Авророй, и доктор Амадейро оттер бы его от власти. Чувство поражения было
бы для него еще сильнее. Я был глубоко предан доктору Фастальфу в течение
его жизни, поэтому я выбрал тот курс действий, какой ранил бы его меньше,
и по мере возможности не вредил бы другим индивидуумам, с которыми имел
дело. Если доктор Фастальф постоянно расстраивался от своей неспособности
убедить аврорцев и вообще космонитов идти на новые планеты, то он, по
крайней мере, радовался активной эмиграции землян.
полностью удовлетворить доктора Фастальфа?
не смогу. Чтобы склонить к эмиграции землян, требовалось пустяковое
изменение, не приносящее вреда; для попытки сделать то же самое с
аврорцами, нужно было многое изменить, и это могло повредить. Первый Закон
запрещает это.
радикально изменить образ мыслей доктора Амадейро. Но как мог я изменить
его твердое решение противодействовать доктору Фастальфу? Это все равно,
что силой повернуть его голову на 180 градусов. Такой поворот либо самой
головы, либо ее содержимого, мог бы с равной эффективностью убить его.
дилемма, в которую я постепенно погружаюсь. Первый Закон, запрещающий
вредить людям, обычно имеет в виду физический вред, который мы легко видим
и о котором можем судить. Но человеческие эмоции и повороты мысли понимаю
только я, и поэтому я знаю о более тонких формах вреда, хотя и не вполне
понимаю их. Во многих случаях я вынужден действовать без настоящей
уверенности, и это вызывает постоянный стресс в моих проводниках.
кризисной точки. Аврора знает об объединенной силе поселенцев и будет
вынуждена избегать конфликтов. Космониты должны понять, что применять
репрессии уже поздно, и наше обещание Илие Бейли в этом смысле выполнено.
Мы поставили Землю на курс к заполнению Галактики и к образованию
Галактической Империи.
остановился, и прикосновение к плечу Жискара заставило остановиться и
того.
бы нами. Он сказал бы: "Роботы и Империя" и, наверное, похлопал бы меня по
плечу. Однако, как я уже говорил, мне что-то не по себе. Я беспокоюсь.
Илия много десятилетий назад. Это точно, что для космонитских репрессалий
слишком поздно?
Глэдис.
листьев под холодным ветром. Облака рассеялись, скоро должно было
выглянуть солнце. Их беседа в телеграфном стиле заняла мало времени, и они
знали, что Глэдис еще не удивится их отсутствию.
Илия Бейли решал запутанную проблему. В каждый из этих четырех случаях я
обратил внимание на его манеру вырабатывать полезные заключения из
ограниченной и даже сбивающей с толку информации. С тех пор я всегда
пытался в меру моих ограниченных возможностей думать, как он.
дела к мадам Глэдис. Он сам подчеркнул этот факт. Одно дело касалось лично
его - произошел он от Илии или нет. Второе - просьба, чтобы мадам Глэдис
приняла поселенца и потом сообщила бы о беседе. Второе дело, видимо, было
важно для Совета, первое же важно только ему самому.
Амадейро, - сказал Жискар.
Совета и, значит, не для всей планеты. Однако дело государственное, как
его назвал сам доктор Мандамус, пошло вторым и как бы между прочим. И в
самом деле, вряд ли для этого требовался личный визит. Это могло сделать
голографическое изображение любого члена Совета. С другой стороны, доктор
Мандамус поставил дело о своем происхождении первым, очень детально о нем
дискутировал, и это дело никто не мог сделать, кроме него.
как причина для личного разговора с мадам Глэдис, чтобы он мог частным
образом поговорить о своем происхождении. По-настоящему его интересовало
только это и ничего больше. Ты можешь чем-то поддержать это заключение,
друг Жискар?
сильнее в первой части разговора. Пожалуй, это может служить
подтверждением.
для него.
является потомком Илии Бейли, дорога в продвижении для него открыта.
Доктор Амадейро, от которого зависит его благосостояние, обернулся бы
против него, окажись он потомком Бейли.
противоречило этому.
человек. Я нахожу это весьма поучительным.
каждое утверждение мадам Глэдис о невозможности для Мандамуса быть
потомком Илии Бейли, рассматривалось как неубедительное? Каждый раз доктор
Мандамус говорил, что доктор Амадейро не примет этого утверждения.
примет никакого аргумента, и просто удивительно, почему он так надоедал
мадам Глэдис с этим делом. Он наверняка знал с самого начала, что это
бессмысленно.
его действий?
того, чтобы убедить несгибаемого доктора Амадейро, а для себя лично.
не сказал просто: "Я хочу знать."?
другой робот не был способен.
что это не его дело и что он ничего не узнает.
тот - Илию Бейли. Мадам Глэдис уверена, что для нее оскорбительно любое
мнение о ней, поддерживаемое доктором Амадейро. Она пришла бы в ярость,
будь это мнение более или менее справедливым, а в данном случае оно
абсолютно фальшиво.
представила все возможные доказательства.
этих доказательств неубедительно, заставило ее злиться все больше и
вытягивало из нее дальнейшую информацию. Доктор Мандамус выбрал такую
стратегию, чтобы узнать у мадам Глэдис как можно больше. В конце концов с
а м он убедился, что у него нет предка-землянина - во всяком случае, на
протяжении последних двух столетий.
не участвовали.
кажется, не очень обоснована. Как мы можем узнать, что это не твои
догадки?
расследование насчет происхождения, не получил достаточных доказательств
для доктора Амадейро? По его словам, это должно было означать, что у него
не будет шанса на продвижение и он никогда не станет главой Института. Но
мне казалось, что он отнюдь не был расстроен, а наоборот, сиял. Конечно, я
мог судить только по внешнему виду, но ты мог сделать большее. Скажи, друг
Жискар, каково было его умственное состояние в конце этой части разговора?
когда ты объяснил ход своих рассуждений, это уловленное мною ощущение
триумфа точно соответствует твоему мнению. Вообще-то я даже удивляюсь, как
сам не учел этого.
Бейли. В данном же случае я мог пройти через такое рассуждение частично
из-за существования кризиса. Он вынуждает меня мыслить более точно.
Но почему ты говоришь о существовании кризиса? Объясни, как из-за радости
доктора Мандамуса по поводу того, что он не происходит от Илии Бейли,
можно заключить о наличии кризиса?
предположить, что его желание выдвинуться и стать в дальнейшем главой
Института - истинная правда. Верно?