которой выбивались седые волосы. Он был с серыми запавшими щеками и тоже с
высоко закрученными обмотками. Ходил поляк, опираясь на суковатую ореховую
палку, и что-то громко и сердито говорил Абдрашитову, тыкая этой палкой в
нагих подбитых богинь.
-- ШпиЕны! И узбек шпиЕн, и поляк. Сговор у них. Я подслушал в кустах.
Роден, говорят, Ерза, Сузан и еще кто-то, Ван Кох или Ван Грог -- хрен его
знает. -- Понизив голос, Васюков добавил: -- Немца одного поминали... Гадом
мне быть, вот только я хвамилию не запомнил... По коду своему говорят,
подлюги!
покое. Они о великих творцах-художниках говорят. Пусть говорят. Скоро
наступление.
седьмом годе такие творцы чуть было мост в нашем селе не взорвали...
нечистым гипсом, собрали грудь, но без сосца собрали. Богиня сделалась
уродлива, и ровно бы бескровные жилы на ней выступили, она нисколько не
повеселела. Все так же скорбно склонялась богиня в заплатах над замолкшим
фонтаном, в котором догнивали рыбки и чернели осклизлые лилии.
изо всего, что у них было в распоряжении.
стоит всех, кто на ум приходил.
артподготовка, закачалась земля под ногами, посыпались последние плоды с
деревьев в парке, и лист закружило вверху.
аппаратом следовать за ними в атаку. Я весело помчался по линии сматывать
провода: хоть и уютно в панской избе и усадьбе, а все же надоело -- пора и
честь знать, пора и вперед идти, шуровать немца до Берлина еще далеко.
свистом. Немцы отвечали реденько и куда попало -- я был опытный уже солдат и
знал: лежала сейчас немецкая пехота, уткнувшись носом в землю, и молила Бога
о том, чтобы у русских запас снарядов скорее кончился. "Да не кончится! Час
и десять минут долбить будут, пока смятку из вас, лиходеев, не сделают", --
размышлял я с лихорадочным душевным подъемом. Во время артподготовки всегда
так: жутковато, трясет всего внутри и в то же время страсти в душе
разгораются.
оборвались: богиня Венера стояла без головы, и руки у нее были оторваны,
лишь осталась ладошка, которой она прикрывала стыд, а возле забросанного
землей фонтана валялись Абдрашитов и поляк, засыпанные белыми осколками и
пылью гипса. Оба они были убиты. Это перед утром обеспокоенные тишиной немцы
делали артналет на передовую и очень много снарядов по парку выпустили.
не рассыпался кусочек гипса. Абдрашитов пытался стянуть поляка в бассейн,
под фонтанчик, но не успел этого сделать -- их накрыло еще раз, и
успокоились они оба.
валялась отбитая голова богини и одним беззрачным оком смотрела в небо,
крича пробитым ниже носа кривым отверстием. Стояла изувеченная,
обезображенная богиня Венера. А у ног ее, в луже крови, лежали два человека
-- советский солдат и седовласый польский гражданин, пытавшиеся исцелить
побитую красоту.
звучит.
то гром, то нежный голос влюбленных, то зов весталок, то рулады рожка, то
звуки клавесина, то говор перекатного ручья...
наполнено ими: душа, земля, мир.
заботы -- все-все это осталось в другом месте, в другом свете, в другой,
отдалившейся от меня жизни, там, там где-то.
сверхчеловеки, играющие людскими судьбами ради того, чтобы утвердить себя
над миром.
игрушечно и конфетно изображающими райскую жизнь. Есть мир и я, присмиревший
от благоговения, готовый преклонить колени перед величием прекрасного.
и беспартийными, злыми и добрыми, порочными и светлыми, усталыми и
восторженными, всякими.
болью и слезами тихого восторга.
задумался этот клокочущий, грозный наш мир, готовый вместе со мною пасть на
колени, покаяться, припасть иссохшим ртом к святому роднику добра...
этот собор, в эту великую музыку... пушками, бомбами, ракетами...
сейчас, пусть в эту минуту, за все наши злые дела и пороки накажет нас
судьба. Раз не удается нам жить свободно, сообща, то пусть хоть смерть наша
будет свободной, и душа отойдет в иной мир облегченной и светлой.
этой минуты.
в животных перед тем, как их убить. Пусть рухнут своды собора, и вместо
плача о кровавом, преступно сложенном пути унесут люди в сердце музыку
гения, а не звериный рев убийцы.
дрожишь под сводами, еще омываешь душу, леденишь кровь, озаряешь светом все
вокруг, стучишься в броневые груди и больные сердца, но уже выходит человек
в черном и кланяется сверху. Маленький человек, тужащийся уверить, что это
он сотворил чудо. Волшебник и песнопевец, ничтожество и Бог, которому
подвластно все: и жизнь, и смерть.
Плачет каждый о своем. Но вместе все плачут о том, что кончается, спадает
прекрасный сон, что кратковечно волшебство, обманчиво сладкое забытье и
нескончаемы муки.
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Юрьев Сергей
Браун Дэн
Махров Алексей