потом выехала на аллею, и тяжелые створки Бисетра захлопнулись за ней. Я
застыл в оцепенении и только чувствовал, что меня везут, как человек,
впавший в летаргический сон, чувствует, что его хоронят заживо, и не может
ни пошевелиться, ни крикнуть. Я смутно слышал, как отрывисто звякают связки
бубенцов на шее у почтовых лошадей, как колеса грохочут по камням или
стукаются об кузов на ухабах, как цокают вокруг повозки копыта жандармских
коней, как щелкает бич. Все это сливалось в один вихрь, уносивший меня.
высеченную крупными буквами над главными воротами Бисетра, и машинально
прочел ее: "Убежище для престарелых".
этой мыслью, стал передумывать ее на все лады. Но тут карета свернула с
аллеи на проезжую дорогу, и картина в окошечке изменилась. В нем возникли
теперь башни Собора Богоматери, чуть синевшие, полустертые в дымке,
окутавшей Париж. И сразу же, механически следуя за движением кареты,
изменились мои мысли. Теперь я думал не о Бисетре, а о башнях Собора
Богоматери. "Тем, кто заберется на башню, где поднят флаг, будет очень
хорошо видно", - сказал я себе, бессмысленно улыбаясь.
терпеливо слушал его. В ушах у меня и без того громыхали колеса, стучали
копыта, щелкал бич. А теперь прибавился еще лишний шум, только и всего.
как журчание фонтана, и скользили мимо меня, как будто бы разные и в то же
время одинаковые, подобно искривленным вязам вдоль дороги, как вдруг
скрипучий, заикающийся голос судебного пристава вывел меня из забытья.
тоном обратился он к священнику.
грохота колес, ничего не ответил.
заглушить громыхание повозки. В самом деле - проклятая.
слышишь. О чем, бишь, я говорил? Будьте так добры, господин аббат, напомните
мне, о чем я говорил? Да, знаете последнюю парижскую новость?
прочесть газеты. Прочитаю вечером. Когда у меня весь день занят, как
сегодня, я прошу привратника сохранить мне газеты и, вернувшись,
просматриваю их.
парижская новость! Тут я вступил в разговор:
убеждения. Я настолько уважаю вас, что не сомневаюсь - у вас они тоже
имеются. Я лично всецело стою за восстановление националы ной гвардии. Я был
сержантом в роте, и, право же, приятно вспомнить о тех временах.
скажите, что это за новость? А вы, господин аббат, не знаете? Может быть, вы
осведомлены лучше меня? Умоляю вас, поделитесь со мной. Я так люблю новости.
Я развлекаю ими господина председателя.
мне, то к священнику, а я в ответ только пожимал плечами.
я.
Кастень - тот все время беседовал.
курил сигару. Ларошельские молодые люди, те разговаривали только между
собой. А все-таки разговаривали!
А вот вы, молодой человек, зря задумываетесь.
старят меня на год, - ответил я.
потом грубо захохотал.
поминайте меня лихом.
он наткнулся на разделявшую нас сетку. От толчка табакерка сильно стукнулась
о сетку и раскрытой покатилась под ноги жандарму.
табак, ворча сквозь зубы:
табака. Каково это, а?
я плохо слушал, но мне показалось, что он продолжает те же увещевания,
которые сначала изливались на меня. Мало-помалу между священником и
приставом завязался разговор; я предоставил им говорить свое, а сам думал
свои думы.
однако заметил, что Париж шумит сильнее обычного. Карета задержалась у
заставы. Сборщики городских пошлин заглянули в нее. Если бы на убой везли
быка или барана, пришлось бы раскошелиться; но за человеческую голову сборов
не платят. Нас пропустили.
предместья Сен-Марсо и острова Сите, которые извиваются и пересекаются, как
бесчисленные ходы в муравейнике. В этих тесных уличках грохот колес по
камням раздавался так громко, что шум извне перестал доходить до меня. Когда
я взглядывал в квадратное окошечко, мне казалось, что поток прохожих
останавливается при виде кареты, а стаи ребятишек бегут за ней следом. Еще
мне казалось, будто кое-где не перекрестках стоит оборванец или старуха в
лохмотьях, а иногда и оба вместе, и будто они держат стопки печатных
листков, из-за которых прохожие дерутся между собой, широко раскрывая рты, -
верно, кричат что-то.
правосудия пробило половину девятого. При взгляде на широкую лестницу, на
мрачную часовню и зловещие сводчатые двери кровь застыла у меня в жилах.
Когда карета остановилась, мне показалось, что сердце мое тоже остановится
сейчас.
темницы на колесах и между двумя рядами солдат быстрым шагом прошел в
ворота. Однако толпа уже успела скопиться на моем пути.
XXIII
почти что свободным и независимым, но вся моя бодрость исчезла, как только
передо мной открылись низенькие дверцы, потайные лестницы, внутренние
переходы, глухие, замкнутые коридоры, куда имеют доступ лишь судьи и
осужденные.
через два часа, - он был занят своими делами.
сдал меня с рук на руки, в порядке обмена. Смотритель попросил его подождать
минутку, потому что у них сейчас будет новая "дичь", которую придется
немедленно обратным рейсом везти в Бисетр. По всей вероятности, речь шла о
том, кого должны приговорить сегодня и кто нынешней ночью будет спать на
охапке соломы, которую я не успел до конца обмять.
составим оба протокола.
Тут меня оставили одного за крепкими запорами.
громкий взрыв смеха вывел меня из задумчивости.
меня, находился мужчина лет пятидесяти пяти, среднего роста, сгорбленный,
морщинистый, с проседью, с бесцветными глазами, глядевшими исподлобья, с
гримасой злобного смеха на лице. Весь грязный, полуголый, в лохмотьях, он
самым своим видом внушал омерзение. Значит, дверь открыли и снова заперли,
втолкнув его; а я ничего не заметил. Если бы смерть пришла так же!
все с тем же хриплым, похожим на стон, смехом, а я - с удивлением и с
испугом.
Суворов Виктор
Посняков Андрей
Березин Федор
Конан-Дойль Артур
Бажанов Олег
Корнев Павел