Чтение 14–й страницы книги ~Ползи, тень!~

подсказала мадемуазель... как я и сказал ее отцу.

Но в глубине души я знал, что это не так, что я знал, когда-то
знал... и Алкар-Аз и Собирателя в Пирамиде... и настанет день, когда я
вспомню.

Элен сказала:

- Билл, отвернись.

Она обхватила меня руками за шею и прижалась губами к моим губам.
Прошептала:

- У меня сердце поет оттого, что ты здесь. И сердце мое разбивается
оттого, что ты здесь. Боюсь, я так боюсь за тебя, Алан.

Она откинулась назад и слегка засмеялась.

- Вероятно, ты считаешь это опрометчивостью моего поколения и его
морали... и, может, вульгарностью. Но на самом деле все не так внезапно,
как кажется, дорогой. Вспомни... я тебя любила еще во времена ос и ужей.

Я ответил на ее поцелуй. Откровение, которое началось, когда я ее
встретил, теперь завершилось.

По дороге в клуб я видел только лицо Элен, с ее медными волосами и
золотыми янтарными глазами. Если иногда и вспоминал мадемуазель, то только
как серебристо-золотой туман с двумя пурпурными пятнами на белой маске. Я
был счастлив.

Присвистывая, начал раздеваться, по-прежнему видя перед собой лицо
Элен. Сунул руку в карман и извлек серебряный браслет с черным камнем.
Лицо Элен внезапно поблекло. И на его месте, как живое, возникло лицо
мадемуазель, с большими нежными глазами, улыбающимися губами...

Я отбросил браслет, как змею.

Но когда я засыпал, у меня перед глазами было лицо мадемуазель, а не
Элен.

8. В БАШНЕ ДАХУТ. НЬЮ-ЙОРК

На следующее утро я проснулся с головной болью. К тому же мне снился
сон. В нем куклы держали в руках длинные, в фут, иглы и плясали в розовых
тенях вокруг огромных камней-монолитов. А Дахут и Элен попеременно и
быстро обнимали и целовали меня. Я хочу сказать, что обнимала и целовала
меня Элен, но тут же лицо ее расплывалось и вместо него возникало лицо
мадемуазель, потом оно менялось на лицо Элен и так далее.

Я еще во сне подумал, что это очень похоже на весьма необычное
увеселительное заведение в Алжире, именуемое "Дом сердечного желания". Им
владеет француз, куритель гашиша и удивительный прирожденный философ. Мы с
ним очень подружились. Кажется, я заслужил его уважение, рассказав ему о
своем плане "Небо и Ад, Инкорпорейтед", который так заинтересовал
мадемуазель и де Кераделя. Он процитировал Омара:

Я душу посылал в незримый Край:

"Лети, душа, и, что нас ждет, узнай!"

И мне она, вернувшись, принесла

Такой ответ: "Во мне и ад, м рай".

[Пер. О.Румера]

Потом сказал, что моя идея не так уж оригинальна: комбинация этого
рубаи и того, что делает его заведение таким прибыльным. В его доме
скрывались два беглых сенуси. Эти сенуси - настоящие волшебники, мастера
иллюзий. У него также двенадцать девушек, прекраснее я не видел, всех
цветов кожи: белые, желтые, черные, коричневые и промежуточных оттенков.
Когда кто-то желает получить объятие "сердечного желания", а это очень
дорогое удовольствие, все девушки, обнаженные, встают в круг, большой
широкий круг в большой комнате, все берутся за руки. Сенуси садятся в
центре этого круга со своими барабанами, а желающий получить удовольствие
встает рядом с ними. Сенуси начинают петь и бить в барабаны и делать
разные магические жесты.

Девушки танцуют, переплетаясь. Все быстрее и быстрее. Пока белое,
желтое, черное, коричневое и все прочее не сливается в одну божественную
девушку, девушку мечты, как говорится в старых сентиментальных песнях. В
ней Афродита, Клеопатра - все красавицы; во всяком случае это такая
девушка, которую всегда хотел иметь мужчина, сознавал он это или нет. И он
получает ее.

- Такова ли она, как он считает? Откуда я знаю? - пожимал плечами
француз. - Для меня - если смотреть со стороны - всегда остаются
одиннадцать девушек. Но для него, если он так считает, то да.

Мадемуазель и Элен менялись так быстро, что мне захотелось, чтобы они
слились окончательно. Тогда мне не нужно будет беспокоиться. Мадемуазель,
казалось, остается дольше. Она прижалась ко мне губами... и вдруг мне
показалось, что у меня в мозгу огонь и вода, и огонь превратился в столб,
к которому привязан человек, и пламя закрывает его, как одежда, и я не
могу рассмотреть его лицо.

А вода - кипящее море... и из него, распустив бледно-золотые волосы,
омываемая волнами, поднимается Дахут... глаза смотрят в небо... она
мертва.

И тут я проснулся.

После холодного душа я почувствовал себя лучше. За завтраком
попытался привести события предшествовавшего вечера в логический порядок.
Прежде всего история Лоуэлла о кукольнице. Я много знал о магии оживших
кукол, это гораздо более сложное дело, чем простое подобие, в которое
вкалывают иголки или сжигают на огне. И я не верил, чтобы гипотеза о
гипнозе объясняла столь древнюю и широко распространенную веру.

Но более древней и гораздо более зловещей была магия теней, которая
убила Дика. Немцы могли изобразить ее в более или менее юмористическом
виде Питера Шлемиля, который продал свою тень дьяволу, а Барри приложил
свое воображение, рассказав о Питере Пене, чья тень застряла в ящике
комода и оторвалась. Но остается фактом, что вера в связь тени с жизнью
человека, его личностью, душой - назовите, как угодно, - самая древняя из
всех. И жертвы, которые приносились для умиротворения теней, обряды,
связанные с этой верой, ничему не уступят по жестокости. Я решил пойти в
библиотеку и подробней познакомиться с этой темой. Я пошел к себе в
комнату и позвонил Элен.

Я сказал:

- Дорогая, знаешь ли ты, что я в тебя отчаянно влюблен?

Она ответила:

- Знаю, что даже если это не так, то будет так.

- Во второй половине дня я буду занят, но ведь есть еще вечер.

- Буду ждать, дорогой. Но ведь ты не собираешься к этой белой
дьяволице?

- Нет. Я даже забыл, как она выглядит.

Элен рассмеялась. Моя нога коснулась чего-то. Я посмотрел вниз.
Браслет. Элен сказала:

- До вечера.

Я поднял браслет и положил в карман. И механически ответил:

- До вечера.

Вместо того чтобы заниматься преданиями о тенях, я провел день в двух
богатых частных собраниях, к которым имею доступ, погрузившись в старые
книги и рукописи о древней Бретани, или Арморике, как она называлась до
прихода римлян и еще пять столетий спустя. Я искал упоминания о городе Ис
и хотел найти где-нибудь объяснения Алкар-Аза и Собирателя в Пирамиде.
Очевидно, я слышал эти названия раньше или читал о них.

Единственное возможное альтернативное объяснение заключалось в том,
что мне их внушила мадемуазель, и, вспоминая то, как при прикосновении ее
руки я ясно и четко увидел Карнак, я склонялся ко второму объяснению. С
другой стороны, она отказалась, но я не верил ее отказу. Мне это казалось
похожим на правду. Никаких упоминаний об Алкар-Азе я не нашел. Но в одном
палимпсесте седьмого столетия на оборванном листке находились строки,
которые могли иметь отношение к Собирателю. Если свободно перевести с
монастырского латинского, в них говорилось:

...говорят, не из-за участия жителей Арморики в галльском восстании
римляне расправились с ними с такой жестокостью, но из-за жестоких и злых
обрядов, равным которым по свирепости римляне нигде не встречали.
Существовало одно... (несколько слов неразборчиво)...место стоячих камней,
называемое... (две строки неразбочивы) ...бьют по груди сначала
медленно... (пропуск) ...пока грудь и даже сердце не разбиваются, и тогда
в склепе в центре храма появляется Чернота...

Здесь кончается отрывок. Возможно, "место стоячих камней" - это
Карнак, а "Чернота", которая появляется "в склепе в центре храма", и есть
Собиратель в Пирамиде. Вполне возможно. Я знал, разумеется, что римляне
буквально истребили туземное население Арморики после восстания 52 года, а
выжившие бежали от их гнева, оставив страну ненаселенной до пятого
столетия, когда множество живших в Британии кельтов под давление саксов и
англов не переселились в Арморику и заново населили полуостров Бретань.

Римляне в целом были людьми широких взглядов и весьма терпимыми к
богам народов, которые они завоевывали. И не в их обычае было так свирепо
расправляться с побежденными. Что же это за "жестокие и злые обряды,
равным которым по свирепости римляне нигде не встречали" и которые их так
поразили, что они безжалостно уничтожили все связанное с ними?

Я нашел множество упоминаний о большом городе, затонувшем в море. В
некоторых случаях он назывался Ис, в других не имел названия. Рассказы о
нем, подвергшиеся уничтожению в христианские времена, явно были
апокрифами. Город относился к доисторическим временам. Почти во всех
случаях указывалось, что это злой город, что он предался злым духам,