Чтение 14–й страницы книги ~Мир на земле~

его теле есть малейшая царапина, достаточно одной капли крови, чтобы они
ринулись на него все сразу. Речевые навыки правого мозга не больше, чем у
трехлетнего ребенка, да и то в редких случаях. У вас они значительны. Если
об этом узнают, вам может не поздоровиться.

-- А не лучше ли ему просто пойти в Лунное Агентство? -- вмешался
Тарантога.-- Препоручить себя их попечению? Ведь что-то ему от них
полагается, раз он для них рисковал головой?..

-- Это, возможно, не худшее решение, но вряд ли хорошее. Хорошего нет
вообще.

-- Почему? -- спросили мы с Тарантогой почти одновремен-во.

-- А вот почему: чем больше они извлекут из вашего правого мозга, тем
больший почувствуют аппетит и захотят вытянуть еще больше, а это может
означать -- выражаясь повежливее -- долговременную изоляцию. -- На месяц, на
два?

-- Или на год, а то и больше. Правый мозг общается с миром главным
образом через левый, при помощи речи и письма. Пока еще ни разу не удавалось
научить правый мозг говорить, к тому же свободно. Ставка настолько высока,
что они затратят на такое обучение больше усилий, чем все специалисты до сих
пор. -- Что-то все-таки делать надо,-- пробурчал Тарантога. Хоус встал. --
Разумеется, но необязательно нынче же -- здесь и теперь.

Господин Тихий может провести у меня несколько месяцев, если захочет.
Быть может, за это время что-нибудь выяснится.

Слишком поздно я понял, что доктор Хоус был, к сожалению, прав.

Решив, что никто не поможет мне лучше, чем я сам, я записал все
случившееся со мной, надиктовал это на диктофон. записки сжег, а теперь
закопаю и диктофон вместе с кассетами в герметичной банке -- под кактусом,
на котором я встретил улитку. Я говорю сейчас в диктофон, чтобы использовать
остаток ленты. Кажется, выражение "встретил улитку" не слишком удачно, хотя
почему -- не знаю. Ведь можно встретить корову, обезьяну, слона, а улитку --
вряд ли. Или тут дело в том, что встреченным можно считать лишь существо,
которое может тебя заметить? Пожалуй, нет. Не уверен, что улитка меня
заметила, хотя рожки у нее были вытянуты. Или все дело в размерах? Никто не
скажет "я встретил пчелу". Но можно встретить даже очень маленького ребенка.
И зачем это я трачу ленту на такие глупости? Банку я закопаю, а записки буду
вести при помощи шифра. Правое полушарие буду называть не иначе как "Оно",
или просто назову его "ИЯ". Вроде неплохо, ведь "ИЯ" --- это И Я) Я и Я,
хотя, может быть, это окажется не слишком понятно. Но лента кончается. Пора
за лопату.

8 июля. Жара страшная. Все ходят в пижамах, а то и в плавках. Я
тоже. Через Грамера познакомился с двумя другими миллионерами, Струманом и
Паддерхорном. Оба меланхолики. Струману под шестьдесят, лицо обрюзгшее,
живот большой, ноги кривые, говорит шепотом. Можно подумать, что он хочет
открыть невесть какую тайну. Утверждает, будто пытаться вылечить его --
безнадежно. В последнее время его депрессия обострилась, а все потому, что
он забыл причину своих ужасных переживаний. У него три дочери. Все замужем,
занимаются свингингом, разные типы снимают это на пленку, которую ему
приходилось выкупать за немалые деньги, чтобы снимки не напечатали в
"Хастлере". Чтобы ему помочь, я спросил, не этим ли он озабочен, но
оказалось. что нет, к этому он уже привык. Впрочем, он признан невменяемым,
и хоть бы даже они занимались свингингом в зоопарке -- это уже заботы
опекунов. На кой черт я это записываю, не знаю. Голый миллионер -- фигура
невероятно неинтересная. Паддерхорн не говорит вообще ничего. Кажется, он
слился экономически с каким-то японцем и прогадал. Удручающее общество. Но
Гагерстайн, пожалуй, еще хуже. Без причины смеется и пускает слюни. Говорят,
эксгибиционист. Надо держаться подальше от этих мерзких людишек. Доктор Хоус
сказал, что завтра приедет человек, которому я могу доверять как ему самому.
Он представится начинающим врачом-практикантом, но на самом деле это
этнолог, который пишет исследование о миллионерах с точки зрения социальной
динамики малых групп или что-то в этом роде.

9 июля.

После отъезда Тарантоги я остался один с Хоусом, его ассистентом и
миллионерами, вяло передвигающимися по парку. Хоус сказал мне с глазу на
глаз, что предпочитает больше не исследовать степень моей латерализации,
ведь того, чего никто не знает, никто не может украсть. Ассистент -- и в
самом деле молодой этнолог. Он открылся мне под страшным секретом, когда
узнал, что я не богач. Он вея полевые исследования, хочет написать об
обычаях и духовной жизни миллионеров так, как исследуют верования
первобытных племен. Хоус знает, что молодой человек не имеет ничего общего с
медициной,и, должно быть, поэтому взял его под свою опеку. С этнологом я
вечерами вел долгие беседы -- в малой лаборатории, за бутылкой "Тичерс
виски". Рюмками нам служили пробирки. Кроме Аделаиды, я познакомился еще с
несколькими крезами. В жизни не был я в такой скучной компании. Этнолог со
мною согласен. Это его угнетает -- он начинает догадываться, что собранных
материалов не хватит на монографию.

-- Знаете что,-- однажды сказал я, чтобы ему помочь,-- возьмите и
накатайте сравнительно-исторический трактат: "Богачи прежде и теперь".
Государственное меценатство или же меценатство крупных благотворительных
фондов -- явление совсем недавнее. Но уже в Древнем Риме были частные
меценаты. Покровители искусства. Ну, музы, и все такое. Да и позже разные
богачи и князья обеспечивали людям искусства -- артистам, художникам,
скульпторам -- неплохую жизнь. Как видно, они этим интересовались, хотя
нигде не учились. Зато вот эти,-- я показал большим пальцем назад, в окно,
выходившее в ночной парк,-- не интересуются ничем, кроме акций и чеков.
Думаю, я не покажусь нескромным, если скажу, что я довольно-таки известен. Я
получаю массу откликов на свои книги о путешествиях, но среди миллионов
читателей не нашлось ни одного миллионера. Почему? Больше всего их, кажется,
у вас в Техасе. Здесь таких трое. Они скучны даже в свихнувшемся состоянии.
Откуда это берется? Латифундии не оглупляли. Что же их оглупляет? Биржа?
Капитал? Каким образом?

-- Нет, тут дело не в этом. Те бывали, скажем, верующими, Хотели иметь
заслуги перед Господом Богом. Умерщвление плоти не привлекало их. Другое
дело -- построить собор, заплатить художникам, пусть изобразят нам "Тайную
вечерю" или "Моисея", воздвигнут что-нибудь этакое с куполом, который
переплюнет все остальные. В этом они видели свой интерес, господин Тихий,
только видели они его там,-- он указал на потолок, то есть на небо.--
А раз уж одни меценатствовали, другие тянулись за ними. Это считалось
хорошим тоном. Князь, дож или магнат окружали себя садовниками, кучерами,
виршеплетами, художниками. У Луи XV имелся Буше, чтобы было кому
портретировать голых дам. Буше -- это, положим, третий класс, но что-то
после него осталось, да и после других художников тоже, а после тех кучеров
и садовников ничего.

-- После садовников остался Версаль.

-- Вот видите. А после кучера -- разве что кнут. Они ничего в этом не
смыслили, вот что я вам скажу, но видели в этом свой интерес. Теперь, в
эпоху специализации, это ничего бы им не дало... что с вами? Сердце
прихватило? -- Нет. Кажется, меня обокрали.

Я и в самом деле держался за сердце, обнаружив, что внутренний карман
моей куртки пуст.

-- Это невозможно. Здесь нет клептоманов. Вы, должно быть, оставили
бумажник у себя в комнате.

-- Нет. Когда я вошел, он был еще тут. Я как раз хотел показать вам
свою фотографию с бородой и даже нащупал бумажник в кармане, но не вынул.

-- Не может быть. Ведь мы здесь одни, а я к вам даже не приближался...

Смутная догадка мелькнула у меня в голове. -- Вспомните, пожалуйста,
возможно точнее, что я делал после того, как мы вошли сюда.

-- Вы сразу сели, а я достал бутылку из шкафчика. О чем мы тогда
говорили? Ага, о Грамере. Вы рассказали об этой улитке, но я искал пробирки
и не видел, что вы делаете. Когда я повернулся к вам, вы сидели... нет, вы
стояли. Рядом с тахистоскопом. Вот здесь. Вы заглядывали за перегородку,
потом я подал вам виски... Ну да. Мы выпили, и вы вернулись на свое место.

Я встал и осмотрел аппарат. С одной стороны -- стул перед пультом
управления, черная стенка с окулярами, за ней боковые лампы, экран и плоский
ящик проектора. Я поискал тумблер. Пустой экран засветился. Заглянул за
перегородку. Внутри все было выложено оксидированными плитками. Между
передней стенкой и черной облицовкой зияла щель -- не шире бювара. Я
попытался просунуть туда руку, но щель была слишком узкой.

-- Есть тут какие-нибудь щипцы? -- спросил я.-- Как можно более длинные
и плоские...

-- Не знаю. Скорее всего, нет. Правда, есть зонд. Подойдет? -- Давайте.

Зонд был стальной, гибкий, можно было гнуть его как угодно. Я согнул
его крюком, опустил в щель и нащупал там что-то мягкое. После нескольких
неудачных попыток показался черный кожаный угол. Мне понадобилась вторая
рука, чтобы за него ухватиться, но она упиралась. Я позвал практиканта. Он
мне помог. Это был мой бумажник.

-- Это она,-- сказал я, подняв левую руку. -- Но как? Вы ничего не
заметили? А главное -- зачем? -- Нет. Не заметил, хотя проделать это было
непросто. Карман у меня слева. Ловко, незаметно, словно карманный вор. Но
это как раз и есть специальность правого полушария. Координация движений, во
всех играх, в спорте. Зачем? Можно только догадываться. Ведь мыслит оно не
вербально, логически, а немного по-детски. Наверное, оно хотело, чтобы я
потерял имя. Тот, у кого нет никаких документов, не имеет и имени для тех,
кто его не знает.

-- А-а... чтобы вы, значит, исчезли? Но это же магия. Магическое
мышление.

-- Что-то в таком роде. Но это нехорошо. -- Почему? Оно хочет помочь