - так на то и князь, говорят. Много власти у Ивана Васильевича, ох, много... Как бы от того Новгороду пострадать не пришлось, уж больно алчен Иван, охоч до земелек чужих, не ему положенных.

Вот и решила Господа - Совет знатных новгородских бояр-нобилей - просить помощи у Казимира. Обещает помочь Казимир - об уступках договоримся, нет - так нет. Больше-то все равно не с кем. Ну, кроме немцев ливонских. Дания с Голландией далеки больно, в Англии смута великая идет - войной Роз прозывается - поисстрадались от той войны все аглицкие роды боярские. В королевстве Шведском тоже не все ладно. Регент Свен Стуре - короля вместо. Кто за него, кто против, а кто - и сам себе король-королевич. Не до новгородских проблем свеям, в своих разобраться бы.

Выезжали тайно, налегке - опасаясь послухов московитских, да вот, судя по стреле, не упаслись, видно.

- Верно говорил Гришаня-отрок, будто ночью ржание конское в лесу слышал, - легко, словно не дороден был да осанист, вскочил в седло Панфил, приятель Олегов, староста купецкий, человек, может, и не столь знатный, да зато богат да уважаем. То же - и напарник его, Макарьев Кирилл. Помоложе только, в кафтане голубом, бархатном. Борода подстрижена, волосы завиты часто. Модный человек Кирилл, что и сказать, щеголь. Однако - умен, не всякому дано!

Волчий труп с московитской стрелой не очень расстроил посольство. Порешили - вряд ли то засада - глупо уж слишком о себе весть подавать. Может, какие лесные шиши баловали, а вполне возможно, мужики местные волка завалили - вон он какой огромный да матерый, видно, не один десяток овец в окрестных деревнях перерезал.

Поскакали дальше - особо не растягиваясь, компактной группой, все ж начеку были, мало ли что. Бескрайние леса тянулись до самого горизонта. Веселые березовые рощицы сменялись дубравами, те - пущами, темными, непроходимыми, страшными, в кои попадешь несведущ - там и сгинешь, не выберешься. О том, улыбаясь, рассказывал вечером у костра проводник - полоцкий купецкий приказчик Федор - молодой красивый мужик со светлыми кудрями и такой же кучерявой бородкой. Люб он был новгородцам, свободой своей люб, да делом, да сноровкою. Не жаль было Панфилу, что сговорил Федора в проводники за две деньги, еще рейнский альбус серебряный от себя прибавил. Знал приказчик, где можно крюк спрямить, а где - ни-ни - болото, самая топь. Знал, в каких местах дичи невпроворот, а где - разбойничьи логова. Разбойников пока, тьфу-тьфу, кроме тех разов, не встречалось. То ли их тут вообще не водилось (что вряд ли!), то ли просто был не сезон, вернее - межсезонье. Ни зима, ни лето. До зимников по рекам да стланникам еще ох как далеко, а летние дороги вот-вот в грязь превратятся. Потому и не ездят сейчас купцы с товарами, кроме крайней надобности. Зимы ждут. И правда, грянут дождищи, размоет дороги - в жизни не выберешься, так и будешь в грязи сидеть, судьбу свою бестолковую проклиная. Хорошо хоть, везло пока с погодой-то. Да и ехали налегке, почитай, без особой поклажи.

К заходу солнца сели вечерять. Быстро стемнело, на небольшой поляне вырыли яму, запалили костер. Забулькало в котле аппетитное варево. Скоро сидели все вкруг костра, хлебали. Кто-то из воинов подстрелил рябчика. Запекли в глине - ох, и вкусен! Тепло было, в кафтанах-то - да и от костра грело. Разморило посланников, не хотелось уж и Гришанины сказки слушать, спать полегли в шалашах, специально воинами для того сделанных. Гришаня помаялся-помаялся - да тоже спать ушел. Один Олег Иваныч бодрствовал - расставлял караулы, да проводник Федор починял лопнувшую подпругу.

- Не велик Трокский замок, - тихо рассказывал Федор, - но и не мал тоже. Зато красив! Король, наш великий князь Казимир, зело его любит. И посейчас там должен быть, ежели куда на охоту не уехал. Кстати, об охоте... Не запромысливал ли ты, Олег Иваныч, зубра?

Олег Иваныч покачал головой, нет, мол, не приходилось как-то.

- Может, и возьмет вас король на охоту. - Федор мечтательно прикрыл глаза. - Вот, помнится, в прошлое лето поехали мы с приятелем, паном Ольшанским, на охоту. Взяли с собой кислого вина, на хорошее-то денег не было.