Чтение 14–й страницы книги ~Семь шагов к сатане~

план, который зародился, когда я засыпал, вдруг кристаллизовался в
сознании. Я попытаю счастья на отпечатках немедленно. Но - пройду не всю
дистанцию. Не в этот раз. Наступлю только на два следа, не больше. Мне
многое нужно узнать, прежде чем рисковать полной отдачей душой и телом
Сатане.

Я надеялся, что лишь один из двух отпечатков будет его. В худшем же
случае мне предстоял год службы. Что ж, и против этого я не возражал.

В действительности я хотел противопоставить Сатане не удачу, а ум.

Я не хотел сбегать от него. Мне хотелось стать частью его окружения,
адское оно или нет. Баркер давал мне уникальное преимущество. Благодаря
ему я вполне мог скинуть раскосого голубоглазого дьявола с его черного
трона, разрушить его власть и - что ж, не будем бояться слов - пограбить
его.

Или, выражаясь более прилично, возместить тысячекратно то, что он у
меня отнял.

У меня было двадцать тысяч долларов. В таком случае чтобы
расквитаться, я должен отобрать у Сатаны двадцать миллионов...

Вот это будет игра! Я рассмеялся.

- Вы веселый человек, сэр, - сказал Томас.

- Птицы, Томас, - ответил я, - поют везде. Везде, Томас. Даже здесь.

- Да, сэр, - сказал он, с сомнением глядя на меня.

Я был готов без четверти два. Лакей провел меня в зал, а оттуда еще в
один лифт, который на этот раз поднялся гораздо выше. Я оказался в
маленькой прихожей, ее единственная дверь охранялась двумя высокими
рабами.

Пройдя через нее, я был ослеплен потоком солнечного света. Этот свет,
казалось, сконцентрировался на девушке, которая полувстала из-за стола при
моем появлении. Это была Ева, но совсем другая, не та, какая так искусно
помогала похитить меня накануне вечером. Тогда я счел ее весьма
привлекательной, теперь же я понял, насколько несоответствующим было это
определение.

Девушка была прекрасна. Ее ясные карие глаза серьезно смотрели на
меня со странным вниманием. Маленькая гордая головка, головка принцессы, в
ее волосах солнечный свет выкрасил красным золотую диадему; рот еще слаще,
чем я... испытал; я глядел на ее губы, которые так безжалостно целовал, и
щеки девушки покраснели.

- Ева, это мистер Киркхем, - Консардайн, произнесший это, явно
забавлялся. - Мне кажется, мисс Демерест и вы уже встречались.

- Думаю, - медленно ответил я, - что вижу мисс Демерест впервые.
Надеюсь, она... тоже будет так считать.

Я не мог извиниться иначе. Примет ли она протянутую оливковую ветвь?
Глаза ее расширились, как от укоризны и удивления.

- Подумать только, - печально сказала Ева, - мужчина так быстро может
забыть, что целовал меня. Вряд ли это комплимент, а, как вы считаете,
доктор Консардайн?

- Мне это кажется невозможным, - правдиво ответил Консардайн.

- Нет, - вздохнула Ева, - нет, мистер Киркхем. Не могу с вами
согласиться, что это наша первая встреча. Знаете, у вас такой убедительный
способ заставлять себя запомнить. А женщина не забывает так быстро, как ее
целовали.

Я вспыхнул. Ева уже представила достаточно доказательств того, что
она превосходная маленькая актриса. Но что означает этот эпизод? Я не
верил, что она так оскорблена моими действиями в подземке: она для этого
слишком умна. Но она мне не верила, я ей не нравился, тут я ничем не мог
помочь.

- Мои слова, - сказал я, - вызваны исключительно вежливостью. На
самом деле, мисс Демерест, я считаю эти поцелуи щедрым вознаграждением за
все неудобства, связанные с моим интригующим путешествием сюда.

- Ну, что ж, - холодно сказала она, - в таком случае сделка
заключена, и мы в расчете. И не утруждайте себя быть со мной вежливым,
мистер Киркхем. Будьте сами собой. Так вы гораздо интереснее.

Я проглотил гневный ответ и поклонился.

- Совершенно верно, - так же холодно, как она, - ответил я. - Во
всяком случае, кажется, мне нет причин быть вежливым с вами.

- Вовсе нет, - равнодушно сказала она. - И, откровенно говоря, чем
меньше я буду сталкиваться даже с вашей естественной сущностью, тем лучше
для нас обоих.

У меня мелькнула мысль, что фраза какая-то странная. И в этих карих
глазах была какая-то загадка. Что она хотела сказать? Хотела передать
что-то, чтобы не заподозрил Консардайн? Я услышал смешок, повернулся и
оказался лицом к лицу с - Сатаной.

Не знаю, долго ли он слушал. Взгляд его был устремлен на девушку. Я
увидел, как вспыхнули его алмазные глаза, как какое-то дуновение пробежало
по лицу, как будто скрытый в нем дьявол облизал губы.

- Ссоритесь? Нехорошо! - елейно сказал он.

- Ссоримся? Вовсе нет, - холодно возразила Ева. - Так случилось, что
мне не нравится мистер Киркхем. К сожалению, это так. Мне кажется, лучше
сразу сказать ему об этом, чтобы мы в будущем избегали друг друга,
конечно, если вы не сочтете, что нам нужно быть вместе, Сатана.

Обескураживающе, мягко выражаясь. Я не пытался скрыть свою досаду.
Сатана взглянул на меня и снова издал смешок. Мне показалось, что он
доволен.

- Ну, что ж, - мягко сказал он, - даже у меня нет власти над
пристрастиями. Я могу лишь использовать их. Между тем - я голоден.

Он сел во главе стола, Ева справа от него, я слева, а Консардайн за
мной. Прислуживали нам манчжур дворецкий и еще один китаец.

Очевидно, мы находились в башне. Окна располагались высоко, и я через
них видел только голубое небо. На стенах висели картины Фрагонара и Буше;
несомненно, они были получены благодаря "убедительности" посланцев Сатаны.
Остальное в комнате соответствовало картинам; комната была обставлена с
той же поразительной эклектикой и своеобразным пониманием прекрасного,
которые я заметил и в большом зале, и в том помещении, где впервые увидел
этого голубоглазого дьявола.

Ева, отказав мне в уважении, была со мной холодна, но вежлива, в
разговоре с Сатаной и Консардайном она сверкала остроумием и умом. Все
трое, казалось, забыли трагедию в храме и наказание Картрайта. Сатана был
в хорошем настроении, но доброта его была дьявольским - только так я могу
охарактеризовать это - напоминанием о диком звере, игривом, так как он не
голоден, жестоком, но несколько смягчившим пытку, которой он подвергает
свою жертву. В воображении возникла яркая картина: Сатана, как тигр, рвет
тело человека, которого он несколько часов назад отправил к воротам ада.

Однако при солнечном свете он не казался больше таким ужасным. И если
он и был, как выразился Баркер, "падок на развлечения", то он и сам
отлично развлекал. Разговор коснулся Чингиз-хана, и с полчаса Сатана
рассказывал нам о правителе Золотой Орды и его черном дворце в затерянном
городе Хара-Хото в Гоби; его рассказы заставили меня забыть о настоящем, я
как бы видел и слышал мир, исчезнувший десять столетий назад; рассказы
трагические и комические, раблезианские и нежные - и все так ярко, будто
он сам был свидетелем того, что описывал. Слушая, я думал, что иначе и
быть не должно. Дьявол или нет, но этот человек очаровывал.

В конце он знаком приказал слугам удалиться и, когда они вышли,
неожиданно спросил у меня:

- Ну, Джеймс Киркхем, да или нет?

Я изобразил колебание. Склонил голову на руку и украдкой бросил
взгляд на Еву. Она стройными пальцами прикрывала рот, сдерживая зевок - но
лицо ее побледнело, только что оно таким не было. Я чувствовал, как
осязаемо давит на меня воля Сатаны.

- Да - или нет? - повторил он.

- Да, если, Сатана, вы ответите на один вопрос.

- Спрашивать никому не запрещено, - ответил он.

- Я хотел бы знать, какой вы... наниматель, прежде чем решусь на
игру, в которой могу проиграть жизнь. Человек - это его цели плюс способы,
которыми он достигает их. Что касается ваших методов, то у меня была
достаточная возможность составить о них представление. Но каковы ваши
цели? В старину, Сатана, этот вопрос не был необходим. Каждый, кто имел
дело с вами, знал, что ваша цель - души для ваших печей. Но, как я понял,
ад модернизировался вместе с его хозяином. Печи вышли из моды, и топлива
для них не требуется. Но, как и прежде, вы приводите ваших возможных
последователей на вершину горы и предлагаете им земные царства. Итак,
вопрос. Что вы имеете от этого теперь?

- Вот одна из причин моего отвращения к мистеру Киркхему, - сказала
Ева. - Он не признает ничего, что не было бы сбалансировано в
бухгалтерских книгах. У него душа лавочника.

Я не обратил внимания на этот выпад. Но Сатана опять рассмеялся
сквозь неподвижные губы.

- Достойный вопрос, Ева, - сказал он ей. - Не забывайте, что даже я
веду расчеты - и предъявляю их, когда приходит время.

Последние слова он произнес медленно, задумчиво, глядя на нее - и
опять я заметил тень дьявольского злорадства в его лице. Она тоже заметила
это и прикусила задрожавшую губу.

- Тогда ответьте, - резко сказал я, чтобы отвлечь от нее внимание
Сатаны. Он посмотрел на меня, как бы подбирая слова.

- Назовем это, - сказал он наконец, - забавой. Я существую, чтобы
забавляться. Только ради этого я остаюсь в мире, в котором, когда все
сделано и сказано, забава в той или иной форме - единственная цель,
единственная, делающая жизнь выносимой. Таким образом, как вы понимаете,
моя цель проста. Но что же забавляет меня?

Три обстоятельства. Я великий драматург, величайший из когда-либо
живших, потому что пьесы мои реальны. Я готовлю сцены для моих пьес, для
моих фарсов и комедий, драм и трагедий, для моих эпопей. Я руковожу