Наташечкиной с тыльной стороны чертежей.
Цыпленков неторопливо приводил статистические данные:
первокурсниками. На вашем курсе вы -- десятый. У вас очень расторопный курс.
Зайдите попозже, я выдам вам другой вариант.
Брошу институт!
сумеречный образ жизни и нормальный дневной свет сильно раздражал его.
не вставая. Сожители ничем ему помочь не могли. Они сами еле тянули эти
долгие основные, размерные и штрихпунктирные линии по бесконечно белым
листам ватмана. Вскоре Артамонов начал заговариваться. Уставя глаза в
потолок, он битыми часами твердил одно и то же: "В четверг четвертого числа
в четыре с четвертью часа четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили
черными чернилами чертеж черезвычайно чисто". Потом затих.
коридоре.
полугодовому объему чертежей. Он, конечно же, мог бы опять найти подобный
вариант, пересветить чертежики и теперь уже по-умному, как подсказал Бирюк,
стереть резинкой следы плагиата, но, словно кому-то назло, он смахнул со
стола лишние предметы и приколол первый лист.
консультациях геометр продолжал прижимать Валеру к земле:
Настолько все знаете, что и спросить нечего? Или не знаете, что спрашивать?
Тогда зачем пришли на консультацию? Это не занятия. Посещать консультации
необязательно. Если нет вопросов -- вы свободны.
стоячую забастовку.
староста.
экзамен парни.
себя, и войдем к Цыпленкову сразу все втроем. Авось проскочим. Бирюк
говорил, Цыпленков падок на эти парфюмерные дела. Глядишь, и оценит. С глазу
на глаз мы с ним как-нибудь разберемся.
семестре.
причине и к ней Цыпленков мог бы отнестись вот так же льготно. Но геометр не
тронул ее и без всяких причин. Он только спросил:
красивым чертежным шрифтом заветный "хор".
Татьяной, чего она терпеть не могла.
Девушки оказались правы -- Цыпленков растаял от духов, и проза, которую
несли экзаменуемые, не очень сказалась на отметках.
Артамонов.
прижимала к земле не студентов, а преподавателя Ярославцева, которого
Татьяна за маленький рост прозвала Малоярославцевым. Решетнев объяснял этот
феномен тем, что, по третьему закону Ньютона, на всякое действие объект
отвечает равным ему противодействием.
полюбить их, но Решетнев сводил на нет происки педагогического чувства. С
тех пор как Решетнев задал физику вопрос о периферийных последствиях черных
дыр, самым страшным для лектора Ярославцева стало приближение конца лекции.
конце каждой лекции с чувством исполненного долга посматривал на часы,
стрелки которых аккуратно продвигались к звонку. Теперь он ожидал окончания
лекции как напасти.
у слушателей: какие будут вопросы? Или: нет ли вопросов по новому материалу?
Раньше Владимир Иванович Ярославцев спокойно бросал в аудиторию эту риторику
и, не глядя на студентов, аккуратно складывал в папочку свои шпаргалки, а
затем под звонок методично завязывал тесемочки этой папочки. Никто из
первокурсников ничем не интересовался. Всем все было ясно.
вставал Решетнев и загонял Ярославцева в такие уголки вселенной, куда еще не
дошел солнечный свет. Похоже, таким образом Решетнев хотел расквитаться с
высшей школой за свое неудачное поступление в Московский институт
космических исследований.
рассчитывала ответить лишь за рубежом двадцатого столетия. Очки физика
сползали на кончик носа, начинавшего непоправимо синеть, а лоб равномерно
покрывался испариной. Ярославцев пыжился, желая не уронить себя в глазах
аудитории, но спасительного звонка не следовало. Владимир Иванович обещал
ответить на заданный вопрос на следующей лекции и сразу после занятий бежал
в научную библиотеку, чтобы покопаться в специальной литературе, но ничего
путного не находил, да и не мог найти -- ведь космогонические проблемы,
волновавшие Решетнева, не встали еще во весь рост перед жителями Земли, а в
ученом мире по ним не было даже гипотез.
энтузиазма, но Решетнев был неукротим -- как только в конце лекции
выдавалась свободная минутка, он тут же возникал над физическим спокойствием
аудитории и задавал свой очередной безответный вопрос.
себе блиц-сессию и сдал в день четыре экзамена -- досрочно получил пятерку
за реферат по химии, отхватил зачет по истории КПСС, сдал математику и в
конце дня пришел на экзамен по физике с другой группой.
попросил он Ярославцева.
когда он вовсю занимается физикой космоса и макрочастиц!
глядя на формулы и вспоминая неловкость, которую испытывал перед
неразрешаемыми вопросами. -- Судя по зачетке, вы готовились в эти дни к
химии, математике и истории партии. Можно с уверенностью сказать, что физику
в руки вы не брали. Три балла.
по этому поводу Бирюк. На пять знает физику Бог, на четыре -- профессор, а
студент, естественно, не больше, чем на тройку.
четыре экзамена! Приходили любопытные, смотрели -- действительно! Одна и та
же дата рядом с отметками стояла в зачетке в столбик четыре раза.
День донора
Бирюк. Мало того, что он руководил "Спазмами", он тащил на своей костлявой
спине все младшие курсы. Сколько зачетов было сдано по его рекомендациям!
Сколько новых дел акклиматизировалось в среде последователей с его легкой
руки! Преемственность поколений в отношениях первокурсников с Бирюком
проявлялась более чем наглядно. Он слыл за отца родного -- был старше всего
на два года, а казалось, что на три.
пространнее поля его конкретной деятельности. Но еще шире была номенклатура
его увлечений. Чем он только не занимался! Моржеванием -- раз, ходил в
кружок диссидентов по изучению английского -- два, собирал, но не мог
сохранить всевозможные коллекционные вина -- три. Разводил на балконе
петухов всех мастей, чтобы рассветы походили на деревенские, -- четыре,
упражнялся в скульптуре -- пять.
целую агиткампанию. Матвеенкова Бирюк уверял, что именно им, моржам, сдача
крови полезна как никому. На репетициях подбивал к этой кровопускательной
процедуре Гриншпона с Кравцовым, какими-то окольными путями доказывая, что
музыкантам донорство заменяет любые экзерсисы -- освежает тело и очищает
душу. Не удовлетворившись намеками, накануне дня донора Бирюк специально