Чтение 14–й страницы книги ~На чужом пиру~

- Помилуйте, Антон Антонович, я всего лишь прошу. А в случае вашего согласия выполнить мою просьбу - начну предлагать.

- Предлагайте, - сказал я. - Уже можно.

Он и предложил. Ровно в одиннадцать я был у проходной, и пропуск меня уже дожидался. С чувством не из приятных я миновал несколько уровней заграждения, на каждом демонстрируя паспортину и каменным лицом выдерживая тягучие сличающие взгляды; в генах, что ли, застряло нечто не располагающее оказываться в подобных заведениях. Как, по слухам, любили повторять в тридцатых: у нас зря не сажают. С тех пор, наверное, и укоренилось в извилинах: лучше с ними даже взглядами не встречаться, а то икнуть не успеешь - и уже сидишь не зря.

Бероев, однако, мне понравился, вот парадокс. Крупный и массивный, красивый, пожилой. Да не в этом дело. От него веяло непритворным стремлением разбираться и натуральным желанием делать это вместе. Уже немало.

- Присаживайтесь.

- Благодарю.

- Еще раз прошу простить за ранний звонок.

- Ничего. Я понимаю, служба.

- Вероятно, я несколько нарушил ваши планы на этот день.

- Сманеврирую. Лишь бы польза была.

- Польза, надеюсь, будет. Закуривайте, пожалуйста.

- Благодарю, не курю.

- Ага, так мне и сообщали. Но, с вашего позволения, я курю. И закурю.

- Ради Бога, Денис Эдуардович.

- Надеюсь, у вас нет аллергии на сигаретный дым, и не курите вы просто из спартанских свойств характера?

- У меня курящая мать и некурящий отец. Импринтинг. Я же мужчина.

- Браво, Антон Антонович...

Вот так мы выкрутасничали минут, наверное, семь. Я, естественно, не собирался взваливать на себя инициативу перехода к делу - это его забота, раз уж это он меня звал. Хотя интересно мне было не передать как. А ?µ?? ????, ? ??????????, ????? ?????? ????? ???? ?? ????. ? ????? ???, ??? ???????? ??? ????????? ????????? - ? ??? ????, ??????, ??????????? ????? ?????????, ??? ??? ????.

- ? ????? ?????? ? ??? ???????? ?? ???????? ?????, - ?????? ??????? ?? ?????. - ?? ?????, ??? ?????? ? ???? ?????????, ??? ?????? ?? ??????????? ??? ??????????. ? ????????? ? ????????? ?????? ? ????? ????????? ?ашу беседу на очень редко применяемом и совершенно бессовестном приеме: на полной откровенности. Причем, коль скоро беседу начинаю я, мне и придется показать пример. Я не стану брать с вас никаких подписок о неразглашении и просто буду надеяться на вашу уникальную порядочность.

С Кирой или, ещё лучше, с тещей ему бы про мою порядочность проконсультироваться, мельком подумал я. Много услышал бы.

- Звучит, как райская музыка, - ответил я, опять подпустив в голос иронии. Но он действительно делал над собой колоссальные усилия. Даже если б не дар Александры, я, наверное, почувствовал бы это по тому, как он курил, то взглядывая на меня, то напряженно и мрачно уставляясь перед собой.

- Позавтракать вы успели? - вдруг спросил он.

- Так точно.

Он вымученно улыбнулся и наконец спрыгнул в разговор по существу. По-моему, чуть неожиданно для себя. По-моему, он наделся ещё потянуть, предложив мне, например, чашку кофе.

- Лет пятнадцать назад, - мертво лекционным голосом и заранее подготовленными фразами начал он, не глядя на меня и то и дело присасываясь к сигарете, - в нашем ведомстве, с понятной целью создать очередной эликсир правды, был синтезирован весьма неприятный и сильнодействующий препарат. Я не биохимик, вы не биохимик, и я не буду останавливаться на частностях. При даже самой легкой передозировке он не выплескивал вовне содержание памяти... э-э... подследственного, но попросту стирал её. Оставались лишь самые начальные рефлексы и какая-нибудь ерунда, осколки...

Очень характерные эмоции Бероев испытывал. Он говорил правду, и это стоило ему серьезных усилий - разглашал не подлежащее, по-видимому. Но это первый слой, а второй: как он относился к сим изысканиям своего ведомства. Как к малоприятной, но рутинной неизбежности. Как хирург к необходимости хирургических вмешательств. И ему было сейчас противно и стыдно не более, чем хорошему врачу за бездарных коллег: дескать, выдумали тоже - циркульной пилой фурункулы вскрывать...

- Препарат признали неудачным и опасным, работы с ним прекратили, но опытные образцы, естественно, были сохранены. И вот четыре года назад они исчезли.

Он сделал паузу. Я молчал, слушая с доброжелательным спокойным интересом. Он мельком вскинул на меня угрюмый взгляд и опять уставился в стол.

- Ну, что значит исчезли... Довольно быстро выяснилось, что их просто-напросто продали. Нашли, кто продал. Нашли даже часть проданного. И все виновные понесли заслуженное наказание. И, в знак особого к вам доверия, могу даже сказать: не все по суду. Отхватившему основной куш майору-химику мы просто...

- Не надо, - поспешно прервал я его. - Не надо подробностей. А то вам потом, боюсь, по долгу службы меня ликвидировать придется.

Бероев помолчал, опять вскинув на меня взгляд исподлобья. И прикурил новую сигарету - прямо от предыдущей.

- Мрачновато вы смотрите на последствия моих отчаянных попыток наладить конструктивное взаимодействие, - глухо сказал он. - Хорошо, учту.

- Не обижайтесь, - с искренним раскаянием попросил я.

- Ни в коем случае. Итак, вкратце. Примерно треть препарата исчезла бесследно. Мы уже начали надеяться, что она и впрямь исчезла... тьфу, пристало! - он неподдельно нервничал. - Однако чуть больше года назад у нас возникло подозрение, что препаратом кто-то пользуется.

Сошников, подумал я. Вот чем его...

- Одной из моих персональных обязанностей, Антон Антонович, исстари является присмотр за, как бы это сказать, мозгами. Времена изменились, мы теперь эти мозги не промываем и в секретности их не топим, что они хотят, то и вытворяют, если деньги есть... но присматриваем. Учет и контроль. Вернее, просто учет. И вот один из отъезжавших за рубеж господ, не так давно ещё связанный с тематикой довольно щекотливой, после банкета в дружеском кругу внезапно превратился в... э... крыжовинку на кусту, капусточку на грядке. Точь-в-точь как полагалось бы после передозировки нашего эликсира. А был тот господин, между прочим, одним из ваших пациентов.

- Тематикой ученых занятий своих пациентов мы специально не интересуемся, - сразу заявил я. - У нас иные критерии.

- Понимаю. Тематикой как раз мы интересуемся, и только благодаря тематике случившееся заметили. Поздновато заметили. Когда мы до упомянутой крыжовинки добрались, прошло уже несколько дней, и выяснить, чем его обработали, если и впрямь обработали, не представлялось возможным. Убедиться ни в чем не удалось. Обмен веществ свое дело знает туго. Следствия были налицо, но причины давно ушли в канализацию.

- Знаю, о ком вы, - сказал я и назвал фамилию из перечня, подготовленного для меня моим журналистом.

Но на Бероева это не произвело впечатления.

- Был уверен, что вы вспомните.

- Мне нечего вспоминать. О том, что с ним случилось после окончания лечения, я узнал лишь вчера.

- Ага. Хорошо. Возможно, вы расскажете мне, почему вы этим вчера заинтересовались. Но сначала я закончу.

- Извольте, - содрогаясь, как говорится, от светскости, уступил я.

- Вопрос, таким образом, оказался открытым. Однако мы себе этот случай отметили, - он глубоко затянулся. - Заподозрили неладное. И вот, по счастливой случайности, повтор. Случайность состояла в том, что собирающийся отъехать человек попал в поле нашего зрения заранее, и наш сотрудник смог его навестить буквально через сутки после обработки. А анализы вашими стараниями были сделаны и того раньше. Взять его к нам для более углубленных изысканий без форсирования ситуации не получилось, но и полученных данных хватило, чтобы понять: опять ничего. А это, доложу я вам, является прекрасным косвенным подтверждением, что оказавшееся на больничной койке следствие обязано своим появлением именно нашей причине. Потому что как раз нашу причину уже вскорости после обработки подследственного обнаружить в крови, моче и прочем - невозможно.

Ай да Никодим, подумал я. Как он это дело мигом просек!

- Быстрая разлагаемость и выводимость была одним из старательно достигавшихся положительных качеств препарата. Она означает, что буквально сразу после обработки, которой подследственный, разумеется, сам не помнит, никакими способами нельзя выяснить, что где-то его обработали и что-то из него вытянули. При прочих равных такой препарат для конспирации полезней. Я не слишком длинно излагаю?

- Все это чрезвычайно интересно, - искренне сказал я. Полковник не врал ни единым словом. Стеснялся говорить, злоупотреблял фиоритурами и эвфемизмами, избегал, как я его и просил, подробностей - но кололся, как на духу. Поразительно. - Речь идет, как я понимаю, о Сошникове.

- Именно о Сошникове, Антон Антонович. И, что любопытно - он тоже ваш пациент!

- А, - сказал я понимающе. - Так это ваш сотрудник был в больнице буквально сразу после меня?

- Да.

- А какого рода была та счастливая случайность, о которой вы столь любезно упомянули? Бероев испытующе поглядел на меня.

- Вы, кажется, сами просили избегать детализации...

Он не хотел говорить. Вот как раз об этом - он явно не хотел говорить.

- Это как раз та подробность, которую я хотел бы знать.

Он отчетливо, хотя и недолго, колебался. Но, видимо, раз решившись, теперь шел до конца.

- На него бывшая жена настучала, - нехотя сказал он. - Откуда эта гадость в людях до сих пор - ума не приложу. Классический донос в органы: мой бывший муж по роду своей деятельности имел доступ к архивам партии и правительства и собирается вывезти копии многих ещё не рассекреченных документов за рубеж за большие деньги... Сволочная баба. Я тут поразбирался с этим немного. Видно, ей до слез обидно стало, что её бывший, которого она за недоделанного держала, вдруг выберется в землю обетованную, а она-то, дура, тут останется! А если бы не развелись, так с ним бы в Америке шиковала! Невыносимо женщине такое, а, Антон Антонович?

- Пожалуй, - сказал я.

Вот и ещё один кусочек мозаики встал на место. У меня в ушах прямо-таки явственней явного зазвучали её причитания: надо же, беда какая... ах, судьба... ах, он очень неприспособленный... И так бывает в семейной жизни. То есть, постсемейной. Конфликт в рублевой зоне постсемейного пространства. Когда я сказал, что меня к нему не пустили, она поняла, что я не из органов, про донос не знаю, и ей надо изображать соответствующие чувства. А если б я сказал, что с ним виделся - она бы решила, что я из Гипеу. Интересно, как бы она себя повела.

- А ведь, Денис Эдуардович, она уверена, что это вы его отоварили.

Несколько секунд Бероев молча курил и смотрел на плавающие в воздухе дымные мятые простыни.

- Пальцы бы ей отрезать, которыми телегу писала, - мечтательно сказал он потом. - И ведь, понимаете, Антон Антонович - сигнал получен, мы обязаны реагировать. Пошли с Сошниковым разбираться, а он уже - того, - помолчал. - Вот такие наши счастливые случайности.

А у меня будто расстегнули молнию на темени и щедро полили обнаженные полушария крутым кипятком.

- А к ней вы разбираться не ходили?

- А на хрена... - мрачно пробормотал Бероев.

Я покосился на него даже с неким недоверием. Но он, странное дело, опять не врал.

Тогда значит, антивирус, лже-Евтюхов мой, которого я совершенно точно ощутил как из ФСБ... Полушария дымились под гуляющим влево-вправо носиком неумолимого чайника. Она ему сказала: я же вам сама...

И осеклась! И перепугалась! Ну ещё бы! Он к ней пришел выяснять, не говорила ли она кому о его близком отъезде!!! И про донос её - не знал!!! Ох, поразмыслить бы, ох, поразмыслить! Какая жалость, что я, на досуге почитывая детективы, всегда интересовался главным образом, ЧТО и КУДА движет героев, и по диагонали проскакивал - КАК оно их движет... Схемку бы нарисовать!

- Денис Эдуардович, а не могло случиться так, что без вашего ведома, в обход вас или по собственной инициативе, кто-то из ваших сотрудников беседовал с Сошниковой?

Он только покосился на меня, как на слабоумного, и не ответил.

- Что же вас теперь интересует, Денис Эдуардович? Он вздохнул.

- Каналы распространения и применения препарата, - сказал он.

- Вы полагаете, что это мы? Скажем, заметая следы неправильного лечения, что ли? Или ещё по каким-то...

- Не скрою, - процедил Бероев, - возникала такая мысль. Хотя теперь я её уже отбросил. И позвонил вам, рассчитывая на вас уже совершенно в ином, отнюдь не подследственном качестве.

- Вот так ходишь-ходишь, - сказал я, - и до последнего момента уверен, что страшней всего - это с женой поругаться... Вас интересуют, вероятно, знакомства и контакты Сошникова?

- Не просто знакомства и контакты. А знакомства и контакты в связи с лечением у вас. Рабочая гипотеза такая: ваша психотерапия как-то пересекается с нашей химией. Устойчиво пересекается. Приглашаю вас подумать со мною вместе, где, как и зачем это происходит. Если происходит. В конце концов, никто лучше вас не может знать обстановку, в которой ваше заведение работает. Тут он в точку попал.

- Понял. Айн момент. Скажите, а наших других пациентов, которые ничем секретным и, как вы выразились, щекотливым не обременены - вы не совали под микроскоп?

- Нет.

- А вообще не приходило в голову посмотреть статистику разнообразных несчастных случаев, за последние годы имевших место в среде интеллигенции - скажем, во время пьянок?

- По-моему, вы надо мной издеваетесь.

- Ни в коем случае.

- Тогда вы превратно представляете себе наши современные функции, - он опять закурил. - В свое время небезызвестный товарищ Андропов на горе и унижение честным офицерам КГБ и на радость подонкам... подонкам не только в конторе, но и среди интеллектуалов, заметьте - организовал специальное подразделение, которое должно было заниматься исключительно интеллигенцией. Сам он, по слухам, был уверен, что сделал это от бережного к интеллигентам отношения: не хочу, дескать, чтобы одни и те же громобои занимались и настоящими шпионами, и, скажем, писателями, которые чего-то не то пишут.

Он вдруг неторопливо воздвигся из своего кресла и пошел наискось по кабинету - руки в карманах, окурок на губе. У стены повернул и пошел обратно. Лицо его стало буквально черным.

- Сомнений относительно того, что писателями и прочим контингентом вообще надлежит кому-то из конторы заниматься, у него, как и у старших коллег его из Политбюро, не было ни малейших, - продолжил он наконец, перехватив недокуренную сигарету левой рукой. - Умные люди ему объясняли: если возникнет подразделение, которое только этим станет заниматься, оно уж, будьте благонадежны, сделает все, чтобы объектов для упражнений у него наблюдалось как можно больше, а выглядели они для страны как можно опасней. Оставьте демагогию, был ответ... - он помолчал. - Довольно долгое время мне довелось быть среди этих несчастных. И на скольких же мелких подонков из вашей среды я насмотрелся... Но, - он глянул на меня едва ли не испуганно, или даже виновато, и тут же отвел взгляд, - именно тогда мне довелось заочно познакомиться с вашим отчимом и... и я был бы, честно говоря, счастлив познакомиться по-человечески. Он... он знал, зачем живет.

- Он и сейчас знает, - сказал я. - Только мне пока не говорит.

- У нас скажет, - страшным голосом произнес Бероев, и я сразу почувствовал, что этой несколько нелепой шуткой он пытается сбить разговор с котурнов, на которые тот грозил взгромоздиться. Но я даже не улыбнулся. Бероев, неловко съежившись, сделал ещё круг по кабинету, потом проговорил: - Кажется, попытка съюморить оказалась неуместна. Простите. Я это к тому, что был бы рад, если бы нам с ним как-то удалось оказаться представленными друг другу.

- Я вам верю, Денис Эдуардович. Но все-таки ещё не знаю, как к вам относиться.

Он опять помолчал, а потом немного по-детски пробормотал:

- Я и сам не знаю. На этот раз пауза оказалась особенно долгой.

- Иногда мне кажется, что по крайней мере мрачное чувство гордости можно было бы испытывать за тогдашние подвиги, - негромко проговорил он. - Дескать, защищали державу, держали диссиду в узде. А как выпустили её из узды, так и пошло все в разнос. Но не получается гордиться. Наоборот, тошнит. Не всех, конечно - некоторым до лампиона... Меня вот тошнит. Даже виноватость иногда подступает. Как-то не так мы её защищали, державу эту.

Он был искренен. Я чувствовал его смятение и боль. Он прошелся еще, но так и не смог сдержаться.

- Господи, - с мукой выговорил он, - ну хоть бы один умный человек нашелся, сказал бы, как её на самом деле защищать! ЧТО В НЕЙ защищать, и ОТ ЧЕГО!

- Вот наш с вами Сошников свой труд последний оставил мне на память, - помедлив, осторожно сказал я. - Он там утверждает, и довольно здраво, что под давлением парадигмы православной цивилизации...

Совсем неубедительно у меня это зазвучало, и я сразу осекся. Что-то литературное напомнило. Я не сразу сообразил - а когда сообразил, меня просто скрючило. Расположение звезд Аш-Шуала и Сад-ад-Забих, завел Ходжа Насреддин старую песню ещё бухарских времен... И Бероева тоже скрючило. Буквально перекосило.

- Антон Антонович, - воскликнул он с какой-то даже обидой в голосе. - Ну вы-то хоть! Это же кошмар какой-то, конец света: никто не верит, но все крестятся!

- Верит кое-кто.

- Ну, а даже и верит. Мне-то что! У меня жена русская, и дети, и живу я тут всю жизнь, но родственники все - в Казани и в татарской глубинке. И уж если бы я верил в кого - так, наверное, в Аллаха, представьте. И что мне тогда эта ваша парадигма?

Действительно, подумал я в некотором ошеломлении. Я об этом совсем забыл по запарке. Да и Сошников в азарте от открывшейся истины, похоже, запамятовал. Хоть Союз и распался, цивилизационные разломы никуда не делись и внутри России. Вот так. Посюсторонние цели оказываются миражами - и у людей руки опускаются. А потусторонние разделяют и разводят по конфессиям. И что можно придумать еще? Сошников! Надо дальше думать! Тут я сообразил, что Сошников вряд ли что-то умное теперь придумает. Если меня так взяли за живое его писульки - то и придумывать теперь мне.

- И все-таки вам надо это прочесть, - сказал я.

- Ну, прочту, если вы советуете... - без энтузиазма сказал Бероев. Он, похоже, уже пожалел о своей вспышке. Вернулся к столу, сел. - Я это к тому, что теперь всю уйму интеллигентов мы, разумеется, не отслеживаем.

А я вдруг подумал: в каком-то смысле коммунизм, наверное, был всего лишь попыткой перекинуть на носителей неправославной традиции православную систему посюсторонних ценностей - в том её виде, в каком она была усвоена самим коммунизмом. Через коммунистическое воспитание обезбоженное православие надстраивалось на неправославные фундаменты. И так пыталось втянуть иные культуры в свою цивилизационную орбиту...

И, судя, скажем, по этому Бероеву - небесполезно и небезуспешно. Эх, с Сошкой бы обсудить!

- Я понял, - сказал я, тоже старательно переключая себя с кухонно-философского тона на деловой. - И вот что я вам в порядке обмена любезностями покажу.

Я достал распечатки, взятые вчера с работы. Я их не хотел оставлять в столе и запихнул зачем-то во внутренний карман. А вот пригодились.

- Это, как вы понимаете, далеко не вся статистика. Только та, что была мне доступна, причем с пожарной скоростью. Посмотрите.

А пока он углубился - срочно подумать. Самому подумать. С учетом новых данных.

Во-первых. Сошников действительно потому так взволновал всех, что он - исключение из правила, или, точнее, некое возвращение к неким прежним правилам. То есть давно уже что-то случалось с теми, кто не едет, а он грохнулся, как в первое время, когда грохались те, кто едет.

Во-вторых. Бережняку нужен канал информации, чтобы знать, кто едет. Зачем? Примем как рабочую гипотезу, весьма похожую на правду - ему это надо для того, чтобы не давать уехать. Гуманненько так, не проливая крови, превратить в дурачка. При этом учтем: нужда в канале возникла лишь совсем недавно, после того, как порешили Веньку, который был информатором прежде.

В-третьих. Это принципиально, и этого я не знал ещё утром. Антивирус лже-Евтюхов ходит сам по себе, никого не посылая и никому не передоверяя, с риском засветиться, и выясняет... что? Фактически вот что: откуда пошла информация, что Сошников едет. То есть, в сущности: откуда такая информация пришла к Бережняку. При этом учтем: я могу поручиться, что он из ФСБ. И сошниковской бывшей он, судя по всему, так представился. При этом учтем еще: Бероев о лже-Евтюхове не знает. А лже-Евтюхов даже не знает о доносе на Сошникова! Мы можем из этого предположить - что? Что? Скользит, зар-раза, егозит и зудит в извилинах, а на зуб не дается...

Систематизируем, систематизируем... последовательно...

Опять-таки, во-первых: если Бережняк, явный вождь, стремился травить и увечить тех, кто едет, действуя при этом на основании полученной от Веньки информации, и с какого-то времени получалось, что травились и увечились те, кто не едет, значит... значит, Венька зачем-то на белое говорил: черное, а на черное - наоборот. Причем реальной информацией располагал - иначе не смог бы с такой точностью менять черное и белое местами. Правдоподобно? Да. Кроме того, учтем: информация о Сошникове пошла ВЕРНАЯ и пришла НЕ ЧЕРЕЗ ВЕНЬКУ, а, как мы можем предположить, через дочку Сошникова, её парикмахершу и как-то далее... то есть траванули Сошникова, так сказать, в соответствии с истинной доктриной, и как раз тут Венька приказал долго жить. Следовательно, когда начали травить тех, кто не едет, Венька и начал играть какую-то свою игру. То, что их начали травить в пику начальной доктрине, как раз и свидетельствует об этом. А полученная окольным и случайным путем информация о Сошникове вывела Веньку на чистую воду, и он получил от вождя по заслугам.

Так. Ай да я. Логичен, как фокстерьер.

Во-вторых, если антивирус так настойчиво ищет, через кого ушла Бережняку ВЕРНАЯ информация относительно Сошникова, похоже, он как-то причастен к ДЕЗИНФОРМАЦИИ. Которая шла, как мы предположили, через Веньку. Иначе чего бы ему из-за верной информации волноваться. Причем, сравнивая персоны антивируса и Веньки, можно предположить: антивирус в этой паре занимал более высокое положение. Значит, скорее всего, Венька был лишь каналом, через который антивирус подбрасывал дезинформацию Бережняку. Логично? А шут его знает, вроде - да. Весьма, правда, бездоказательно. И антивирусу крайне важно выявить посторонний, неподконтрольный ему канал верной информации и оный пресечь. А Бережняк уже пресек канал дезинформации.

При этом снова: антивирус из конторы, отсюда. Но сейчас действует на свой страх и риск. Логика - страшная наука. Ох, клубок... Нет, нет, все уже просто. Почти. Главное... главное... что-то мелькнуло...

Кипяток на извилины!!! С одной стороны: кому выгодно? Руками Бережняка, который фанатично уверен, что изничтожает изменников Родины, травить тех, кто как раз на Родине-то и остается? Угадайте с трех раз, если духу хватит. С другой стороны - заткнутое журналистское расследование филадельфийца. Заткнутое именно в тот момент, когда канал информации был каким-то образом оседлан, пошли дезы и Бережняк начал героически травить своих. Может, и грубовато заткнутое; может, следовало его для маскировки продолжить, только направить куда-нибудь в сторону; но они, видно, попроще предпочли - вообще не привлекать к проблеме внимания. И, в сущности, преуспели - никто ничего не заметил, только я - да и то задним числом, зная уже, что искать. Кто мог этак запросто заткнуть АМЕРИКАНСКОГО журналиста? Опять-таки - ну, с трех раз?

Так что ж, получается, что Лже-Евтюхов - грязный наймит империализма?

Фи, как это банально и пошло звучит для интеллигентного человека.

- Интересно, - проговорил Бероев, слегка даже осипнув от гончего экстаза. Вот он, след, вот он! - Чрезвычайно интересно. Вы это давно?

- Вчера.

- В связи с событиями заинтересовались?

- Да. Прежде никогда не пробовал следить за своими пациентами после окончания лечения.

- И как вы это интерпретируете?

- Сейчас я с вами ещё одной тайной поделюсь. Коли уж такой разговор пошел товарищеский...

Он коротко глянул на меня, будто проверяя, ерничаю я, издеваюсь - или всерьез. А я и сам не знал. И в мыслях никогда не было, что вот так вот за каких-то полтора часа столкуюсь-сработаюсь с гипеушником. Разговор товарищеский, отношения товарищеские... М-да. Товарищ Бероев. Почему-то мне это было приятно.

Может, оттого, что переел утративших смысл жизни, колеблющихся, утонченных и невостребованных.

Я не стал к ним хуже относиться. И уважал, и жалел, и хотел помочь - все, как прежде. Просто, похоже, переел. А Бероев, к вящему моему удовольствию, никаким местом не мог быть отнесен к серебристым лохам. Мне с ним работалось. И я рассказал ему про Бережняка. Когда я закончил, он долго сидел молча и только чуть покачивал головой вправо-влево. Задумчиво и немного печально.

- Надо же, - тихо проговорил он потом. - Сколько лет... А ведь я его помню, Антон Антонович. Помню... Союз Русских Коммунистов, весна восемьдесят второго года. Нет, процесс их не я готовил, а коллега мой, Васнецов, - он опять помолчал, потом чуть улыбнулся. - Он давно ушел от нас. Руководит теперь службой безопасности какого-то Крюгер-холдинга, и все хихикает надо мной, что на один оклад живу. Третий особняк строит... Мы, в сущности, дружили, а не так давно выпивали вместе, поэтому знаю, - вздохнул. - Бережняк... - слегка развернулся на своем вращающемся кресле и включил компьютер. Бодро защелкал было, потом коротко покосился на меня, проверяя, виден ли мне дисплей.

- Я не смотрю, Денис Эдуардович, не смотрю, - сказал я. Он дернул плечом.

- Ну конечно. Один из руководителей так называемой РККА. Российская Коммунистическая Красная Армия, создана три с половиной года назад. Какая крепость убеждений у человека, а? Какая верность идее... - вздохнул, похоже, с восхищением, или с тайной завистью какой-то. - Мы за ними присматриваем, но так, без напряга, они тихие. Культура, социалистический быт, спорт, изучение классиков и истории СССР... Нет, Антон Антонович, это не они. Тут недоразумение какое-то. Взгляните сюда, - он приглашающе повел рукой и развернул дисплей ко мне, - может, это не он, только назвался так? Я оценил доверие. Посмотрел.

- Натуральный Бережняк. Он покачал головой. Опять защелкал.

- Ну, конечно. Курирует их, как и прочих левых незарегистрированных, один наш очень дельный работник... Вот! Там у них даже наш осведомитель внедрен. Вернее, перевербован - уже почти что два года назад... Нет, это не они.

Кипяток. Чуть больше полутора лет назад Венька стал путать черное с белым, а филадельфиец утратил всякое любопытство. Вот тут уже логики не было. Просто сегодня все разрозненные странные мелочи так отчаянно потянулись друг к другу, что стало возможным просто пальцем тыкать: где факты из двух доселе независимых рядов вдруг сцепляются - там и есть истина.

- Не Каюров ли Вениамин с бытовым прозвищем Коммуняка?

Это я рисковал. Сильно рисковал. Бероев медленно выпрямился в кресле, оторвался от экрана и воткнул в меня препарирующий взгляд,

- Откуда вы это знаете, Антон Антонович? - тихо и очень спокойно спросил он.

Тут уже следовало докручивать до конца. Пан или пропал, третьего не дано.

- А курирует их, значит, ваш работник. И все его курирование... У Бероева прыгали скулы.

- Объясните, Антон Антонович, - ещё тише попросил он. - Мне было бы жаль в вас разочароваться.

- А мне в вас, - ответил я. - История, которую я расскажу, очень может оказаться для вашей конторы обидной. Чрезвычайно обидной. И поэтому для начала, чтобы не рисковать обидеть вас понапрасну... Для начала прошу вас ещё об одном одолжении. Если потом мои объяснения вас не удовлетворят, Денис Эдуардович, можете меня расстрелять. Я сам напишу просьбу о высшей мере.

- Перестаньте паясничать.

- Перестаньте хамить, - ответил я ему в тон. - Одолжение такое: покажите мне дельного работника.

Несколько мгновений Бероев молча смотрел мне в лицо. Потом неторопливо закурил. Потом коротко пощелкал по клавке.

- Расстреляют, скорее, меня, - бесстрастно сообщил он в пространство. - Прошу любить и жаловать, капитан Жарков.

А с экрана, тускло мерцая капитанскими погонами, уставился антивирус лже-Евтюхов.

Вот и все, подумал я, почему-то проваливаясь в жуткую и вязкую усталость. Наши, как всегда, победили. Сила Гипеу во всенародной поддержке. И вообще, как там... Достойно встретим Столетие Краснопресненского восстания! Дальше - дело техники. И, вероятно, не моей.

Очень хотелось обнять Киру. И почему-то именно теперь, от черной, наверное, этой усталости - до меня окончательно и бесповоротно дошло: это мне уже совсем не светит. Надо же быть таким козлом. Постелить любимую жену невесть кому - и, главное, из самых гуманных соображений. Как гуманист Бережняк.

Бероев выжидательно смотрел на меня и не торопил.

Ладно, возвращаюсь сюда. Но эту свежую мыслишку вечером надо как следует продумать. Лишь бы не забыть в суете. Мысль такая: это же надо оказаться настолько козлом!

- Я так и знал, - сказал я с тяжким вздохом. - Теперь слушайте. Только... У вас на Востоке, говорят, есть старый добрый обычай, вроде как специфическая разновидность гостеприимства. Гонцу, принесшему дурные вести, в глотку заливают расплавленное олово. Или свинец, кому что нравится. Так вот чур мне не лить.

- Посмотрим, - серьезно ответил Бероев.