Чтение 14–й страницы книги ~Шерли~

обо всем.

- Не правда ли, какая неслыханная наглость! Так ты нам сочувствуешь? И
дядя твой тоже нам сочувствует?

- Дядя возмущен. Но ведь он ездил с вами, Роберт, на пустошь в Стилбро?

- Ну как же! Мы с ним отправились туда в самом воинственном настроении;
но пленники, которых мы собралась выручать, встретились нам по дороге.

- Никто не пострадал?

- Нет, только у Джо на руках были ссадины от веревок, которыми его
скрутили.

- А вас там не было? Вы не присутствовали при нападении?

- Увы! Человеку редко выпадает удача находиться там, где следовало бы!

- А куда вы едете сейчас? Мергатройд седлает вашу лошадь во дворе.

- В Уинбери. Сегодня базарный день.

- Мистер Йорк тоже отправился туда. Он проехал мимо меня в своей
двуколке. Вот бы вам и вернуться вместе!

- Почему?

- Вдвоем всегда лучше, чем одному; кроме того, никто не питает вражды к
мистеру Йорку; уж во всяком случае не бедняки.

- Следовательно, я буду как бы под охраной, я, которого все ненавидят?

- Скорее не понимают, это, пожалуй, будет вернее. Вы поздно вернетесь?
Он поздно приедет, Гортензия?

- По всей вероятности; у него всегда много деловых встреч в Уинбери;
ну, а ты, девочка, принесла свою тетрадь?

- Да. Когда же вы вернетесь, Роберт?

- Обычно я возвращаюсь часам к семи. А вам хочется, чтобы я вернулся
пораньше?

- Постарайтесь быть дома засветло - часам к шести; в семь уже темнеет.

- А чего я должен опасаться, Каролина? Что угрожает мне в темноте?

- Я и сама толком не знаю, но все мы сейчас тревожимся за друзей. Дядя
часто говорит, что сейчас время неспокойное, что фабрикантов здесь не любят.

- И я один из самых нелюбимых, не так ли? Вы не хотите говорить
открыто, а в глубине души опасаетесь, что я разделю участь Пирсона! Но ведь
он погиб у себя в доме - пуля влетела в окно в ту минуту, когда он
поднимался по лестнице в спальню.

- Энн Пирсон показывала мне пулю, застрявшую в двери, - печально
сказала Каролина, складывая на столике у стены свою накидку и муфту. - Не
забывайте, что вдоль всей дороги до Уинбери тянется живая изгородь, а возле
Филдхеда вам придется ехать через рощу. Возвращайтесь к шести часам или еще
раньше.

- Он вернется раньше, - заявила Гортензия. - Ну-с, девочка, теперь
повторяй свои уроки, а я тем временем замочу горох для супа.

И она вышла из комнаты.

- Так вы считаете, что я нажил себе много врагов, - заметил Мур, - и
уверены, что друзей у меня нет?

- Это неверно; у вас есть друзья, Роберт: ваша сестра, ваш брат Луи, -
еще не знакомый мне, - мистер Йорк, мой дядя, да и многие другие.

- Вам, наверное, трудно было бы назвать этих "многих других", - с
улыбкой возразил Мур. - Покажите-ка мне лучше свою тетрадь. Ого, да вы
старательны в чистописании! Вероятно, сестра моя требовательна и строга; она
старается сделать из вас примерную фламандскую школьницу. Что-то ждет вас в
жизни, Каролина? Пригодится ли вам французский язык, рисование, да и все,
чему вы еще обучитесь!

- Вы правильно сказали - чему я обучусь; что скрывать - пока Гортензия
со мной не занималась, мои знания были весьма скудными; а что ждет меня - не
знаю, наверное, буду хозяйничать в доме дяди до тех пор, пока...

Она замялась и умолкла.

- Пока что? Пока он не умрет?

- Ах, что вы! Нехорошо так говорить! У меня этого и в мыслях не было,
ведь ему всего пятьдесят пять лет. Нет, до тех пор, пока... пока у меня не
появятся другие обязанности.

- Весьма неопределенное будущее! И оно вас удовлетворяет?

- Прежде удовлетворяло. Дети, как известно, ни над чем не задумываются,
а живут только в своем особом фантастическом мирке. Но теперь мне этого уже
недостаточно.

- Почему?

- У меня нет денег, я ничего не зарабатываю.

- Ах вот оно что, Лина, и вам тоже хочется зарабатывать деньги?

- Да, мне хотелось бы работать; будь я мальчиком, все было бы проще, я
могла бы с легкостью научиться настоящему делу и проложить себе дорогу в
жизни.

- Любопытно - что же это за дорога?

- Я могла бы научиться вашему ремеслу, ведь вы все-таки мой родственник
и не отказались бы обучить меня кое-чему. Я бы вела конторские книги и
переписку во время ваших отлучек. Я знаю, вы стремитесь разбогатеть и
выплатить долги вашего отца, вот я и помогла бы вам нажить состояние.

- Помогли бы мне? Вам следовало бы думать о самой себе.

- Я так и делаю. Но неужели люди должны думать только о себе?

- О ком же еще думать? О ком я смею думать? Бедные не должны быть щедры
на чувства, им следует их ограничивать.

- Нет, Роберт...

- Да, Каролина. В бедности поневоле становишься эгоистичным, мелочным,
вечно недовольным. Бывает, правда, что сердце бедняка, согретое лучами
любви, готово пустить свежие побеги, подобно вешней зелени в саду; оно
чувствует, что для него настала пора одеться молодой листвой, может быть,
расцвести, но бедняк не смеет поддаваться обольщению, он обязан воззвать к
благоразумию, которое своим холодным, как северный ветер, дыханием заморозит
это цветение.

- Что же, в хижинах счастье невозможно?

- Видите ли, я имею в виду не привычную бедность рабочего, но
стесненное положение человека в долгах. Образ промышленника, живущего в
неослабной борьбе и напряжении, изнемогающего от забот, всегда стоит перед
моим взором.

- Забудьте о своих тревогах, надейтесь на удачу; вас слишком неотвязно
терзают одни и те же мысли. Не сердитесь на мою смелость, но мне кажется,
что ваше представление о счастье не совсем правильно, так же как не совсем
правильно, не совсем справедливо...

Она замялась.

- Я слушаю вас внимательно.

- Ваше обращение (смелее! Надо же сказать правду!), не отношение, а
именно обращение со здешними рабочими...

- Вам давно хочется поговорить со мной об этом, Каролина?

- Давно.

- Я, может быть, несколько суров с ними, но это оттого, что сам я
человек молчаливый, замкнутый, мрачный, а вовсе не от гордости. Да и мне ли
гордиться в моем положении?

- Но ваши рабочие - это живые люди, а не бездушные предметы, как ваши
станки и стригальные машины. Со своими вы ведь совсем другой.

- Для своих я не чужеземец, каким меня считают йоркширские мужланы. Я
мог бы, конечно, разыгрывать из себя доброжелателя, но притворство не мое
forte*. Я считаю их неразумными и тупыми; они чинят всевозможные препятствия
на моем пути к успеху. Я обращаюсь с ними по справедливости - как они того
заслуживают.

______________

* Сильная сторона (итал.).

- Тогда трудно рассчитывать, что вы завоюете их расположение!

- Я к этому и не стремлюсь.

- Увы!

Юная наставница тяжело вздохнула и покачала головой; видно было, что ей
очень хочется в чем-то убедить своего кузена, но она бессильна это сделать.
Склонив голову над грамматикой, она принялась искать урок, заданный ей на
сегодня.

- Боюсь, что я не особенно добрый и привязчивый человек, Каролина. Мне
достаточно привязанности немногих.

- Роберт, не будете ли вы так любезны очинить мне два-три перышка?

- Пожалуйста, и вдобавок разлиную вам тетрадку, а то у вас строчки
всегда ложатся косо... Вот так... теперь давайте перья. Вам очинить их
тонко?

- Как вы всегда чините для меня и Гортензии; не с широкими концами, как
для себя.

- Будь я учителем, как Луи, я остался бы дома и посвятил бы все утро
вам и вашим занятиям. А мне придется провести весь день на складе шерсти
Сайкса.

- Но вы заработаете много денег.

- Скорее потеряю их.

Когда он кончил чинить перья, к калитке подвели оседланную и
взнузданную лошадь.

- Вот и Фред уже меня ждет, пора идти; посмотрю только, как в нашем
садике хозяйничает весна.

Он вышел в сад. Там, у фабричной стены, на солнце расцветала ласкающая
взгляд полоса свежей зелени и цветов - подснежники, крокусы, даже примулы.
Мур нарвал букетик, вернулся в гостиную, достал из рабочей шкатулки сестры
шелковинку, перевязал его и положил на письменный стол перед Каролиной.

- Всего хорошего!

- Спасибо, Роберт, какая прелесть! На цветах словно сверкают еще
отблески солнца и лазурного неба! Всего хорошего!

Мур направился к выходу. Внезапно он остановился в дверях, как бы
собираясь что-то сказать, но так ничего и не сказал; потом вышел за калитку
и уже сел было на лошадь и вдруг соскочил с седла, бросил поводья
Мергатройду и вернулся в комнату.