Ивановна.
есть какая-то своя московская среда, которую вы с собой привезли. В
поездах, в клубе, в театре, - все это не ваш круг, а ваши - это те, что с
вами в одном месте дачи построили, это и у Жени я наблюдала... Есть
ничтожные признаки, по которым вы определяете людей своего круга: "Ах, она
ничтожество, не любит Блока, а он примитив, не понимает Пикассо... Ах, она
ему подарила хрустальную вазу. Это безвкусно..." Вот Виктор демократ, ему
плевать на все это декадентство.
без дач, и не надо с ними встречаться, противно.
нее.
выговаривала ей за проступки и прощала ей проступки, баловала ее и
отказывала в баловстве и ощущала, что у матери свое отношение к ее
действиям. Александра Владимировна не высказывала этого своего отношения,
но оно существовало. Случалось, что Штрум переглядывался с тещей и в
глазах его появлялось выражение насмешливого понимания, словно он
предварительно обсуждал странности Людмилиного характера с Александрой
Владимировной. И тут не имело значения, обсуждали они или не обсуждали, а
дело было в том, что появилась в семье новая сила, изменившая одним своим
присутствием привычные отношения.
матери главенство, пусть чувствует себя хозяйкой, а не гостьей.
подумалось, что он хочет подчеркнуть свое особенное, сердечное отношение к
ее матери и этим невольно напоминает о холодном отношении Людмилы к Анне
Семеновне.
ревновала его, особенно к Наде. Но сейчас это не была ревность. Как
признаться даже самой себе в том, что мать, потерявшая кров, нашедшая
приют в ее доме, раздражает ее и тяготит. Да и странным было это
раздражение, оно ведь существовало рядом с любовью, ряд ом с готовностью
отдать Александре Владимировне, если понадобится, свое последнее платье,
поделиться последним куском хлеба.
беспричинно заплакать, то умереть, то не прийти вечером домой и остаться
ночевать на полу у сослуживицы, то вдруг собраться и уехать в сторону
Сталинграда, разыскать Сережу, Веру, Степана Федоровича.
зятя, а Людмила почти всегда не одобряла его. Надя заметила это и говорила
отцу:
Москву, и вы с Виктором будете счастливы.
поеду с вами, а останусь здесь, мне в Москве в твоем доме места нет.
Понятно тебе? Уговорю Женю сюда перебраться либо к ней соберусь в
Куйбышев.
тяжелого на душе у Александры Владимировны, было высказано в ее отказе
ехать в Москву. Все, что собралось тяжелого на душе у Людмилы Николаевны,
стало от этого явным, как будто бы произнесенным. Но Людмила Николаевна
обиделась, словно она ни в чем не была виновата перед матерью.
чувствовала себя виноватой. По ночам Александра Владимировна чаще всего
думала о Сереже, - то вспоминала его вспышки, споры, то представляла себе
его в военной форме, его глаза, вероятно, стали еще больше, он ведь
похудел, щеки ввалились. Особое чувство вызывал в ней Сережа - сын ее
несчастного сына, которого она любила, казалось, больше всех на свете...
Она говорила Людмиле:
тебя.
не так уж она беспокоилась о Толе. Вот и сейчас обе, прямые до жестокости,
испугались своей прямоты и отказывались от нее.
произнесла Надя, и Александра Владимировна неприязненно, даже с каким-то
испугом посмотрела на девочку-десятиклассницу, сумевшую разобраться в том,
в чем она сама еще не разобралась.
появился на кухне.
застрянешь допоздна у Соколовых.
произнес он, протянул руки к печному огню.
кем не делила свое право воспитывать мужа.
стол.
- Почему он так обрадовался, - все дома? У него псих, беспокоится, если
кого-нибудь нет дома. А сейчас он чего-то там недодумал и обрадовался, не
надо будет отвлекаться беспокойствами.
Владимировна.
а если говорить шепотом, он явится и спросит: "Что это вы там шепчетесь?"
инстинктах животных.
особой прелестью обладало в этот вечер кухонное тепло.
объяснении противоречивых опытов, накопленных лабораторией, неотступно
занимала его последнее время.
пальцы рук сводило от сдерживаемого желания взяться за карандаш.
пустой тарелке.
при чем тут каша?
такая история: он высказал правильную гипотезу в большой мере потому, что
в его время существовали грубые ошибки в определении атомных весов. Если
бы при нем определили атомные веса с точностью, какой достигли Дюма и
Стас, он бы не решился предположить, что атомные веса элементов кратны
водороду. Оказался прав потому, что ошибался.
при чем... В этой каше трудно разобраться, понадобилось сто лет, чтобы
разобраться.
Владимировна.
вновь будоражил его.
тебе небось "Мадам Бовари", сочинение Бальзака?
Но он молчал, и она ни о чем не спросила его.
17
девятнадцатого века, взгляды Гельмгольца, сводившего задачи физической
науки к изучению сил притяжения и отталкивания, зависящих от одного лишь
расстояния.
материальную корпускулу... зернистость света... ливень ли он светлых