немного. Полагаю, и выглядела я неважно: худая, изможденная, с ввалившимися
глазами, похожая на сиделку, проводящую ночи у постели больного, на
переутомленную служанку или запутавшегося в долгах безработного. Однако я не
запуталась в долгах и не оказалась в крайней бедности. Хотя мисс Марчмонт не
успела обеспечить мое будущее, что, судя по ее словам в ту последнюю ночь,
она намеревалась сделать, после похорон ее троюродный брат, наследник
состояния, полностью заплатил причитавшееся мне жалованье; у него было лицо
скряги, с острым носом и втянутыми висками, и, как я узнала впоследствии, он
в самом деле был скуп, в отличие от своей покойной родственницы, память
которой по сей день благословляют бедные и обездоленные. Я располагала тогда
пятнадцатью фунтами, физическое и душевное здоровье мое было подорвано, но
не сломлено. По сравнению со многими другими я находилась в завидном
положении. Однако и в довольно затруднительном: меня очень тревожило, что
через неделю мне предстояло оставить свое тогдашнее жилье, а поселиться было
негде.
няне, которая теперь служила экономкой в богатом доме неподалеку от того
места, где жила мисс Марчмонт. Я провела у нее несколько часов, она
успокаивала меня, но ничем не могла помочь. Я вышла от нее в сумерки,
пребывая по-прежнему в растерянности. Мне предстояло пройти две мили; вечер
был ясный и морозный. Несмотря на одиночество, бедность и сложность моего
положения, сердце, напоенное силами юности, - ведь мне шел только двадцать
третий год, - билось ровно и сильно. Да, конечно, оно билось сильно, иначе я
бы дрожала от страха на пустынной дороге, которая тянулась по безмолвному
полю, где не видно было ни деревушки, ни домика; мне было бы страшно, потому
что луна скрылась, и я определяла направление по звездам; мне было бы
особенно страшно из-за того, что на севере горело столь редкое и
таинственное полярное сияние. Однако это величественное зрелище вызвало во
мне не страх, а совсем иные чувства. Казалось, оно вливало в меня новые
силы. Ветерок, сопровождавший его, ободрял меня и укреплял мой дух. Мне была
ниспослана дерзкая мысль, и ее тотчас впитал мой окрепший разум.
равнинной плодородной центральной части Англии, я мысленным взором увидела
невдалеке то, чего наяву мне никогда не приходилось видеть, - я увидела
Лондон.
намерении.
белый свет немногим лучше моего. Однако при всей своей серьезности и
рассудительности она не сочла мою мысль безумной. Я действительно умела
вести себя очень сдержанно и потому могла совершать кое-какие поступки, не
только не вызывая осуждения, но часто получая одобрение; если бы подобные
поступки я совершала в возбужденном или расстроенном состоянии, многие сочли
бы меня фантазеркой и фанатичкой.
о том, какие трудности могут возникнуть у меня на пути. Вдруг мимо окна
пробежал ребенок и ворвался в комнату. Пританцовывая и смеясь, этот
хорошенький мальчик подскочил ко мне, а я посадила его на колени, так как
знала и ребенка и его мать - замужнюю дочь хозяина дома.
мне было десять, а ей шестнадцать лет, учились в одной школе, и я помнила ее
миловидной девушкой, но настолько бездарной, что она училась на класс ниже
меня.
миссис Лей. Какой красивой и приятной женщиной стала некогда хорошенькая и
добродушная, но глупенькая девочка! Замужество и материнство - вот что
изменило ее подобным образом, впоследствии мне не раз приходилось наблюдать
такие же перемены и в менее привлекательных девушках. Меня она не узнала. Я
тоже изменилась, боюсь, правда, что не в лучшую сторону. Я не стала
напоминать ей о себе - зачем? Она пришла, чтобы взять сынишку на прогулку,
ее сопровождала няня с младенцем на руках. Я рассказываю об этом эпизоде
только для того, чтобы отметить, что, обращаясь к няне, миссис Лей говорила
по-французски (кстати, говорила очень плохо, с безнадежно скверным
произношением, невольно напомнившим мне наши школьные дни), и я поняла, что
няня - иностранка. Мальчик болтал по-французски свободно. Когда вся компания
удалилась, миссис Баррет заметила, что ее юная госпожа привезла иностранную
няню два года тому назад из поездки по Европе, с ней обращаются почти как с
гувернанткой и вся ее работа - гулять с маленьким и разговаривать
по-французски с мастером Чарльзом, а еще, - добавила миссис Баррет, - она
рассказывает, что за границей многим англичанкам живется не хуже, чем ей
здесь.
кладовую казалось бы бесполезные обрывки и кусочки, которые, по их
дальновидному предположению, можно будет когда-нибудь использовать. Перед
уходом мой старый друг миссис Баррет дала мне адрес респектабельной
старинной гостиницы в Сити, где, сказала она, часто останавливались в
прежние времена мои дядья.
не столь большую предприимчивость, как может подумать читатель. Проехать мне
нужно было всего пятьдесят миль, и средств у меня было достаточно, чтоб
оплатить дорогу, прожить там несколько дней и вернуться обратно, если ничто
меня там не привлечет. Я относилась к этой поездке скорее как к
кратковременному отдыху, который в кои-то веки разрешил себе измученный
работой человек, чем как к смертельному риску. Все свои поступки нужно
оценивать сдержанно, тогда человек сохраняет душевное и физическое
спокойствие и не приходит в возбужденное состояние, вызываемое слишком
пылким воображением.
давно прошедших днях; до недавних пор мои волосы сопротивлялись морозам
времени, но теперь они, наконец, побелели и лежат под белым чепцом, как снег
под снегом). В сырой февральский вечер, около девяти часов, я приехала в
Лондон.
поэтическое описание первых впечатлений, и я рада этому, ибо у меня не было
на них ни времени, ни настроения: ведь в тот поздний, темный, сырой и
дождливый вечер я оказалась в многолюдном, но для меня пустынном, огромном
городе, величие и непостижимость которого подвергали тяжелейшему испытанию
все способности к ясному мышлению и непоколебимому самообладанию, коими
природа, не наделив меня иными, более блестящими свойствами, все-таки,
видимо, одарила меня.
дилижанс, показалось мне незнакомым, почти как иностранная речь. Мне никогда
не приходилось слышать, чтобы по-английски говорили так отрывисто. Однако
мне все же удалось понять, что они говорят, и объясниться самой в той мере,
в какой было нужно, чтобы меня и мои вещи препроводили в гостиницу,
рекомендованную мне миссис Баррет. Сколь рискованным, угнетающим и
неразумным представился теперь мне мой побег! Впервые в Лондоне, впервые в
гостинице, утомленная путешествием, подавленная темнотой, окоченевшая от
холода, лишенная и житейского опыта, и возможности получить совет, - и при
этом вынужденная действовать.
оцепеневший и растерянный, как, впрочем, и все остальные чувства, стал
судорожно выполнять свои обязанности только под напором неумолимых
обстоятельств. Подгоняемый таким образом, он заплатил носильщику, и я,
учитывая наше критическое положение, не очень рассердилась на него, когда
носильщик его изрядно обсчитал; потом мой здравый смысл попросил слугу
провести нас в комнату, робко вызвал горничную и, более того, даже перенес,
не струсив, надменность этой леди, когда она, наконец, появилась.
городского представления о привлекательности и изяществе.
нарядные передник, наколку и платье. В ее бойкой и жеманной речи звучала
самоуверенность и презрение к моему робкому тону, а ее щегольской наряд
словно бросал вызов моему простому деревенскому платью.
окружение у меня новые; это пойдет мне на пользу".
слугой, который в своем черном сюртуке и белом шейном платке походил на
пастора, я вскоре добилась от них вежливого обращения. Они, вероятно,
сначала подумали, что я тоже служанка, но через некоторое время изменили
свое мнение и стали относиться ко мне с пренебрежительной учтивостью.
своей комнате; когда же я присела около кровати и положила голову и руки на
подушку, меня охватила смертная тоска. Внезапно весь ужас положения
раскрылся перед моим внутренним взором, я ощутила, сколь оно нелепо и
безысходно. Что я делаю, совершенно одна, в громадном Лондоне? Как поступить
мне завтра? На что надеяться? Кто из друзей есть у меня на земле? Откуда я
пришла? Куда мне идти? Что делать?
последовала долгая мрачная пауза, заполненная горькими думами, но все же я
не жалела о своем поступке и не собиралась отказываться от своего намерения.
Смутная, но крепкая уверенность, что лучше двигаться вперед, чем назад, что
я способна идти вперед и со временем выйду на дорогу, пусть узкую и тяжелую,
возобладала над всеми другими чувствами: она так надежно заглушила их, что я
наконец успокоилась и смогла прочитать молитву и подготовиться ко сну. Как
только я улеглась и погасила свечу, в ночи раздался глубокий, низкий, мощный
звон. Сначала я не поняла, что это, но когда прозвучал двенадцатый сильный,
гулкий и трепещущий удар, я сказала: "Я нашла убежище под сенью собора св.