я почувствовал страх, господин доктор; я все еще боюсь и все еще жду, что
меня начнут бить.
пришлось уйти из школы до того, как учитель это объяснил. Вы знаете, что
такое война?
церкви. Этого я еще никогда никому не рассказывал, кроме моей жены, но она
уже давно умерла, и теперь этого не знает никто, только ты; даже мои
родители и мои дети не знают; ты слышал, что я архитектор и, собственно
говоря, должен был бы строить дома. Но я их никогда не строил, я их только
взрывал; то же было и с церквами: мальчиком я без конца рисовал их на
гладкой чертежной бумаге, я мечтал строить церкви, но я никогда их не
строил. В армии начальство узнало из моих документов, что я писал
дипломную работу об одной проблеме статики. Статика, Гуго, - это учение о
равновесии сил, учение о натяжениях и сдвигах несущих поверхностей, без
статики нельзя построить даже негритянскую хижину; а противоположностью
статики является динамика. Это слово звучит почти так же, как динамит,
который используется при взрывах; и впрямь динамика связана с динамитом.
Всю войну я имел дело с динамитом. Я знал, что такое статика, Гуго, знал,
что такое динамика, и я знал все, что касается динамита, я проглотил массу
книг по этому вопросу. Но чтобы взорвать что-нибудь, надо знать только
одно: куда заложить заряд и какова должна быть его сила. Это я знал,
дружок. Вот так и вышло, что я взрывал мосты и жилые кварталы, церкви и
железнодорожные виадуки, виллы и уличные перекрестки; за это я получал
ордена и меня повышали в чинах: от лейтенанта я дослужился до
обер-лейтенанта, от обер-лейтенанта - до капитана; мне давали отпуска вне
очереди и награды, и все потому, что я знал, как надо взрывать, а в конце
войны я служил под началом генерала, который признавал только "сектор
обстрела". Знаешь, что такое "сектор обстрела"? Нет?
Святого Северина.
находится позади Святого Северина, то церковь лежала бы в моем "секторе
обстрела", таким образом, ее следовало бы взорвать как можно скорее,
сейчас же, без промедления, а то я не мог бы стрелять в мост; уверяю тебя,
Гуго, я бы взорвал Святого Северина, хотя знал, что мой генерал
сумасшедший, хотя знал, что "сектор обстрела" в данном случае сущая
чепуха, ведь если стрелять сверху, понимаешь, то тебе не нужно никакого
"сектора обстрела", и, в конце концов, даже до самых тупоумных генералов
должно дойти, что за последние полвека изобрели самолеты. Но мой генерал
был сумасшедший, он вызубрил на всю жизнь свои лекции о "секторе
обстрела", вот я и обеспечивал ему этот сектор; у меня в части собрались
хорошие ребята - физики, архитекторы, и мы взрывали все, что попадалось на
нашем пути, под конец мы взорвали одно величественное сооружение, нечто
грандиозное, целый комплекс гигантских, построенных на века зданий -
собор, конюшни, монашеские кельи, административные постройки, усадьбу -
целое аббатство, Гуго; оно находилось как раз между двумя армиями -
немецкой и американской, и я обеспечил немецкой армии "сектор обстрела",
который ей был совершенно ни к чему; стены падали к моим ногам, на скотных
дворах ревела скотина, монахи проклинали нас, но ничто не могло меня
остановить, я взорвал все аббатство Святого Антония в Киссатале, взорвал
за три дня до окончания войны. При этом я был корректен, дружок, неизменно
корректен - такой же, каким ты привык меня видеть.
мишень, он снова положил его на согнутый палец, потом толкнул бильярдный
шар; белый шар, петляя, покатился по зеленому полю от одного черного борта
к другому.
действительности прозвучали эти одиннадцать ударов?
шары остановятся, и отложил кий.
Модестгассе.
обеду - толкали сервировочные столики по определенным маршрутам,
раскладывали серебро, меняли вазы с цветами, вместо высоких вазочек с
белыми гвоздиками ставили круглые вазочки со скромными фиалками; убирали
со столов стаканчики с джемом и расставляли рюмки для вина: широкие - для
красного, узкие - для белого; только на один стол, где сидела овечья
жрица, они поставили молоко; в хрустальном графине оно казалось серым.
портьеру, спустился по ступенькам вниз и сразу очутился на улице, как раз
напротив башни Святого Северина.
4
взад и вперед по его мастерской, открывала шкафы, выдвигала ящики,
развязывала пачки бумаг, разворачивала свернутые в трубку чертежи; только
изредка она подходила к окну, чтобы потревожить Фемеля; это случалось,
когда на документе не было даты или на чертеже соответствующей надписи.
Фемель любил порядок, но не умел его поддерживать. Леонора - вот кто
наведет у него порядок; на просторном полу мастерской она раскладывала
документы, чертежи, письма и расчеты по годам - пятьдесят лет прошло, а
пол все еще дрожал от стука типографских машин; тысяча девятьсот седьмой
год, восьмой, девятый, десятый; по мере того как век взрослел, пачки
становились все толще, пачка за тысяча девятьсот девятый год была больше,
чем за тысяча девятьсот восьмой, а пачка за тысяча девятьсот десятый
больше, чем за девятьсот девятый; Леонора сумеет составить диаграмму его
деятельности, она такая дотошная, ее здорово вымуштровали.
угодно, голубушка. Это? Это больница в Вайденхаммере, я построил ее в
тысяча девятьсот двадцать четвертом году, в сентябре ее открыли.
девятьсот восемнадцатого, были совсем тонкие, в них лежало по три-четыре
чертежа, не больше; загородная вилла для генерала, охотничий домик для
обер-бургомистра, часовня Святого Себастиана для стрелкового ферейна. Эти
заказы он брал ради того, чтобы получить отпуск, за них платили
драгоценными отпускными днями; чтобы повидаться с детьми, он бесплатно
строил генералам дворцы.
Францисканский монастырь. Современная архитектура? Конечно, современные
здания я тоже строил.
фонаря; цвет неба все время менялся, деревья во дворах становились то
серыми, то черными, то опять зелеными, цветы в садиках на крышах цвели и
отцветали. Дети, игравшие на свинцовых крышах, подрастали и сами
становились родителями, а их родители превращались в бабушек и дедушек, и
вот уже другие дети играли на свинцовых крышах; только очертания крыш не
менялись, не менялся мост, не менялись горы, которые в ясные дни
вырисовывались на горизонте; но потом вторая мировая война изменила силуэт
города, появились зияющие бреши, бреши, через которые проглядывал Рейн,
отливающий в солнечные дни серебром, а в пасмурные дни чем-то серым,
проглядывал разводной мост в Старой гавани, но теперь бреши уже
давным-давно заполнили, и дети по-прежнему играют на свинцовых крышах -
напротив на крыше дома Кильбов его внучка ходит взад и вперед с учебником
в руках, точь-в-точь как пятьдесят лет назад ходила его жена. Или, быть
может, это и впрямь его жена, Иоганна, читает там в солнечные дни
"Коварство и любовь"?
ответил на телефонный вызов.
пересчитать по пальцам одной руки. Двое внуков, сын, я и вы, Леонора, вы
ведь не откажете мне?
одной руки.
был им всегда; я все предвидел заранее, знал, чего хочу, и знал, что
достигну этого; только одного я никогда не знал, не знаю и по сию пору:
для чего я все это делал? Ради денег, ради славы или только потому, что
это меня забавляло? К чему я стремился в то утро, в пятницу шестого