Чтение 14–й страницы книги ~Ричард Длинные Руки

Я обернулся.

- Ах, простите, Ваше Величество, я вас не приметил!.. Весь внимание, Ваше Величество...

Он указал на свободное кресло за столом напротив себя.

- Вот ваше место.

- Ах, - воскликнул я, - да что вы, что вы, это ж такая честь, что мне просто неловко. Я же человек простой, неиспорченный, из медвежьего угла.

- Даже почти непьющий, - закончил он саркастически. - Я помню, садитесь.

К моему изумлению, на кресле платок с абсолютно точной эмблемой, скопированной с моего щита. Король заметил мою реакцию, буркнул:

- У вас так не делают?

- Так быстро? - спросил я.

Он хмыкнул.

- Что не умеют священники, легко делают маги.

За его спиной двое в монашеских одеяниях, явно не монахи. Хотя одного называет отцом Кириллиусом, как назвался нам, но король называл его Кириллием, а остальные то Кириллом, а то и вовсе Киром. Как в Гражданскую, вспомнил я, каждому Чапаеву был прислан свой Фурманов, а этому даже два.

Я сел, и тут только заметил среди этого сверкающего всеми красками великолепия, что рядом со мной расположились южане во главе с герцогом. Валленштейн побагровел и метнул на короля испепеляющий взор, однако смолчал: даже боги приглашают на Олимп победителей, а я, как ни крути, звезда одиночных схваток.

Правда, с герцогом только двое его рыцарей, Блэкгард и Гогенштальд. Остальные то ли не оправились от падений с коня, то ли герцог не счел возможным их взять на пир, толи сам король ограничил герцога двумя спутниками. А может, те просто решили отдохнуть и набраться сил для melee. Рядом со мной Гогенштальд, дальше Валленштейн и это чудовище, под которым трещит кресло, - Блэкгарт.

Герцог Валленштейн без доспехов еще стройнее, волосы уже не серебряные, а почти белые. Однако брови иссиня-черные, густые, глаза блестят, как у юноши. Подбородок и щеки хорошо выбриты, на щеках глубокие складки, лоб отмечен парой крупных оспин, на правой скуле белый овражек шрама. Взгляд царственно строгий, вместе с тем брезгливо усталый, мол, все это видел сто раз, нельзя ли что поновее. Красивое аристократическое лицо неподвижно, темные глаза надменно смотрят поверх голов.

Он бросил в мою сторону более чем убийственный взгляд, я сделал вид, что не замечаю его вовсе. Все трое южан то ли на диете, то ли вообще более сдержанны за столом: как и тогда на постоялом дворе едят мало, мясо и птицу нарезают мелкими ломтиками. Если предположить, что в этом мире все же существует какое-то понятие о столовом этикете, то они придерживаются его основ: не орут, не тянутся через стол, чтобы ухватить лакомый кусок, не расплескивают вино, что считается здесь хорошим тоном, а на самом деле пережиток язычества, когда полагалось плеснуть малость и домовым.

Сэр Блэкгарт наклонился к уху герцога, я видел, как шевелятся полные мясистые губы. Герцог повернул голову и снова вперил в меня острый взор. Я вновь сделал вид, что не замечаю, но на всякий случай начал звякать ножом по тарелке громче, тянуться к дальним блюдам, хватать куски с подносов проходящих мимо слуг.

Гогенштальд поднялся с кубком в руке и громко провозгласил красивым мужественным голосом:

- Говорят, Иисус умер за наши грехи. Так давайте его не разочаруем!

Вокруг громко захохотали, потом засмеялись и те, кому передали тост. Пили охотно, с вызовом, будто только что прочли Рабле. Так пьют мальчишки, стараясь показать, что они уже взрослые, и вот, видите, уже пьем!

Я все чаще поглядывал на Барбароссу. Да, этот король покрупнее и побогаче, чем, к примеру, Шарлегайл или Арнольд. Но все-таки не дотягивает даже до рядового московского, новгородского или рязанского князя. Не говоря уже о крупных князьях. Но ирония в том, что в Европе каждый деревенский староста именовался царем или королем, а на Руси властелин, у которого земли на заднем дворе больше, чем Франция и Германия, вместе взятые, и который выставляет сто тысяч ратников просто с ходу, все еще именуется князем. Ну что за царь, к примеру, Одиссей, который сам пахал и ловил рыбу? Как и остальное великое множество царей по необъятной Греции? Или в Западной Европе, где на землях одной Германии было четыреста королевств? Этот король, Барбаросса, тоже, видимо, один из таких властелинов. Впрочем, у Шарлегайла земель еще меньше, как и у Арнольда или Конрада. Хотя мне какая разница, по этикету к любому королю надлежит обращаться со всевозможной почтительностью.

Я присматривался ко всем, стараясь не пялиться чересчур открыто. Слева от меня Гогенштальд, зато с другой стороны немолодой и степенный вельможа, явно прибывший на турнир не для схваток на копьях. Тоже присматривается ко всем, лицо открытое, но с хитринкой, какими бывают простолюдины, дослужившиеся до высоких постов.

Он бросил на меня короткий взгляд, чуть улыбнулся. Похоже, на этом пиру мы ощутили некоторую симпатию один к другому и даже некое родство душ.

- Меня зовут Даниэлем, - сообщил он, - мы знакомы с Барбароссой еще с тех времен, когда он не был королем, а я - старшиной купеческого союза вольных городов Мальбрука.

- Вы приехали только на свадьбу?

Он чуть-чуть прищурил глаза.

- Люди моего возраста стараются совмещать приятное с нужным.

- Я тоже, - вздохнул я. - Только между малыми кучками приятного и нужного приходится брести по длинному неприятному полю.

Он кивнул с сочувствием, руки его работали в автономном режиме, таская на свою тарелку из общих блюд лакомства, а глаза изучали гостей. Я тоже присматривался к окружению Барбароссы, отметил, что у герцога Ланкастерского своя свита и, как я заметил сразу, в ней народу побольше, чем в королевской. И еще: если сам герцог в разговорах с королем сдержан и почтителен, то в его окружении на короля бросают то враждебные, то насмешливые взгляды, а если вдруг говорят вежливо, то вижу под шелком сладких слов холодный блеск обнаженной стали.

Осторожно высказал свои опасения Даниэлю, тот отмахнулся.

- А где это иначе? Пока король проливал кровь в Крестовом походе, герцог вербовал сторонников. Думаю, уже многие ему присягнули.

- При живом короле? - усомнился я.

- Присягнули тайно, - пояснил он. - Если герцог пообещал, что удвоит владения, даст больше вольностей, то кому здешние бароны будут верны?

Я посмотрел в его хмурое лицо.

- Неужели близость Юга совсем ломает людей?

- Не всех, - ответил он, - но все-таки здесь к Югу прислушиваются куда внимательнее, чем в Срединных королевствах. Боюсь, королю придется уступить герцогу больше власти...

- А почему бы королю вовсе не отстранить его от управления?

Он двинул плечами.

- Вряд ли королю это удастся.

- И что будет?

- Королю придется сидеть на троне очень осторожно, - сообщил Даниэль со странной ноткой. - Мятежные бароны нашли в лице герцога прекрасного выразителя их интересов. Король не осмелится их притеснять, а они будут отхватывать все более лакомые кусочки...

Я спросил осторожно:

- Полагаете, Барбаросса выпускает ситуацию из-под контроля?

Наклонившись к моему уху, он сказал негромко:

- Слева от короля всегда сидел герцог Армин Арпагаус... Конечно, когда показывался в свете. Он и сейчас где-то на границе усмиряет воинственных варваров. Так вот, герцог Ланкастерский, двоюродный брат короля, уже перебрался в его кресло...

Рыцарь, сидящий от Даниэля с той стороны, громко всхрапнул.

- Ха!.. Да пока король был в Крестовом походе, герцог сидел на его троне!

Даниэль заметил ядовито:

- Это вы заметили верно, сэр Виллоу. У него и сейчас кресло больше похоже на трон, чем трон Барбароссы.

- Вернется Армин, - сказал сэр Виллоу предостерегающе, - сгонит. Как мальчишку сгонит. Еще и уши надерет, чтоб спинку его кресла не удлинял.

- Он его еще и над полом приподнял, - сказал со смешком Даниэль, - чтобы вровень с королем...

Они похохатывали, жрали в три горла, пили много и жадно, это здесь считается мужественностью, а грубоватые манеры в цене, слышны звонкие удары ножей, это рассекают истекающее соком мясо, жареную птицу. Слуги носятся, как тяжело груженные воробьи, опустевшие тарелки исчезают, взамен возникают новые горы все того же мяса, только изжаренного в ином соусе, ароматная печеная рыба из горных озер, россыпи жареных скворцов и еще более мелких птичек, их коричневые тушки я принял сперва за грецкие орехи.

Король тоже жрет в три горла, наголодавшись в Крестовом походе против восставших в который раз полабичей. И пьет тоже в три, если не в четыре, рожа раскраснелась, пояс расстегнул, глаза масляные, довольные, сытые, совсем не то что у герцога Ланкастерского, этот тоже ест и пьет, смеется шуткам короля, но глаза не теряют настороженности, цепкости.

Рыцарям лучше знать герцога, но мне он не кажется мальчишкой, которому легко надрать уши. Герцог и здесь, как сказали бы в другом месте, работает. Остальные пьют, едят и вообще пируют, а вот он - работает.

После десятого, если не больше, кубка Барбаросса хохотал любой шутке, сам отпускал двусмысленности, ничуть не стесняясь Алевтины. Алевтина тоже смеялась, мужественная такая валькирия, чаще видевшая походные шатры отца, чем стены дворцов.

Герцог Валленштейн отпустил ей длинный замысловатый комплимент, Алевтина задумалась, а Барбаросса громко захохотал.

- Дорогой Готфрид, что-то вы странно на мою Алевтину поглядываете... Да, похожа, но ее привезли из Фоссано, в тех краях вы не бывали.

Герцог Валленштейн хохотнул.

- Вроде бы!

Барбаросса захохотал громче.

- По крайней мере, замечен не был, ха-ха!

Валленштейн вскинул брови, на губах заиграла улыбка.

- Ах, Ваше Величество, - ответил он легко, - я уж и забыл те времена... Теперь я семейный человек. Давно уже семейный. И семья у меня, так сказать, с крепкими устоями. Жена - урожденная фон Гогенцоллерн, две дочери воспитаны лучшими наставниками и наставницами нашего королевства... А я такой правильный, такой семейный...

Король гулко захохотал.

- Ох, умру от смеха!.. Готфрид - правильный и семейный! Тот самый, который ни одной юбки не пропускал, который наплодил здесь бастардов столько, что население моего королевства чуть ли не вдвое... га-га-га! Я сам встретил недавно девчушку, что как две капли воды моя Алевтина. Ну ладно, не как две капли, но похожа... Явно ваша дочь, дорогой Готфрид!

Герцог скромно улыбнулся, промолчал. Я слушал, мотал на ус, старался врубиться в ситуацию. Даниэль ясно сказал, что приехал по важным делам, а на турнир только поглазеет, но и герцог не выглядит юнцом, что ради схватки на копьях потащится из другого королевства. Вообще здесь клубок завязывается еще тот... Герцог Ланкастерский старается потеснить короля Барбароссу, архиепископ Кентерберийский готовит крестовый поход против Юга, король использует свое возвращение в Каталаун для упрочения власти, изрядно подточенной окопавшимся в его владениях герцогом... Сейчас бы еще сюда несколько шпионов из разных стран да плюс террористов...

Я осмотрелся по сторонам с настороженностью. А почему нет? Вполне, вполне могут быть шпионы. Если присмотрюсь, наверняка пойму, кто есть кто. Даже в моем мире сразу можно понять такие вещи. Если идет пьяный и небритый, ширинка расстегнута, рукав в говне, то это свой в доску, вполне положительный, такой рано или поздно мир спасет. А если трезв, чист, выбрит, изысканные манеры, любит и понимает классическую музыку - либо маньяк-убийца, либо иностранный шпион. Здесь же народ проще, мир совсем молодой, снова молодой, как Феникс, так что люди простые, разберусь быстро...

На той стороне голоса зазвучали резче, я очнулся от дум, герцог неожиданно отвечает королю резко, не соглашается, Барбаросса вспылил и прорычал, как разъяренный зверь:

- Милый кузен, коль уж вы такой знаток в подобных делах, то я вас отправляю в графство Итрурию, которое мы с таким трудом завоевали!.. Поднимите там разоренное хозяйство так же быстро, как вы обещаете, и, я уверяю вас, станете благодетелем всего края! Да что там края - королевства. Думаю, три дня вам на сборы будет достаточно.

Герцог опешил.

- Мне? В Итрурию?

Барбаросса сказал холодно:

- Но был же я, король, в Итрурии?.. Вам останется лишь довершить начатое мною. Возьмете с собой минимум свиты, в Итрурии остались мои войска, так что вам ничего не грозит.

Я ждал, что герцог ответит резким отказом, этого ждал, похоже, и сам король. Однако герцог молчал, желваки вздулись под белой кожей, ноздри дергались, как у жеребца на скачках, наконец проговорил хорошо контролируемым голосом:

- Если Ваше Величество так изволит...

- Изволю! - рявкнул король. Он стукнул кулаком по столу, - Изволю и повелеваю!.. Я тебе оставил в управление богатое и процветающее королевство, а что я вижу по возвращении? Крестьяне ропщут, ремесленники и купцы бегут в другие королевства! А кто, как не эти земляные черви, кормит войско, всех нас? Откуда берутся солдаты для армии, с которой я покорил три королевства и семь мятежных графств?.. Покажи себя на вновь завоеванных и разоренных войной землях! Покажи.

Герцог вздохнул, наклонил голову.

- Хорошо, Ваше Величество. Позвольте покинуть это празднество...

Король нахмурился, сказал все еще строго, но я уловил извиняющуюся нотку:

- Зачем? Никто тебя не гонит с пира.

- Я начну готовиться к отъезду, - ответил герцог. - Надо собраться, назначить людей. Если все получится, как я хочу, то я смогу отбыть уже послезавтра.

Король ответил с заметной неловкостью:

- Ну, если так... Иди. Если что нужно, скажи, я все предоставлю в твое распоряжение.

- Спасибо, Ваше Величество, - ответил герцог с поклоном, - но у меня уже есть все необходимое.

Еще раз поклонился, я уловил не только иронию, но даже затаенную угрозу, почти намек, отбыл. Король смотрел на захлопнувшуюся дверь нахмурившись, глубокие складки избороздили лоб, затем вздохнул и возгласил зычным голосом:

- Что-то не слышу песен!.. Жан, ты сочинил о нашем походе обещанное?

Глава 21

Почему-то я считал всех менестрелей и прочих бардов обязательно молодыми ребятами, ну типа тех, что собираются с гитарами у костров на слетах авторской песни и поют самопальное, однако из-за дальнего стола поднялся немолодой мужчина с грубым лицом, на щеке жуткий шрам, еще два белых рубца на скуле и подбородке, разве что длинные, тронутые сединой волосы падают на плечи, как принято, наверное, у этой касты.

В руках лютня, он подошел к нашему столу, ведь песню заказал сам король, ударил по струнам и запел мужественным хриплым голосом, не то пропитым, не то простуженным в холодных дозорах. Я ожидал, что песнь будет целиком хвалебной, посвященной битвам, умелым ударам мечом по голове, однако менестрель со второй строфы свернул на скорбное ожидание невесты, что ждет уехавшего на войну рыцаря, тоскует и томится, желает ему победы, но сердце ее трепещет...

Слушали с восторгом, я с удивлением увидел на многих лицах слезы, суровые воины всхлипывали. Не сразу вспомнил, что в эти времена чувствительность считается привилегией благородного сословия, рыцари по каждому поводу рыдают и рвут на себе волосы, в то время как простолюдины, тупые как скот, даже в случае гибели близких не роняют и слезинки.

Что ж, благородное сословие будут истреблять в первую очередь. Простолюдины во всех странах постепенно станут главенствующим сословием и навяжут всем остальным, в том числе и немногим уцелевшим благородным, каменную неподвижность морд в любом случае, будь это смерть врага или смерть близких.

За нашим столом чуть дальше держит в руке золотой кубок с вином красивый юноша с холеным лицом и чувственными губами, одетый настолько ярко и пышно, что выглядит павлином. По обе стороны, словно для контраста, двое придворных, сухие и прямые, с непроницаемо холодными лицами и такими же замороженными глазами, чем-то неуловимо похожие на нянек-бонн. Или на гувернанток.

Юноша требовательно сказал пробегающему мимо слуге:

- Наполни мой кубок!

Слуга быстро взглянул на одного из его соседей-гувернантов или гувернеров, тот обронил негромко:

- Ваша светлость, я полагаю, уже довольно.

Юноша сказал капризно:

- Почему? Мне нравится вино. Я любого здесь могу перепить! Вы мне не запрещайте, граф Эбергард...

Придворный, которого он назвал графом Эбергардом, сказал с холодной учтивостью:

- Это не лучшее достоинство рыцаря, которое следует выставлять напоказ.

Юноша чуть покраснел, а придворный с другой стороны проговорил с наигранным восторгом:

- Ваша светлость, вы еще не пробовали вот этой жареной утки! Здесь ее готовят просто волшебно. Я не представлял, что такое можно сделать из обыкновенной птицы...

По его знаку слуги поставили перед юной светлостью блюдо с плавающей в кипящем жире коричневой тушкой с короткими культями. Юноша зло повел в сторону второго придворного глазами, но, сообразив, что его же спасают от неловкости, буркнул что-то и взялся с остервенением кромсать ножом утку.

Даниэль рядом со мной сказал насмешливо:

- Сын герцога Люткеленбергского, гранда Кастилии, конунга Хельнурга и графа Аквании, а главное - дальнего родственника Барбароссы. Герцогство, сказать по правде, почти не уступает размерам иному королевству! Потому юного Легальса сопровождают граф Эбергард Сейненский и граф Мемель, его наставники. Да только не сделать из курицы сокола...

Я ответил шепотом:

- Как-то не по себе рядом с этими светлостями и высочествами. Мне бы попроще соседей по столу...

Он подбадривающее улыбнулся.

- Барбаросса не дурак. И не слаб. За его столом только те, кто сам по себе что-то стоит. А на всякие там светлости и высочества король не больно обращает внимание.

Я бросил на него короткий взгляд и поспешил опустить глаза. Даниэль прав. Его самого бы не допустили за стол с такими знатными особами, если бы не обладал реальной властью там, на Юге, где королевская власть ослаблена, а вольные города сами пишут и принимают законы.

У герцога Валленштейна тоже какая-то цель есть, что-то помимо участия в турнире. Не думаю, что ради одной возможности сшибить кого-то с коня он преодолел такое расстояние. Это сэр Смит и ему подобные верят, что все-все собрались сюда ради удовольствия бить друг друга по головам на законном основании, да еще и деньги получить. Но среди веселых и разудалых морд вижу и совершенно трезвые, с холодными проницательными глазами.

У Валленштейна именно такой взгляд. Его герцогство, как мелькнуло в разговоре, расположено по эту сторону океана. Эту новость я долго поворачивал так и эдак, пока не нашел аналогию с французским городом-портом Кале, который неизменно принадлежал Англии, в то время как другие владения Англии во Франции то увеличивались, то сокращались.

Судя по обрывкам разговоров, он настоящий южанин, его герцогство по эту сторону океана... но по ту сторону Великого Хребта. Я жадно присматривался к человеку, во владениях которого нет церкви, который живет по иным законам, чем нынешний христианский мир. Герцог, похоже, уловил мой интерес, я поймал высокомерный и чуточку брезгливый взгляд, спохватился и перенес внимание на его рыцарей, что тоже с Юга.

Рыцарь Гогенштальд, постепенно хмелея, все чаще поглядывал на меня, лицо раскраснелось, наконец сказал очень уж учтиво:

- Сэр Ричард, на победу в турнире было много претендентов, их шансы обсуждались задолго до начала. Но ваше имя никто не упоминал!

Я налил себе в кубок вина, пригубил, прислушался к ощущениям. Рыцарь ждал, но я сделал вид, что любуюсь игрой света на драгоценных камешках в ободке кубка. Он выждал, продолжил вопросительным тоном:

- Мы пытались понять этот случай, но так и не разгадали...

Я сделал еще глоток, поставил кубок и стал накладывать себе жареных птичек. Гогенштальд снова выждал, теперь и герцог с Блэкгартом начали прислушиваться, наконец Гогенштальд сказал раздраженно:

- Сэр Ричард, вам не кажется, что это неучтиво?

- Что? - спросил я.

- Не отвечать на вопрос!

- Вопроса не было, - напомнил я. - Была констатация факта. Плохо вас обучают там, на Юге.

Он вспылил, завелся, но рука герцога опустилась на его плечо, я не слышал, что он сказал молодому рыцарю, однако тот увял, посмотрел на меня с нескрываемой злостью.

- Не придирайтесь к словам! Вы меня поняли.

- Учитесь мысли выражать грамотно, - сказал я поучающее. - Совсем у вас запущено, как погляжу...

Герцог поглядывал на меня искоса, в прищуренных глазах я видел странное ожидание. Гогенштальд сказал зло:

- А вас, погляжу, обучали долго? Но что-то вы молоды для обученного всем искусствам!

Я ответил прохладно:

- Я молод, но старые книги читал.

- И что?

- Можно и так получать житейскую мудрость, - сообщил я и посмотрел ему в глаза. - Учась на чужих ошибках.

Он фыркнул, но тон сбавил, чувствуется, не по себе, однако на него смотрят, сказал вызывающе:

- И что вам говорит житейская мудрость?

- Что девяносто девять из ста опасностей, - ответил я ровно, - которые нам угрожают и чего люди страшатся, остаются вымыслом.

Он умолк, озадаченный, Валленштейн впервые произнес, обращаясь ко мне:

- На случай не рассчитывайте. Вас с турнирного поля вынесут ногами вперед.

- Кто идет за шерстью, - ответил я, - возвращается стриженым.

Он молча покачал головой, глаза его стали темными. Мне почудилось, что это он старается проникнуть в мои чувства, словно водяная пыль из фонтана по голой коже, это сразу же прошло. Я отвернулся и стал прислушиваться к разговору архиепископа Кентерберийского с королем Барбароссой. Судя по репликам, король планирует в будущем на месте турнирного поля построить целый город: в ближайших горах обнаружена серебряная руда, а также залежи метеоритного железа. Сам город потребует в первую очередь, конечно же, церкви, ибо только церковь следит за тем, чтобы люди не превращались обратно в свиней.

- Хорошая мысль, сын мой, - обрадованно сказал архиепископ. - Очень мудрая даже...

Рядом громко звякнуло, я повернул голову, это сэр Гогенштальд положил на мою опустевшую тарелку огромный кусок баранины. Глаза молодого рыцаря холодно смеялись.

- Не слушайте старых дурней, - сказал он, - все равно у них ничего не получится. Лучше отведайте этой дивной баранины! Возможно, это ваша последняя трапеза. Будете в аду вспоминать...

- У меня тоже есть совет, - произнес я. Он с ожиданием посмотрел мне в лицо.

- Готов выслушать.

- Никогда, - сказал я, - не стойте между столбиком и собакой.

Он отшатнулся, озадаченный, я взял двумя пальцами баранину и швырнул под стол, где сразу радостно завозились собаки. Слуга подбежал по моему кивку, я велел сменить тарелку на чистую. Лицо Гогенштальда перекосилось, глаза вылезли из орбит, губы исчезли, выставив изъеденные сладостями зубы. Он выглядел так гадко, что даже Валленштейн и Блэкгарт переглянулись и отвели взгляды.

- Вы за это... - прохрипел он сдавленным голосом, - заплатите...

- В любое время, - ответил я. - Лосей бью в осень, а дураков - всегда. Даже в церкви.