Чтение 14–й страницы книги ~Монсеньор Кихот~

- О, я никогда не был силен в теологии морали.

- Одной из сложностей, возникших передо мной, было то, что отец
девушки, аптекарь, умер и мы не могли больше доставать противозачаточные
средства. Сегодня это было бы совсем просто, но в те дни... Выпейте еще
стаканчик, отче.

- В вашей компании, если я не буду осторожен, боюсь, я могу
превратиться в попа-пропойцу - я слышал, так говорят.

- Вслед за моим предком Санчо могу сказать, что я никогда в жизни не
был запойным пьяницей. Я пью, когда мне на душу придет или когда хочу
выпить за здоровье друга. За вас, монсеньор! Кстати, а что говорит отец
Йоне по поводу выпивки?

- Интоксикация, приводящая к полной потере разума, является смертным
грехом, если к тому нет достаточных оснований, а спаивать других - такой
же грех, если тому нет достаточных оправданий.

- Любопытно он это квалифицирует, верно?

- Как ни странно, согласно отцу Йоне, если кто-то - как в данном случае
вы - спаивает другого на пиршестве, это более простительный грех.

- Я полагаю, мы можем считать это пиршеством?

- Я вовсе не уверен, что, когда двое сидят за столом, это можно назвать
пиршеством, и сомневаюсь, подходит ли для такого определения наша изрядно
засохшая колбаса. - Отец Кихот несколько нервозно рассмеялся (пожалуй,
юмор был тут не вполне уместен) и перебрал лежавшие у него в кармане
четки. - Вы можете смеяться над отцом Йоне, - продолжал он, - и я, да
простит меня господь, смеялся над ним вместе с вами. Но теология морали,
Санчо, - это ведь не Церковь. И труда отца Йоне вы не найдете среди моих
старых рыцарских книг. Его книга - всего лишь военный устав. А святой
Франциск Сальский написал книгу в восемьсот страниц под названием "Любовь
к Господу". В правилах отца Йоне вы не встретите слова "любовь", а в книге
святого Франциска Сальского, по-моему, - возможно, я не прав, - вы не
найдете выражения "смертный грех". Он был епископом и правителем
Женевским. Интересно, поладили бы они с Кальвином? Мне кажется, Кальвину
легче было бы с Лениным... или даже со Сталиным... Или с жандармами, -
добавил он, глядя на возвращающийся джип - если это был тот же самый. Его
предок наверняка вышел бы на дорогу и бросил джипу вызов. Отец Кихот
почувствовал свою несостоятельность, у него даже возникло чувство вины. А
джип, поравнявшись с их машиной, притормозил. И отец Кихот и Санчо с
облегчением вздохнули, когда, проехав мимо, он исчез из виду; какое-то
время они молча лежали среди остатков своей трапезы. Потом отец Кихот
сказал:

- Мы же ничего плохого не сделали, Санчо.

- Они судят по внешнему виду.

- Но мы же выглядим невинными, как агнцы, - заметил отец Кихот и
процитировал своего любимого святого: - "Ничто так не способно утихомирить
разъярившегося слона, как вид агнца; ничто так не способно ослабить силу
полета пушечного ядра, как шерсть".

- Тот, кто это написал, - сказал мэр, - показал свое невежество в
естествознании и в законах динамики.

- Наверное, это от вина, но мне что-то ужасно жарко.

- А я что-то не замечаю жары. По-моему, температура очень приятная. Но
на мне нет, конечно, такого дурацкого воротничка.

- Это всего лишь полоска целлулоида. И право же, в нем не так уж жарко,
особенно если сравнить с тем, что надето на этих жандармах. Попробуйте
надеть воротничок - сами увидите.

- Так уж и быть - попробую. Давайте его сюда. Помнится, Санчо ведь стал
правителем острова, ну а я, с вашей помощью, стану правителем душ. Как
отец Йоне. - Мэр надел воротничок. - Нет, вы правы. В нем вовсе не жарко.
Тесновато немного - только и всего. Он мне натрет шею. Забавно, отче, но
без воротничка я никогда не принял бы вас за священника и уж во всяком
случае за монсеньора.

- После того как домоправительница отобрала у Дон Кихота копье и
заставила его снять доспехи, вы никогда не приняли бы его за
странствующего рыцаря. А всего лишь за сумасшедшего старика. Давайте сюда
мой воротничок, Санчо.

- Позвольте мне еще немного побыть правителем. Может, в таком
воротничке я даже услышу одну-две исповеди.

Отец Кихот протянул было руку, чтобы забрать воротничок, как вдруг
услышал властный голос:

- Ваши документы.

Перед ними был жандарм. Он, очевидно, оставил джип за поворотом дороги
и пешком подошел к ним. Это был крупный мужчина, весь потный - то ли от
усталости, то ли от страха, так как пальцы его выбивали дробь на кобуре.
Возможно, он боялся, что перед ним - баскский террорист.

- Мой бумажник в машине, - сказал отец Кихот.

- Сходим за ним вместе. А ваши документы, отче? - обратился он к Санчо.

Санчо полез в нагрудный карман за удостоверением личности.

- Что это у вас за тяжесть в кармане?

Рука жандарма не покидала рукоятки револьвера, пока Санчо вытаскивал из
кармана маленькую зеленую книжечку, на которой значилось: "Теология
морали".

- Это книга не запрещенная.

- Я так не говорил, отче.

- Какой я вам отче?

- Тогда почему же на вас этот воротничок?

- Я взял его на минутку у моего друга. Видите. Он же не пристегнут.
Просто надет. А вот мой друг - он монсеньор...

- Монсеньор?

- Да, взгляните на его носки.

Жандарм бросил взгляд на пурпурные носки. И сказал:

- Значит, эта книжка ваша? И воротничок тоже?

- Да, - сказал отец Кихот.

- Вы дали их этому человеку?

- Да. Видите ли, мне было ужасно жарко и...

Жандарм жестом указал ему на машину.

Отец Кихот открыл отделение для перчаток. И не увидел сразу своего
удостоверения личности. Жандарм тяжело дышал ему в затылок. Наконец отец
Кихот обнаружил удостоверение - возможно, от тяжких вздохов уставшего
"Росинанта" оно съехало и попало под обложку красной книжечки, которую
положил туда мэр. Отец Кихот вытащил книжку. Имя автора значилось крупными
буквами - ЛЕНИН.

- Ленин! - воскликнул жандарм. - Это ваша книга?

- Нет, нет. Моя книга - "Теология морали".

- А это ваша машина?

- Да.

- Но это не ваша книга?

- Это книга вот этого моего друга.

- Которому вы дали к тому же свой воротничок?

- Совершенно верно.

Мэр следом за ними подошел к машине. От звука его голоса жандарм так и
подскочил. Нервы у него были явно не в порядке.

- Даже Ленина теперь не запрещено читать. А это его ранние работы -
статьи о Марксе и Энгельсе. Написанные главным образом в достопочтенном
городе Цюрихе. Можно сказать, небольшая бомба замедленного действия,
созданная в городе банкиров.

- Бомба замедленного действия! - воскликнул жандарм.

- Это я так образно выразился.

Жандарм осторожно положил книжку на сиденье и отошел на несколько шагов
от машины.

- В вашем удостоверении личности, - сказал он, обращаясь к отцу Кихоту,
- ничего не сказано, что вы - монсеньор.

- А он путешествует инкогнито, - сказал мэр.

- Инкогнито! Почему инкогнито?

- Такой уж он скромный - это качество нередко встречается у святых
людей.

- Откуда вы приехали?

- Он молился на могиле генералиссимуса...

- Это правда?

- В общем, да, я действительно немного там помолился.

Жандарм снова обследовал его удостоверение личности. И явно несколько
успокоился.

- Он прочел с десяток молитв, - поправил мэр. - Двух-трех было бы
недостаточно.

- Что значит - недостаточно?

- Бог ведь может быть глуховат. Сам-то я неверующий, но, как я понимаю,
этим, должно быть, объясняется то, что по генералиссимусу было отслужено
столько месс. Когда молишься за такого человека, надо орать, чтоб тебя
услышали.

- Странная у вас компания, - сказал жандарм отцу Кихоту.

- О, не надо обращать внимания на то, что он говорит. В душе он -
хороший человек.

- А куда вы теперь направляетесь?

Мэр поспешно произнес:

- Монсеньор хочет вознести еще одну молитву за генералиссимуса перед
безымянным пальцем святой Терезы. Как вы знаете, этот палец хранится в
монастыре у стен Авилы. Монсеньор не щадит сил для генералиссимуса.

- Слишком что-то вы разговорились. В вашем удостоверении сказано, что
вы мэр Эль-Тобосо.

- Был мэром, но меня сместили. А вот монсеньора повысили.

- Где вы останавливались прошлой ночью?

- В Мадриде.

- Где именно? В какой гостинице?