готовые укусить зубы.
рукой, пошел назад.
VIII
потянул к себе кучу писем и телеграмм, вошла Мария Сергеевна, вся свежая и
сияющая, как будто вносящая с собой облако горного воздуха и запах цветов и
моря. И сразу - по беспричинно улыбающемуся лицу и по ускользающему блеску
глаз - Мижуев почуял, что она, еще не сказав ни слова, чего-то хитрит.
Хитрит и боится, как боятся только красивые женщины, и тонкая, и прозрачная
лукавая игра красоты, слабости, беззащитности и лжи придает им раздражающую,
неуловимую загадочность.
теплые руки на его массивные плечи.
искорками, и насупился. Тысячи острых и больных подозрений мгновенно
родились в нем, и сейчас же сердце стало тяжелым и неровным.
дороге, далеко-далеко!.. Всю дорогу дурачились, пели, хохотали. Потом
ужинали в Гурзуфе!
нежное личико слегка порозовело, фигурка стала гибка, как у кошки, зрачки
засветились неверным, фальшивым светом.
ветреничаю?.. - заглядывала ему в глаза хорошенькая женщина. - Я тебя совсем
забросила!.. Отчего ты с нами не поехал? Так было весело!.. А без тебя
все-таки не то!
нарочно тронув его упругостью своей груди.
них еще прозрачнее и светлее показалась трусливая женская ложь.
Мижуев. - Ну, и не лги... говори прямо!.. Это лучше.
нему всем телом-грудью, руками, ногами и щекочущими волосами, видимо
стараясь укротить его дурманом своего запаха, жара и упругости.
охватило невыносимое физическое раздражение.
начала было Мария Сергеевна и почти силой попыталась обнять его. Но Мижуев
оттолкнул и, видимо, сделал ей больно, потому что хорошенькое лицо стало на
мгновение испуганным и жалким. - Вот, ей-Богу...
отошла, издали глядя прозрачными, все-таки лгущими глазами.
же не скажет, то он потеряет сознание от бешеного взрыва и сделает что-то
страшное.
точно пробуя, положила на его круглый локоть самые кончики пальцев.
ужинали на балконе, знаешь, над морем... там замечательно красиво и...
Мижуев чувствовал, как эти изящные пальцы тихонько дрожат.
в мозгу Мижуева с безумной силой.
полетел по всей квартире.
как у испуганной кошки.
двигаясь с места. - Я встретила там Васю... мужа... Попросил меня зайти
переговорить с ним... Не нужно было? - неожиданно спросила она, и видно
было, что сама знает, что не нужно, и опять лжет, спрашивая об этом.
она видит его гнев и старается представиться наивной, не понимающей этого.
не упала через кресло и, только извернувшись, как падающая кошка, гибко и
цепко удержалась за его ручку.
глядя на нее с холодной ненавистью. - А ты думаешь, что я могу не
сердиться?.. Зачем ты лжешь!..
Мария Сергеевна.
чувствуя, что его не найти, а скажется другое. - А то... что что-нибудь
одно: или прямо признайся, что я для тебя ничто, что ты пошла ко мне на
содержание и... или...
пожертвовал для нее дорогим человеком, сделал подлое, грязнее дело,
обманывал, лгал и думал, что хоть за это она будет близка ему; Из-за этих
уже не раз настойчиво повторяющихся свиданий с мужем было столько
мучительно-унизительных сцен ревности, он даже пересилил себя, признался ей,
что его мучит будто она ушла к нему только из-за денег. И теперь вдруг
увидел, что это так и есть: - она никогда не любила его, любит того, готова
опять отдаться ему, а лжет и обманывает его, как дурака, только из страха.
Он почувствовал себя смешным; глупым и жалким.
непобедимая потребность охватила его: ударить ее, сделать жестокое и
унизительное до последней степени, чтобы доказать, что если она пошла к нему
за деньги, то она и есть его собственность, тварь, с которою он может
сделать все, что захочет.
Мижуеву вдруг стало так тяжело и гадко, что он грузно сел к столу, поднял
руки и схватился за голову, стараясь не видеть и не думать ничего.
голова, беспомощно опущенная на руки, казалась Жалкой и беззащитной.
в глазах ее мягко и трогательно засветилась милая женская жалость. Она
тихонько шевельнулась, робко подошла, остановилась, и Мижуев услышал быстрое
неровное биение ее сердца.
IX
нарастанием. Каждая новая была безобразнее и бессмысленнее предыдущей. Мария
Сергеевна не понимала их: порой она с жестоким раскаянием упрекала себя во
всевозможных преступлениях, которых, в спокойном состоянии не могла,
признать. Она видела, что на их жизнь надвигается какое то неотвратимое,
несчастье, но как прекратить этот кошмар, не знала. И страдала бессильно и
жалко.
порождали эти безобразные сцены. Они унижали и ставили в какую-то
зависимость от окружающих, даже от прислуги. Со всех, сторон смотрели глаза
и слушали уши любопытных чужих людей, которым было все равно, страдают или
просто дурят они, а было только занятно, как на представлении. Приходилось
сдерживать голоса, быстро прятать мучительные слезы, придавать фальшивые
выражения искаженным от боли лицам и чувствовать себя несчастнее последнего
лакея.
полным изнеможением. Как будто с них обоих слетало все красивое,
интеллигентное и благородное, и в дикой ярости корчились какие-то полоумные,
которые сами уже не знают, зачем и что кричат друг другу в лицо, думая
только о том, чтобы как можно больнее уязвить и обидеть,
только конца. Казалось, что уже последняя ссора, и за нею все кончено. Но в
ту самую минуту, когда боль и ярость доходили до крайнего предела, вдруг все
падало, нервы ослабевали, начинались слезы, уступки и вдруг болезненное,
неожиданное возбуждение, бросавшее их друг на друга в жгучем сладострастном
припадке. А потом наступало сознание нелепости всего происшедшего и
безнадежного, мучительного раскаяния.
прижимаясь к Мижуеву, как бы ища защиты, а он страдал молча и видел перед
собою черную неизбежную пропасть конца.
лицом и потемневшими глазами, лежала с ним, и еще не удовлетворенное желание
тянуло их друг к другу с болезненно обостренной силой, она тихонько и