жестянку и напился. В голове снова зазвучал обрывок колыбельной, но на сей
раз вместо лица матери он увидел обезображенное шрамом лицо Алисы, которая
была его женщиной в ныне несуществующем поселке Талл.
может, это призрак священника. Я боялся. Я почти все время боюсь. - Лицо
мальчугана задрожало, как хрусталь у грани последней,
разрушительно-высокой ноты. - Он даже костер не раскладывал. Просто сидел
здесь, и все. Я даже не знаю, ложился ли он спать.
Несмотря на крайнюю обезвоженность, ладони показались ему чуть влажными и
скользкими.
Великолепная прямая фигурка. Пустыня еще не иссушила его, не вытянула
жизненные соки. Руки мальчугана были тонкими, но кожа, хоть и загорелая,
не пересохла и не потрескалась. Крепкий парнишка, подумал стрелок. Он
снова отпил из жестянки. Крепкий, и родом не из этих мест.
нарезки хлеба, где горкой лежало вяленое мясо. Оно оказалось жестким,
жилистым и достаточно соленым, чтобы изъеденный изнутри язвами рот стрелка
заныл. Стрелок ел и пил, покуда не почувствовал, что осоловел, и тогда
опять улегся. Мальчик съел совсем немного.
на него.
знал, а теперь все стало таким неясным... как плохой сон, когда
проснешься. Я видел уйму плохих снов.
расплакаться.
я умру с голоду, потому что вы съели почти всю мою еду. Я сюда не
просился. Мне тут не нравится. Тут страшно.
потом глотая. Мальчик стал частью происходящего, и стрелок был убежден,
что он сказал правду - он об этом не просил. Очень жаль. Сам стрелок...
сам-то он просил. Вот только не просил, чтобы игра становилась настолько
грязной. Он не просил позволения обратить свои револьверы против
безоружного населения Талла; не напрашивался убивать Элли, чье лицо было
отмечено странным сияющим шрамом; не просил, чтобы его ставили перед
выбором между преступной безнравственностью и одержимостью своим долгом и
странствием-поиском. Если за то, что дело приняло именно такой оборот,
действительно отвечал человек в черном, значит, в своем отчаянии он
принялся нажимать на тайные пружины не из лучших. Было нечестно вводить в
игру наивных сторонних наблюдателей, заставляя их произносить с незнакомых
подмостков непонятные им реплики. Элли, подумал он, Элли по крайней мере
попала в этот мир дорогой собственных иллюзий. Но этот мальчишка... этот
окаянный мальчишка...
полно комнат, и пианино, и патио, откуда можно было глядеть на высоченные
здания и на воду. В воде стояла статуя.
чтоб ездить по улицам. Большие и маленькие. И желтые. Много желтых. Я в
школу ходил, пешком. Вдоль улиц были бетонные дорожки. Витрины, чтобы в
них смотреть, и еще статуи, одетые. Эти статуи продавали одежду. Я знаю,
что это звучит безумно, но эти статуи продавали одежду.
Мальчик не врал.
эта... - Глаза у него закатились, а губы зашевелились, нащупывая слово. -
...Такая коричневая... для книжек... сумка. Я брал с собой завтрак. И
носил... - он опять зашевелил губами, мучительно подыскивая слово, -
...галстук.
горла, будто зажимая что-то - у стрелка этот жест связывался с повешением.
- Не знаю. Все это просто пропало. - И Джейк отвел глаза.
вспомнить.
было ловким, проворным, мягким и текучим, как масло. Патрон играючи
кувыркался с большого пальца на указательный, с указательного на средний,
со среднего на безымянный, с безымянного на мизинец. Вдруг он исчез из
вида, появился вновь, ненадолго застыл, как поплавок на воде,
перевернулся. Патрон гулял по пальцам стрелка. Сами пальцы двигались, как
занавеска из бусин на ветру. Мальчик внимательно смотрел; первоначальное
недоверие сменилось явной радостью, затем - восхищением, упоением, и вот в
лице мальчугана забрезжила немая пустота. Веки скользнули книзу,
сомкнулись. Патрон плясал по руке. Джейк снова открыл глаза, еще на
мгновение уловил на пальцах стрелка непрекращающийся танец, подобный танцу
прозрачной воды в лесном ручье, и веки мальчика опять опустились. Стрелок
продолжал играть патроном, но Джейк больше не открывал глаз. Мальчик дышал
спокойно, с тупой размеренностью. Неужели и это входило в игру? Здесь была
определенная прелесть, этакая логика, вроде кружевных фестонов, что
окаймляют твердые синие пузыри со льдом. Ему послышался перезвон ветряных
курантов, и стрелок, уже не в первый раз, различил пресный брезентовый
вкус душевной болезни. Патрон, которым его пальцы манипулировали с таким
неслыханным изяществом, внезапно обернулся нежитью, внушающим ужас следом
чудовища. Уронив его в ладонь, стрелок сильно, до боли сжал кулак. В мире
существовали такие вещи, как насилие. Насилие, убийство и отвратительные
порядки, и все это творилось во благо, во благо, будь оно проклято, ради
мифа, грааля, Башни. Ах, Башня - она стояла где-то, вознося к небесам свою
грузную черную громаду, и в продраенных пустыней ушах стрелка зазвучал
слабый, приятный перезвон ветряных курантов.
"Природоведение", "Экономическая география", там блокнот, карандаш,
завтрак, который кухарка матери, миссис Грета Шоу, приготовила ему в кухне
из хрома и пластика, где вечно жужжит вентилятор, засасывая непривычные и
потому неприятные запахи. В мешочке с завтраком - сэндвичи (один с
арахисовым маслом и желе, другой - с болонской колбасой, салатом и луком),
и четыре печенья. Нельзя сказать, что родители ненавидят Джейка, однако
они как будто бы давно не замечают его. Сложив с себя полномочия, они
перепоручили сына заботам миссис Греты Шоу, нянек, летом - гувернера, а в
остальное время - Школы (Частной, Приличной и главное - Для Белых). Никто
из этих людей никогда не претендовал на то, чтобы стать для Джейка чем-то
большим, нежели просто лучший в своей области специалист. Никто не
прижимал его к очень теплой груди, как обычно случается в исторических
романах, которые читает мать и куда в поисках "горячих мест" совался и сам
Джейк. "Истерические" романы, иногда называет их отец, а иногда -
"лифораздирающие". Кто бы говорил, отзывается с равнодушной насмешкой мать
за какой-то закрытой дверью, у которой подслушивает Джейк. Отец работает в
Сети, и Джейк мог бы по голосу отличить его от всей тамошней рабочей
группы. Наверное.
это так. Люди всегда повергали его в недоумение. Он любит лестницы и ни за
что не станет пользоваться лифтом в своем доме. Мать Джейка, в худобе
которой есть что-то манящее, часто ложится в постель с кем-нибудь из
пресыщенных приятелей.
чистенький, хорошо воспитанный, миловидный, восприимчивый. У него нет
друзей - только знакомые. Он никогда не давал себе труда задуматься над
этим, но ему обидно. Он не знает или не понимает, что от долгого общения с
профессионалами перенял множество их характерных черт. Миссис Грета Шоу
весьма профессионально делает сэндвичи. Она делит их на четыре части и
срезает с хлеба корку, так что когда Джейк ест на четвертом уроке в
спортзале, вид у него такой, словно он должен бы быть на коктейле и