одна часть спецвагона была почтовым отделением, другая же его половина,
наглухо отделенная от почтового блока, служила путевым следственным
изолятором для лиц, представлявших особый интерес для органов
госбезопасности. Таким лицом благодаря задуманному старшим следователем
одного из оперативных отделов госбезопасности Казахстана Тансыкбаевым делу
оказался в этот раз Абуталип Куттыбаев. Это его везли в том арестантском
отсеке в сопровождении самого Тансыкбаева и усиленной охраны. Везли для
очных ставок в другие города.
продолжались и в пути. Задача Тансыкбаева заключалась в том, чтобы шаг за
шагом выявить подрывную сеть, созданную вражескими спецслужбами из лиц,
бежавших при загадочных обстоятельствах из немецкого плена, оказавшихся в
Югославии и вошедших там в прямые контакты не только с будущими югославскими
ревизионистами, но и с английской разведкой. Необходимо было разоблачить
завербованных и затаившихся до срока врагов Советской власти путем
неустанных допросов, сличения показаний, прямых и косвенных улик и, главное,
через торжество королевы следствия - полное признание обвиняемыми их вины и
раскаяние в содеянном.
припомнил около десятка имен бывших военнопленных, воевавших в Югославии;
большинство из них при проверке оказались живыми и здоровыми, проживающими в
разных концах страны. Эти люди уже были арестованы и, в свою очередь, на
допросах назвали еще много имен, значительно пополнив тем самым список
югославских предателей. Одним словом, дело обрастало живой плотью и, с
благословения высшестоящего начальства, придерживавшегося мнения, что
профилактика в выявлении вражеских элементов никогда не вредна, вступало во
вполне серьезную фазу. В случае успеха на фоне разгоравшегося международного
конфликта с югославской компартией, предания Тито идеологической анафеме
самим Сталиным оно могло оказаться весьма выигрышным и обещало "большой
урожай" не только зачинателю процесса Тансыкбаеву, но и многим его коллегам
из других городов, проявлявшим чрезвычайную заинтересованность по той же
причине - всем им хотелось, пользуясь ситуацией, выдвинуться. Отсюда шла
согласованность действий. Во всяком случае, в таких областных городах, как
Чкалов (бывший Оренбург), Куйбышев, Саратов, куда везли Абуталипа Куттыбаева
на очные ставки и перекрестные допросы, приезда Тансыкбаева ожидали с
нетерпением.
ускользнуло, как подействовал на подследственного выезд из места заключения,
с какой болью и тоской вглядывался тот сквозь решетку в проносящиеся за
окном пристанционные поселки. Тансыкбаев понимал, что происходило у
Куттыбаева на душе, и пытался внушить ему, насколько возможно, доверительным
тоном, что он, следователь-де, нисколько не желает ему зла, потому как
предполагает, что не так уж велика вина самого Куттыбаева, что-де ясно,
конечно, что не он, Абуталип Куттыбаев, резидент, руководитель агентурной
сети, зарезервированной спецслужбами на случай чрезвычайной ситуации в
стране, и если Куттыбаев поможет следствию обнаружить главаря-резидента и,
главное, раскрыть, железно доказать это на очной ставке, то свою участь он
этим может облегчить. Очень даже. Смотришь, лет через пять - семь вернется к
семье, к детям. В любом случае, если он поможет объективному ведению
следствия, высшей меры наказания - расстрела - он избежит, и наоборот, чем
больше он будет упорствовать, запутывать дело, скрывать от карательных
органов истину, тем хуже для него, тем больше несчастья причинит он своей
семье. Может случиться, на закрытом суде выйдет и вышка...
подследственному: если тот пойдет на сотрудничество, то его записи
сарозекских преданий, особенно "Легенда о манкурте" и "Сарозекская казнь",
не будут приобщены к делу, и наоборот, если Абуталип этого не сделает,
Тансыкбаев предложит суду рассмотреть записанные им тексты как
завуалированную под старину националистическую пропаганду. "Легенда о
манкурте" - вредный призыв к возрождению ненужного и забытого языка предков,
к сопротивлению ассимиляции наций, а "Сарозекская казнь" - осуждение сильной
верховной власти, подрыв идеи главенства интересов государства над
интересами личности, сочувствие гнилому буржуазному индивидуализму,
осуждение общей линии коллективизации, т. е. подчинения коллектива единой
цели, отсюда недалеко и до негативного восприятия социализма. А, как
известно, любое нарушение социалистических принципов и интересов сурово
карается... Недаром тем, кто без санкции подобрал с поля общественный
колосок, дают десять лет лагерей. Что уж говорить о собирателе
идеологических "колосков"! С такой подачи суд может рассмотреть
дополнительные обвинения по дополнительной статье. Для большей
убедительности Тансыкбаев несколько раз зачитывал вслух свои четкие
умозаключения по поводу сарозекских текстов, не случайно явившихся, как
всякий раз он подчеркивал, первым сигналом к аресту Куттыбаева и заведению
дела...
волновался Абуталип, вглядываясь через зарешеченное окно в наплывающие
просторы. В свободные от допросов часы, после тягостных увещеваний и
яростных угроз, он мог остаться наедине с собой, закрытый в своем
арестантском купе, обитом листовым железом. Это тоже была тюрьма, как и
алма-атинский полуподвал, здесь тоже окно было зарешечено, не менее крепко,
чем там, здесь тоже в глазок присматривало жесткое око надзирателя, но все
же это было движением в пути, переменой мест, и, наконец, здесь он был
избавлен от дикого, круглосуточно слепящего света с потолка, и самое главное
- теплилась, то возгораясь, то угасая, неутихающая, саднящая душу надежда -
увидеть хотя бы мельком детей, жену на полустанке Боранлы-Буранный. Ведь за
все это время ни одного письма, ни одной весточки им не смог он отправить, и
от них не получил ни единой строчки.
привезли его в крытой тюремной машине на станцию отправления под Алма-Атой и
водворили в спецвагон, в купе под стражу. И как только понял он по ходу
движения, что поезд идет в сарозекском направлении, так с новой силой
застонала, запричитала душа его - увидеть хотя бы краешком глаза, хотя бы на
мгновение детишек, Зарипу, и тогда будь что будет, только бы глянуть, узреть
мимолетно...
не мог, только молил Бога, чтобы проезд через Боранлы-Буранный пришелся на
дневное время, чтобы только не ночью, только бы не во тьме, и чтобы поезд
через полустанок прошел непременно тогда, когда Зарипа и дети оказались бы
на виду, а не в стенах барака.
то, в самом деле, что стоило случаю волей своей распорядиться так, а не
иначе, - почему бы детям и Зарипе не оказаться в тот час во дворе, пусть бы
детишки играли в свои игры, а Зарипа как раз развешивала бы белье на веревке
и оглянулась бы между делом на проходящий поезд, и дети тоже вдруг замерли
бы на месте, загляделись бы на мелькающие окна вагонов. А вдруг случилось бы
такое, что редко, но случалось, - поезд бы взял да остановился на разъезде
на несколько минут! И тут душа Абуталипа разрывалась: и хотела, чтобы
счастье такое вдруг приключилось, но лучше бы не надо, - нет, не выдержал бы
он такого страшного испытания, умер бы, да и детишек жалко - каково-то бы им
пришлось, если б увидели отца в зарешеченном окне, как зашлись бы они в
реве... Нет, нет, лучше не видеться...
чтобы исполнились загаданные желания, он то и дело принимался просчитывать и
прикидывать, ориентируясь по железнодорожным приметам, станциям в пути,
различные варианты продвижения поезда - важно было установить, в какое время
суток должны были они миновать сарозекский разъезд Боранлы-Буранный. Однако
сомнения и тревоги не покидали его и тогда, когда расчеты получались
благоприятными, ведь поезд мог задержаться, выйти из графика, опоздать, что
нередко случалось зимой при больших снегопадах. Самым обидным было бы, если
бы поезд проскочил полустанок ночью, когда Зарипа с детишками будут спать,
не подозревая, что отец едет мимо в каких-нибудь десятках метров от дома.
Вероятность этого нельзя было исключить, и тем больше страдал Абуталип,
сознавая свою полную беспомощность и полную зависимость от случая.
- как бы кречетоглазый следователь Тансыкбаев не учинил ему очередной допрос
именно в тот час, когда они будут проезжать боранлинский разъезд.
желанию человека всего лишь мельком увидеть своих родных - такова была цена
лишения свободы, и лишь одно радовало и вселяло надежду, что ему повезет, -
окно в камере оказалось справа по движению, именно на той стороне, на
которой располагался пристанционный барак на разъезде Боранлы-Буранный.
отвлекли его от собственной участи, он, всецело погрузившись в напряженное
ожидание, уже не думал о себе, не желал вникать в суть происходящего, не
отдавал себе отчета в том, чем грозили ему чудовищные обвинения, выдвигаемые
против него, навязываемые ему систематически требующим признания
следователем Тансыкбаевым, фанатично и цинично добивавшимся поставленной
цели - раскрыть сфабрикованную им же самим, якобы существующую в резерве еще
с военных лет вражескую агентурную сеть, раскрыть, чтобы, ликвидировав,
защитить государственную безопасность.
предопределил, как Бог и сатана, оставалось только действовать. С тем он и
ехал, с тем он и вез в арестантском купе Абуталипа Куттыбаева на очные
ставки, чтобы поставить последние точки над "i".
увидеть в окно вагона хотя бы на миг мальчишек своих Эрмеке и Даула, увидеть
Зарипу, напоследок, навсегда. Большего он от жизни уже не просил, понимал
подспудно и горько, что так написано ему на роду! Что это будет последним
мгновением счастья, что отныне он никогда не вернется к семье, ибо то, что
инкриминировалось ему Тансыкбаевым, перед которым он был абсолютно
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Корнев Павел
Ильин Андрей
Перумов Ник