надо, - рычал в ответ Луи. - Я произошел от самого себя, и у меня нет
никаких предков". Прославленные философы нашего времени кончали жизнь
самоубийством после беседы с голышом. Луи их не оплакивал.
воздействием своих речей на публику. Каждое его выступление сотрясало души,
воспламеняло их. Этот гениальный подстрекатель одной фразой мог ввергнуть
слушателей в безумие. В результате произошла целая серия волнений, от
которых Луи сразу следовало бы откреститься. Но он и не подумал этого
делать, напротив, призвал, с целью позабавиться, умножать их, так что виллу
Кремеров вскоре прозвали Центром Хаоса.
главаря смутьянов. И среди них сразу же выделились две прямо
противоположные категории поклонников: одни принимали близко к сердцу его
гимн познанию, другие же преклонялись перед ним за отказ жить. Первых - по
большей части совсем маленьких детей - охватила, подобно ему, подлинная
булимия13 культуры. Уже в яслях крошечные отличники, увлекая за собой
товарищей, накидывались на алгебру, мертвые языки, молекулярную биологию с
истовостью и рвением, пугавшими их воспитателей. Сказать, что эти крошки
любили школу, недостаточно - они ее боготворили. Самые рьяные уходили из
дому, чтобы поселиться в классе, где держали спальные мешки и необходимые
предметы туалета. Вскоре многие коллежи и лицеи стали работать
круглосуточно, включая и каникулы. Учителя обоего пола были затем
низвергнуты и изгнаны за невежество их же лучшими учениками, а полиции
пришлось силой вытаскивать сверходаренных тружеников, которые в буквальном
смысле приковали себя цепями к столам или скамьям.
излишествам, призывал их к еще большему усердию и прилежанию. Мадлен каждый
вечер рассказывала ему о безумствах, вызванных жаждой познания, и мать с
сыном - каждый на своем этаже - хохотали над тупыми персонажами этого
младенческого карнавала.
помощи в библиотеках, музеях, консерваториях. Глубокой ночью заплаканные
родители стучатся в двери Лувра, нью-йоркского музея Уитни, амстердамского
Рийксмузеум, держа на руках судорожно дергающегося и закатившего глаза
младенца. Они умоляют служителя: "Скорее, пожалуйста, малыш должен увидеть
картину Рембрандта, Пикассо или Ван Гога, иначе он задохнется!" Ребенка
усаживают в колясочку и стремглав -везут по бесчисленным коридорам, чтобы
показать ему "Ночной дозор", "Авиньонских девушек" или пейзаж Овер-сюр-Уаз.
Мертвенно-бледный карапуз розовеет, обретая силы, и восклицает: "Как это
прекрасно, как прекрасно!" - а затем требует отвезти себя в зал скульптуры,
где начинает, всхлипывая и нежно бормоча, обнимать одну за другой мраморные
статуи. Подобные сцены происходили во всех музеях Европы и Америки;
несколько случаев было отмечено в Египте, Индии, Японии. В большинстве
столиц мира небольшие оркестры, прозванные "квартетами S.O.S.", играют
денно и нощно в кузове объезжающего город грузовика - только с их помощью
удается спасти ребенка, подхватившего особо опасную форму заболевания.
Ситуация весьма осложнилась, - добавляла Мадлен, - с тех пор, как
пострелята возжелали физического соприкосновения с шедеврами. Простое
созерцание их уже не удовлетворяет - приходится снимать картину со стены,
чтобы они могли потрогать пальчиком полотно, прижаться к нему, поцеловать
или даже улечься на него с риском повредить навсегда. Некоторые же решили
обрести бессмертие в произведении искусства - к нему приникают с такой
силой, так отчаянно ласкаются и трутся об него, что врываются внутрь. На
многих полотнах Иеронима Босха, Брейгеля, Ренуара, Веласкеса, Гойи уже
красуются милые крошки, одетые по моде конца двадцатого века, - изгнать их
невозможно, ибо они намертво слились с изображением. Утверждают даже, -
вносила уточнение Мадлен, - что "Плот "Медузы"14 под тяжестью безбилетных
пассажиров в коротких штанишках окончательно погрузился под воду, а на
картине видны теперь только штормовые волны.
повелителю:
словно короля, сорванцы, впав в состояние эстетического транса, потрясают
вашими портретами (размытыми) и с таким остервенением набрасываются на
памятники культуры, что их приходится охранять силам правопорядка; старые
няньки, позабыв про комиксы, толкуют о Спинозе и Эпиктете; в серии "Розовая
библиотека"15 появилась сокращенная версия "Науки логики" Гегеля, а в
крупнейших лицеях на смену школьному жаргону и прочим дурачествам пришла
мода изъясняться на латыни Цицерона и греческом Демосфена, лучшие же
ученики говорят только на санскрите или арамейском.
человеческой глупости. Воистину, он уподобился тому камню, который, будучи
брошен в воду, вызвал ужасный шторм.
перед искушением, при каждом удобном случае разжигая новую смуту среди
своих соплеменников. Как раз в это время к изголовью Мадлен потянулись
фанатики другого рода - больше всего их восхищало то, с какой решимостью
младенец хлопнул дверью перед Вселенной. Они желали представить ее сыну
длинный список страданий человечества и возвестить о своем неприятии этого
гнусного мира. Луи растравлял их раны, нашептывая с вкрадчивостью прелата:
родиться!
ненавидя земное существование, они требовали свободы не рождаться и права
навечно пребывать во младенчестве. Луи, чья популярность достигла тогда
зенита, подливал масла в огонь, восклицая:
совокуплений: мало того что это мерзко, но вдобавок ведет к размножению.
Непокорных Младенцев и призвал детей оставаться у мамочки до лучших времен.
По его наущению несколько беременных женщин решили впасть в анабиоз,
распорядившись оживить их, когда наступит конец света. Луи удалось внедрить
в сознание своих приверженцев максиму: "Лучше не быть!" Взрослые тащили
матерей в суд, ибо те посмели произвести их на свет, не спрашивая согласия,
- теперь они требовали возмещения убытков с процентами. Брюхатые не знали,
как им поступить. А вдруг малыш заартачится и начнет вопить: "Засунь меня
обратно, иначе я подам жалобу!" Кстати говоря, многие беби, поддавшись
пропаганде Луи, втихомолку шантажировали родителей: "Я вылезу при одном
условии - если мне заплатят за обязанность жить".
внушали новорожденным отвращение к жизни и прельщали кругленькими суммами,
которые так легко можно будет заработать, восстав против отца с матерью.
остановиться. Но он перегнул палку, и это едва не оказалось для него
роковым. Каждый день он рассылал нарочных и вестников, призванных
распространять его лозунги и внедрять в общество новые ферменты брожения.
Он поощрял самые дикие выходки, щедрой рукой изливал желчь в слабые души,
дабы успешнее их совратить. Он хотел заставить людей стыдиться самих себя,
внушить им такое отвращение к жизни, чтобы они утратили последние остатки
здравого смысла. И маленький поджигатель отдал приказ, распространившийся с
быстротой огня по сухой траве; "Назад, к мамочке!" Не в силах смириться с
фактом рождения, многие прониклись горькой и яростной тоской по утерянному
преднатальному состоянию. Наплевав на возраст и социальный статус, они
предпринимали попытки втиснуться в маточный канал, чтобы вернуться в чрево
и укрыться в родной утробе. Здоровенные парни звонили в двери своих
матерей, говорили: "Мама, я хочу обратно!" - и, опустив голову на манер
атакующего быка, старались проникнуть в чрево. Нужно было видеть этих
громил, которые роились под материнским животом, словно пчелы у лотка.
Милые старушки не знали, как им отбиться от подобных притязаний. Каждая
девушка в момент любовной близости трепетала, подозревая, что возлюбленный
хочет остаться в ней. Судя по всему, особое рвение проявили развратники. Их
просто нельзя было оторвать от интимных органов женщины. Старые ловеласы
жаждали обрести запах плаценты во влагалище любовницы - когда они
поглаживали и вылизывали промежность, память возвращала их в уютное
гнездышко матки. Все эти сумасбродства приводили Луи в восторг: он уже
представлял себе, как поколение за поколением пятится назад по цепи
эволюции, пока наконец человечество, беременное самим собой, не столкнется
нос к носу с Адамом и Евой, чтобы сказать им: "Ну что, отменяем это раз и
навсегда?"
порожденные призывами к бунту, умножались слишком уж быстро, и это начинало
внушать тревогу. Дивный Атом, обуреваемый жаждой взять реванш над людьми, и
слушать не захотел. Он веселился от души, наблюдая за юной и не столь уж
юной сволочью, - как она на глазах превращается в ничтожество.
негодник, как я...
признавались:
удалось.
Шломо Вульф
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Ильин Андрей
Посняков Андрей