журналы, газеты, сигареты - без закрепленных мест сбивалось к столу и
хозяйке. Комната была как город с современным центром и историческими
окраинами.
акварели, гравюры из тех, что висели пониже, снимал с гвоздиков. На обоях
открывались ровные темные пятна. Катя внимательно осматривала эти пятна.
и внезапно обнаружил, что слушатели изнывают от скуки.
разговорились и болтали, тратили драгоценное время неизвестно на что.
чтобы, еще час назад незнакомые, они стали вести себя как подруги детства.
Кстати, он всегда знал, что стоит познакомить людей, как у них начинается
отдельная жизнь, они забывают того, кто их познакомил.
живая, а историческим - все, любая мелочь, даже ракушка, которую
какой-нибудь дядя, пупсик, не поместившийся на стене, привез из
путешествия на Цейлон в тысяча девятьсот десятом году. Петр Николаевич
здесь все знал наизусть. Однако сегодня, снимая со стены акварели, он
обратил внимание на одну, которой раньше не было, Наташа ее, видно,
откуда-то вытащила. Акварель была подписная: Максим Воробьев, Петербург.
Виды Петербурга теперь уже редко встречаются. Акварель немного выцветшая,
серенькая, тронутая невидимым розовым. Лодка с цепью. Адмиралтейство.
Небо. Вода. Розового как будто нигде не было, но все-таки оно было...
отвечает на вопрос, кто разбил стекло.
отделилась от стены и поплыла к ней с лодкой, с водой и небом, с
прозрачностью и легким туманом, с часом, когда кончается день и начинается
вечер, с весной, которая еще не наступила, с ожиданием чего-то, с
обещанием, с вечностью, с безнадежностью, с Сенатской площадью, с
Петропавловской крепостью...
Николаевич.
комнату.
подводы и привезли сюда к маме, в Москву, - сказала Миленина.
будто сам руководил транспортировкой. - А дом был белый, с колоннами.
Аллея. Парк. Пруды...
надгробья домиками помню, со странным названием - голубцы.
- мои дорогие, я должна собираться в темпе, одеваться и бежать сломя
голову на работку. Вы сидите, допивайте чай, ни на что не обращайте
внимания.
они заскрипели, весь старинный город пришел в движение. Гремя, катились
повозки, шла, приплясывая, пестрая толпа цыган, от которой вдруг
отделилась одна цыганочка и умчалась куда-то с ворохом тряпок, стащила их
у самой себя.
лет, готовой к прохождению службы, скромной, тихой, чуть подкрашенной,
вязаный шлем закрыл темно-синие вихры.
присела к столу.
розочкой в руке смотрела с него доверчиво и серьезно, совершенно
беззащитная, вечных Двенадцать лет.
дикость".
Ходит за ним не знаю сколько времени.
трогать портрет.
должна этого, делать. Ты и так все уже размотала, ничего не осталось.
ни-че-го. Я всю жизнь нефть ищу. Предсказываю, вычисляю. Вот только что
меня интересует. Я неф-тя-ник. А меня из-за вас с работы уволят, это
точно, - пошутила она и надела пальто, которое прибавило ей еще года
три-четыре. - Приходите ко мне, - сердечно пригласила она Катю и
посмотрела глазами девочки с розочкой, вечных двенадцати лет.
в руки бумажный пакет, засмеялась и убежала.
голосе, достаточно, разбираясь в проклятой проблеме: коллекционеры и их
желания.
у меня все равно нет.
Наоборот, бури. Молодость. Нефть, может быть. Свободное время. Красивые
платья. Здоровье... Того, чего у нее нет и у меня нет. Зато у меня есть
одна хорошая вещь, и я ей ее подарю. Я вам хотел подарить, но я вам
что-нибудь другое подарю. Или это, я еще не решил. И денег ей дам, я на
днях получаю.
он ведь такой, несколько жалобный. Не знаю. Деньги нужны. Я очень огорчен.
желает от них зависеть. Они сами по себе, она сама по себе. У нас были
родственники, которые сделали своей профессией принадлежность к роду,
такое своеобразное иждивенчество. Она - нет. Хотя при случае может
похвастаться и даже что-то рассказать. Тогда я с удивлением обнаруживаю,
как она много знает о семье, о бабках и прабабках. Да, боже мой, с
подробностями, деталями, как заправский историограф. А на вещи плюет. У
нее есть ящики и сундуки, которые она не открывала по десять лет. Иногда
она устраивает генеральную уборку, это самое страшное. Я ее просил
разобраться с бумагами, нет времени. Она просит меня их забрать. Я заберу.
Кончится тем, что заберу.
Милениной, расстроился из-за портрета, из-за акварели, из-за неразобранных
бумаг, у него заболел затылок. Катя остановила такси и отвезла его домой.
небо вместе. В Москве иногда тоже бывает: вдруг покажется, что море
недалеко.
конвертик из голубого бисера, открыл его и положил на стол сережки -
зелененькие, жемчужный бантик и матовая зеленая капелька-слезка.
проколоты ушки?
видите, немного разные, один бантик побольше, и слезки разные, неровные.
Это хороший признак, это означает, что они очень старые. Типичная
Екатерина. А Наташе они пойдут?
Наташе.
Вернувшись, она сказала!