как если бы хотел соединить все со всем в добродетелях и заслугах, ибо,
следуя как Господу, так и апостолу, он почти повсюду прекословил бы [им].
Так, в частности, [вышеприведенное] высказывание означает, что возможна
нехватка чего-то для спасения, но не недостаток в совершенстве добродетелей.
Никто, обладающий любовью, не гибнет, но ни один в ней не уравнивается [с
другим].
которые мы представляем, чтобы иметь возможность рационально раскрыть
истину, исследуя их все. Те, кто действительно ищет место, которого они до
сих пор не знают, принуждены исследовать множество путей, чтобы иметь
возможность найти более правильный, как заставляют это сделать сейчас меня
ради исследования высшего блага, между тем как я, по твоей просьбе,
предлагаю мнения наших предков или мое собственное.
качестве мнения, даже если оно не было истинным, имело бы, по крайней мере,
хоть немного честности. Ведь то, что очевидно ложно, не стоит труда
опровергнуть какими-либо доводами.
состояние (status) будущей жизни в сравнении с благами жизни настоящей? Ведь
когда вы говорите, что Бог предлагает нам две цели, а именно: высшее счастье
на Небе или высшее зло в аду, вы допускаете это не иначе, как добро либо зло
относительно жизни дольнего мира. Конечно, разум свидетельствует нам о шести
состояниях-статусах людей, трех в этой жизни и - на том же основании - трех
других подобных в жизни будущей. Первый статус человека - это [статус],
полученный им от рождения, пока он еще не обрел возбужденную разумом
свободную волю, чтобы на основании его выбора, его можно было назвать добрым
человеком или злым, хотя сам по себе он является вещью благой, то есть
благой субстанцией, или творением. Из этого первого статуса человека, когда
он, войдя в возраст различения, осознанно может склониться к добру или злу,
уже сам осуществившись как добрый или злой человек, он собственной волей
обозначил добрый или злой статус человека. Первый статус человека можно
назвать как бы статусом безразличным, то есть ни добрым, ни злым. Второй,
если он возвысится до добродетелей, благим, если же опустится до пороков,
злым. Также и в будущей жизни у него три статуса: один как бы статус
безразличный, не являющийся в собственном смысле ни блаженным, ни плачевным;
он принадлежит тем, у кого, как мы сказали, в дольнем мире преобладал над
всем безразличный статус, то есть лишенный заслуг, еще не пробужденный
человеческим разумом; другой - статус, [обретенный наибольшими заслугами],
третий - наименьшими. Эти [последние] два по сравнению с [соответствующими]
двумя другими, [что родом] из дольнего мира, которые заслуживаются людьми,
можно, по моему мнению, назвать Высшим благом и Высшим злом, потому что к
ним не примешивается ничего - ни [более] бедственного, ни [более]
счастливого,, тогда как ясно, что другие два, [относящиеся к этой жизни],
перемешаны, так что в них нет равенства добра и зла в их чистом виде.
небесной жизни и наоборот - под Высшим злом - вечное будущее проклятие
злодеев. Как ты напомнил, мы стяжаем тот или другой статус нашими заслугами,
благодаря которым туда доходят как бы определенными путями.
естественному закону, нет тверже убеждения, чем то, что для блаженства
достаточно добродетели и что только добродетели блаженны; никто не
приобретает- этого имени [- блаженного -] иным путем. И наоборот: известно,
что никто не становится истинно злым иначе как только через [свои] пороки.
Отсюда ясно, что [добродетель и порок] - это подступы как к Высшему благу,
так и к Высшему злу.
высшего блага и высшего зла человека и коснулся ко всему прочему подступов
их. Хочется несколько ослабить вожжи наших возражений на этом пути, отчего
тебе легче будет добраться до цели, которую ты преследуешь, и иметь
возможность более достоверным и совершенным способом вынести суждение о том,
как исполнить дело. Обнаружив таким образом собственное суждение о высшем
благе и высшем зле человека, тебе самому же останется тщательно определить
то их них, что ты назвал подступами, то есть добродетели и пороки, и
различить их, чтобы достигнуть [одних] или избежать [других], благодаря чему
их лучше познать.
(habitus) духа и, наоборот, порок, я полагаю, - это наихудшее приобретенное
свойство духа. Свойством мы называем то, что выделил в "Категориях"
Аристотель, когда через свойство и состояние (dispositio) описывал первый
вид качества. Свойство, следовательно, есть не естественно врожденное
(naturaliter insita) качество вещи, но приобретенное усердием, при
тщательном размышлении, и мало подвижное [41]. Отсюда [происходит] то, что
называют естественным целомудрием [встречающимся] у некоторых людей. Оно
является следствием телесной фригидности или природным состоянием
(complexio) и никогда не ведет никакой борьбы с вожделением, в чем
одерживает победу, и потому не имеет заслуги. Мы никоим образом не считаем
это добродетелями, то есть это легко подвижные качества души. Ведь там, где
нет никакой битвы как самозащиты, там нет и венца одержавшей верх
добродетели. Об этом говорят даже ваши великие философы: не увенчивается,
если незаконно будет подвизаться [(2-е Посл. к Тимофею, II, 5)]. Отсюда же и
речь самой философии к Боэцию в четвертой книге его "Утешения [философией]":
"Потому добродетель и называется добродетелью, что, опираясь на свои силы,
она не побеждается врагами". Боэций же утверждает, что всякая добродетель
мало меняется: он так и перевел [это место] в указанном трактате Аристотеля
о качестве помещающего знания и добродетели среди свойств. В самом деле,
говорит тот, нет добродетели, если она без труда поддается изменениям. Ведь
не тот, кто однажды праведно рассудил, праведен, и не тот, кто однажды
совершил прелюбодеяние, прелюбодей, но со всем этим должна пребывать в союзе
сама воля и обдуманное намерение (cogitatio).
нас к заслуге истинной добродетели, каковыми являются каждый отдельный вид
добродетели - одни насчитывают их много, другие меньше. Сократ, например,
благодаря которому прежде или больше всего упрочилось изучение морального
знания (disciplina) различил четыре вида добродетели: благоразумие,
праведность, стойкость, воздержание [42]. Некоторые, однако, называют
благоразумие скорее основой (mater), то есть началом добродетелей, чем
собственно добродетелью. Ведь благоразумие - это само познание нравов,
которое, как свидетельствует трактат [Цицерона] по этике, называется знанием
добра и зла [43], то есть оно есть само различение благого или злого, что и
нужно называть благим или злым само по себе. Действительно, благо и зло,
проистекающие только из самих себя, называются так собственно и
субстанциально, поскольку они самостные добродетели или пороки. Но некоторые
[из них являются таковыми] случайно и через иное. Например, поступки,
получающиеся в результате наших деяний, хотя сами собой безразличные,
называются, однако, добрыми или злыми, судя по намерению (intentio), из
которого они исходят. Оттого часто [случается], что одно и то же деяние,
совершенное разными людьми или одним и тем же человеком в разное время и с
разными умыслами (intentio), называется добрым или злым. Они называются
добрыми или злыми субстанциально, на основании их собственной природы,
поскольку извечно пребывают несмешанными, ибо то, что единожды благо,
никогда не сможет стать злом и наоборот; следовательно, различение их - как
благого и злого - называется благоразумием. Ведь такое различение, поскольку
оно может быть свойственно равно как порочным, так и добрым людям, [само по
себе] не имеет заслуги: и никоим образом оно прямо не называется
добродетелью, или наилучшим расположением духа. Оттого Аристотель, различая
знание о добродетелях, как в указанном трактате о свойствах качества,
приводит такой пример: "Таковы знания и добродетели" '. Объясняя это место,
Боэций в "Комментариях к "Категориям" Аристотеля" замечает: "Аристотель не
считает, подобно Сократу, добродетели знаниями". Также и знаменитый
Августин, как я уже упоминал, который прежде был нашим, а затем стал вашим,
иногда переносит имя добродетели на веру и надежду, а иногда сводит [ее]
только к милосердию, которое принадлежит особенно к специально добрым людям,
тогда как прочие две [добродетели - вера и надежда] общи и для проклятых, и
для избранных. Ведь написано: Так и вера, если не имеет дел, мертва сама по
себе [(Послание Иакова, II, 17)] и надежда нечестивых погибнет [(Притчи, X,
28)]. Итак, как вера или надежда без деяний становятся бесполезными, скорее
даже вредными для нас, так и благоразумие. Ведь мы, когда избегаем делать
нечто, зная, однако, что это нужно делать, либо когда делаем то, что не
нужно делать, по сути совершаем больше, чем если бы пребывали в неведении,
которое можно было бы принять за смягчающее обстоятельство. Отсюда и то
[высказывание], тебе известное: Раб же тот, который знал волю господина
своего [:] и не делал по воле Его, бит будет много [(Лука, XII, 47)], и в
другом месте: Лучше бы им не познать пути правды, нежели поикавши
возвратиться назад. (2-е Послание Петра, 11, 21). Благоразумие,
следовательно, подобно вере и надежде, которые равно подобают как дурным,
так и добрым людям, и нужно не столько говорить о добродетелях, сколько
укреплять подступы, или стремление к добродетелям.
перейти к другим добродетелям, различенным Сократом.
определявшая достоинство каждого. Это такая добродетель, благодаря которой
мы желаем, чтобы каждый получил то. чего достоин, дабы общее благо не
претерпело ущерба. Действительно, часто случается, что, пока мы воздаем
кому-нибудь по заслугам, то, что делается ради одного, наносит общий ущерб.
Таким образом, характерно, что часть не наносит ущерба целому, а
единичность, служа общей пользе - общности. Из этого следует, что цель прямо
связывает все, что мы совершаем, чтобы каждый всегда мог думать не столь о
собственном благе, сколь об общем, замечать дело не столь семейное, сколь
государственное, и жить не столько ради себя, сколько ради отчизны. Потому
Сократ, этот первый и величайший доктор моральной философии, полагал, что
Шилова Юлия
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Орлов Алекс
Афанасьев Роман