Чтение 14–й страницы книги ~Когда Боги спят~

Потом он спохватился, проводил Зубатого в губернаторский вагончик и пожелал спокойной ночи, хотя шел уже пятый час утра.

Охота началась неудачно, на третьем километре полетела бортовая на ГТСке, пришлось спешиться и двигать пешим порядком за девять верст. Первый загон в квартале оказался чуть ли не пустым, собаки подняли единственного самца на вырубках, но тот пошел не на номера, расставленные в надежных местах-переходах, а сначала вдоль них, после чего развернулся и прорвался сквозь загонщиков.

- Не наш был, - сдерживаясь, заключил Чалов и организовал вторую попытку.

На этот раз уже из другого квартала выгнали корову с двумя телятами точно на Лешу Примака, но тот хладнокровно рассмотрел, что перед ним матка с лосятами и стрелять не стал. Начальник охоты обложил его знакомой заковыристой фразой относительно возраста и сопливости (однажды точно так же ругался на Сашу) и черт его дернул добавить: мол, с такими спецназовцами, как ты, мы и проигрываем чеченцам.

Леша покраснел, отдал карабин Чалову и ушел вдоль по просеке. Таким образом команда потеряла стрелка, и в следующем загоне четыре лося проскочили между номерами.

Охотовед сыграл сбор, отматерил егерей, попинал собак и повел компанию на базу.

На следующий день к всеобщей радости выпал снег, егеря с раннего утра обрезали ближайшие кварталы и нашли входные следы стада из шести голов, причем, в километре от базы.

- Это наши! - подпрыгивал Чалов. - Я тебя на такой номер поставлю, Алексеич! Все на тебя пойдут. Стрелять будешь, как в тире.

Номер был действительно удачным, на дне лога, по которому собаки и гнали лосей. Зубатый стоял на отличной позиции - старой дорожной насыпи, откуда просматривались все окрестности. Стадо он увидел шагов за двести, звери шли размашистым шагом, в цепочку, и собаки гнали правильно - висели на следе в полусотне метрах, отвлекая на себя внимание. Он выбрал момент, когда направляющая корова будет перед широкой просекой и остальные лоси подтянутся к кромке леса, встал на колено, вскинул карабин и неожиданно ощутил полное отсутствие азарта. Ни адреналина в крови, ни стучащего у горла сердца, ни срывающегося, едва сдерживаемого дыхания. Будто переболел или что-то изменилось после гибели Саши, не удается или вообще не может расслабиться, ощутить охотничье торжество и остроту момента. Не зажигается, не горит душа!

Он знал, стрелять надо в любом случае, чтобы не опозориться, чтобы не объясняться потом с мужиками - в конце концов, эти лоси товарные и пойдут им на зарплату. Он держал палец на спуске и шею ближайшего быка в прицеле - тридцать шагов, какой будет выстрел! И сознание охотника уже отрабатывало варианты, кого бить вторым, третьим, четвертым - больше не успеть, если только в угон... А сердце оставалось холодным, что было хорошо для охотника-профессионала, но никак не для любителя.

Собаки поджимали, бык сделал шаг вперед и рухнул на брюхо. Вторым выстрелом Зубатый отсек заднего лося и, когда стадо ринулось вперед, к насыпи, бил уже по тем, кого было удобнее бить.

Из шести прорвались два, как и предполагал. Через десять минут собаки драли шерсть на тушах, а его уже поздравляли с полем, хвалили точные выстрелы, разливали водку, обещали выварить череп с самыми крупными рогами; Зубатый тоже что-то говорил, выпивал и даже раскраснелся от вина, однако чувствовал на сердце незнакомый озноб. Может, то же самое и Саша почувствовал, когда сдал карабин и отказался от охоты? И еще будто кто-то сказал на ухо:

- Теперь это навсегда.

Вся охота заняла не больше полутора часов, егеря остались шкурать лосей, а они с Чаловым отправились на базу, за транспортом. Чужая "Волга" стояла, приткнувшись к губернаторскому вагончику, и как-то сразу насторожила Зубатого - кого еще принесло?

- Мать моя, прокуратура пожаловала, - прошептал охотовед.

В это время из вагончика показался Савчук, наряженный в генеральский мундир - уж никак не на охоту пожаловал. Чалов побежал заводить трактор, а сам поглядывал в сторону Зубатого.

- Ну, и что скажешь? - он пожал руку Савчука. - И здесь нашли. От вас нигде не спрячешься.

- Поэтому лучше не прятаться, - озабоченно улыбнулся бывший истребитель. - Потолковать бы надо, Анатолий Алексеевич.

- Толкуй, - Зубатый повесил карабин на дверную ручку. - Как там наше дело по психиатрической больнице?

- Работаем. Но фактов для возбуждения уголовного дела пока не нашли. Кляузы все, Кремнин - еще тот фрукт, из чужих диссертаций ворует мысли...

- А что же приехал? Думал, обрадуешь.

- Давайте по свежему снежку прогуляемся. А то этот кабинет... Ехал и все за окно смотрел... Как охота?

- Охота пуще неволи...

- Свежатинкой угостите?

- Сначала ты чем-нибудь угости. Ведь не пустой приехал?

Прокурор пошел вперед, мимо собачьего питомника, в березовый лес, еще шуршащий не облетевшей листвой - к холодной зиме...

- Приехал посоветоваться, - не сразу сказал он. - Ситуация в области выходит из законодательного поля. Если не сказать больше...

Зубатый сразу вспомнил визит "трех толстяков" - те тоже начали примерно так.

- Меня поставили в известность...

- Замы приходили?

- Приходили...

- Но я, собственно, не с этим приехал, - прокурор шел, как заключенный на прогулке, руки назад. - В Центризбирком пришла жалоба по прошедшим выборам. Очень серьезная: подкуп избирателей, агитация в день выборов, подмена бюллетеней при подсчете голосов. С указанием имен, дат, избирательных участков. Например, голоса сельских жителей меняли на сахарный песок. Сначала мешок за пять голосов, потом снизили - полмешка...

- А зачем мне разбираться в сахарном песке? - ухмыльнулся Зубатый. - Нет никакого желания!

- Вы же понимаете, кто за этим стоит?

- Но мне-то что? Поезд ушел.

- Мы можем возбудить ходатайство об отмене результатов выборов, - торжественно произнес Савчук, верно, полагая, что проигравший Зубатый сейчас на колени плюхнется.

- Как хотите, мне все равно, - сказал он. - А если за советом приехал, то не советую этого делать. Пока еще ни один суд ни разу не отменил итогов.

- Потому что ни один судья не получал веских доказательств нарушения закона.

Зубатый зашел вперед и встал перед бывшим пилотом.

- Думаю, получал и не один. Только существует негласная директива: при гладких победах на выборах не возбуждать электорат, не показывать, насколько гнилую демократию мы строим. Потом, спустя тридцать-сорок лет, можно. Когда вырастет воспитанное на нынешней эстетике поколение.

Савчук не ожидал подобной категоричности, несколько оторопел, но как летчик сверхзвукового истребителя, мгновенно принял решение.

- Я помню добро, Анатолий Алексеевич. И я доведу дело до суда и отмены результатов.

- Ты спроси, мне это нужно?

Савчук ответил, как прожженный прокурор.

- В любом случае, это нужно для установления законности.

Зубатый слега урезал собственную резкость, вдруг подумав, что бывший летчик может так считать искренне, и все его желания и впрямь продиктованы слишком прямым пониманием прокурорских функций Они ведь привыкают к четкому исполнению всех инструкций, иначе можешь погибнуть или просто не взлететь.

Только вот почему он так холодно и неряшливо отнесся к проверке обстоятельств гибели Саши? Что изменилось за это короткое время? Может, действительно получил доказательства подтасовки и сообразил, что все может перемениться? А вдруг Зубатый опять будет на коне?

- А если твоя затея провалится? Крюков тебя сожрет вместе с генеральскими погонами?

- Подавится, - мгновенно отозвался Савчук. - В жалобе указаны имена людей, которые работали в его избирательном штабе и готовы дать показания. Кстати, там есть и некая Кукшинская, проходящая по материалам проверки обстоятельств гибели вашего сына. Она подрабатывала и лично возила сахар по деревням. За это ей купили иномарку.

Он поймал себя за язык и, чтоб не выдать своего состояния, схватил горсть снега и утер лидо. Поворот был неожиданным, поведение бесприданницы странным, логика непонятной. Но в любом случае Савчук вроде бы и в самом деле схватил птицу за хвост. И приехал он не посоветоваться, а ввести в курс дела, показать, что он с ним, за него и еще не все потеряно.

- Знаешь, Валерий Николаевич, мне приятно осознавать, что я в тебе не ошибся. Но извини, я в губернаторы больше не пойду. А вот в одном деле ты можешь помочь.

- Со всей душой, Анатолий Алексеевич.

- Когда мы в последний раз виделись, я не открыл тебе одной детали, - подбирая слова, заговорил Зубатый. - Эта Кукшинская живет в моем доме, в губернаторском доме. Чем-то очаровала и обманула мою жену, вселилась и живет. Обмануть ее сейчас очень просто, после гибели сына она в таком состоянии... - ничего не нашел, как повторить слова Маши. - Как собака, у которой щенков утопили. Готова пригреть и обласкать волчонка...

- Я знаю, - вдруг перебил Савчук. - Но выселить ее просто так невозможно.

- Почему?

- Потому что Екатерина Викторовна ее прописала в вашем доме.

- Как прописала?..

- Привела за руку в паспортно-визовую службу и потребовала, - прокурор приподнял и опустил погоны на плечах. - Так и прописали, под остаточным давлением власти. Знаете, что это такое? Начальника давно нет, а авторитет или страх сохраняются долго. И это уникальное явление есть только в России. Опротестовать регистрацию я не могу, выписать и выселить можно только по решению суда. Хотите посудиться с мошенницей? Испортить отношение с женой?

Зубатый недооценивал бывшего истребителя.

- Конечно, я вызову Кукшинскую по жалобе, побеседую, - поправился он. - Но освободить от ее влияния Екатерину Викторовну вряд ли получится. И еще, Анатолий Алексеевич, вы случайно не знаете, где находится Морозова? Все первичные документы по выборам у нее, вторую неделю не выходит на работу. Хоть сейфы вскрывай.

Снегурку выдать прокуратуре он не мог ни в коем случае, потому пожал плечами.

- Не знаю, - детектор лжи зашкалил от собственного вранья.

Пилот был чувствителен к человеческим приборам.

- А вы ей доверяете?

Этот вопрос напоминал удар в спину...

Он никогда не посвящал начальника охраны в суть и причины своих частных поездок. И в этот раз он ничего не сказал, а лишь назвал конечный пункт назначения - Малоярославец. И Хамзат ни о чем, как всегда, не спросил, лишь глянул на карту, как ехать, и отзвонил жене, чтобы скоро не ждала. Похоже, не зря государи набирали охрану из кавказцев: они умели верно служить, и служить до конца, даже когда, с точки зрения обывателя, невыгодно и пора бы уже сдаться новому господину вместе с головой хозяина. В последнее время Зубатый заново открывал для себя Хамзата, но как человек искушенный, насмотревшийся на подлость и вероломство, не мог толком объяснить его преданности. Что это - результат горского воспитания или бывший чекист, не утративший старых связей и обретший новые, что-то знает и потому держится за экс-губернатора обеими руками? И чем хуже развиваются события, тем вернее, молчаливей и безропотнее становится.

Хамзат не знал об их истинных отношениях с Морозовой, по крайней мере, Зубатый так считал, одновременно понимая, что утаить от всевидящего начальника охраны, помощников, секретарей и референтов, которые на него работают, свои личные встречи трудно или невозможно. Было чувство, что он уже знает, куда они едут и к кому, и оно после восьми часов дороги неожиданно подтвердилось, когда заехали в притрактовое село и остановились возле высокой, каменной башни, назначение которой вначале Зубатый не понял, ибо повсюду видел лишь православные церкви. Оказался минарет, а рядом новенький мусульманский храм, украшенный в арабском стиле и с полумесяцем на куполе.

- Анатолий Алексеевич, давай зайдем, - предложил Хамзат, доставая из своей сумки кавказскую шапочку.

- Зачем? - подивился Зубатый, даже не подозревая о религиозности начальника охраны.

- Сейчас как раз вечерний намаз.

- Нет уж, ты иди, а я не пойду.

- Почему не пойдешь?

- Я ведь не мусульманин.

- И не христианин.

- Но это мне ближе...

- Я вижу, ты Бога ищешь?

- Ищу?

- Конечно, ищешь. - блеснул взором Хамзат. - Только христианства тебе мало, не подходит. Ты сам большой человек, а вера тебе короткая, тесная. Зайдем в мечеть, посмотришь, послушаешь.

- Но я не понимаю языка, - слабо воспротивился Зубатый. - Что я услышу? Там ведь на арабском служат?

- Все поймешь, услышишь, только душу открой. А не откроется, головой подумай, почему слуха нет, глаз нет?

Он еще колебался, однако любопытство брало верх - никогда не был в мечетях.

- Я же неверный, - усмехнулся настороженно. - Говорят, не впускают...

- Говорят, в Москве кур доят, - русской пословицей ответил начальник охраны.

В передней Хамзат сбросил туфли и почти приказал:

- Снимай обувь.

Зубатый разулся, пошли в носках по каменным плитам в зал, где полукругом стояли, а точнее, сидели на коленях несколько стариков и людей средних лет. Пристроились сбоку, и Зубатый услышал легкий ропот крайних, однако Хамзат бросил лишь одно слово, возможно, на арабском, и все прекратилось. Потом вышел священник в белой чалме и обыкновенном костюме, открыл книгу и начал читать. Ни икон, ни свечей, ни кадила - одна непонятная, звучная стихотворная речь, возгласы и ответные возгласы молящихся. Первые десять минут он пытался сосредоточиться, вникнуть в обряд, услышать и ощутить некую его святость, но слышал и ощущал лишь восточные ритмы и гортанный голос - почти как в православном храме: Христос воскресе - воистину воскресе...

Потом до конца службы стоял и думал, что он - типичный продукт безбожного времени, случайно попавший в некий исторический период поиска Бога. Как во времена Владимира, который прежде чем принять христианство, испытывал веры. А поиск - это еще не сама вера и не религиозность - скорее, попытка через обряд, через строгое и точное его исполнение приобщиться к идеологии и, может быть, обрести относительный покой. То есть человек в конечном итоге думает о себе, а не о Боге. Он испытывает веру, он выбирает, и это уже есть ложь, ибо вера - явление, изначально лишенное права выбора. Она есть или ее нет.

Он вышел из мечети с таким же чувством, как выходил из православных храмов - без ощущения покоя и благодати. Ничто не сотрясло душу, не пронзило ее божественным дыханием; и те, кто приходил совершать намаз, тоже выходили с обеспокоенными лицами и уже переговаривались и переругивались по-русски - механизаторы и доярки спешили на колхозную ферму, где закончилось сено и придется опять давать солому...

Хамзат ни о чем его не спросил - своим пронзительным чекистским оком все увидел, а скорее всего, сам находился в состоянии испытания веры и отлично понимал, что происходит.

- Бог нас не слышит, - заключил он. - Безбожники мы.

- Может, они спят, боги? - предположил Зубатый.

В любом случае, начальник охраны укрепился и вел машину почти до утра, пока не приехали в Малоярославец. Зубатый дремал и, когда вскидывал голову, видел напряженное и сосредоточенное лицо Хамзата.

- А пожалуй, спят, - сказал он однажды. - Как бы тогда терпели, видя, что на земле делается.

Остановились в местной полупустой гостинице, едва достучавшись до дежурной, и когда расходились по номерам, Хамзат неожиданно подтвердил догадки Зубатого.

- Я завтра с тобой пойду.

- Куда?

- В монастырь, - сказал уверенно.

Встали около одиннадцати, наскоро умылись, позавтракали и отправились пешком. Свято-Никольский монастырь отыскали скоро, вернее, пока еще его исторические ворота с надвратной иконой Богоматери. Тут же рядом оказалась женщина с одутловатым лицом, самодеятельный и добровольный гид. Она рассказала, как в эту чудесную икону французы стреляли из ружей во время знаменитого сражения под Малоярославцем, но попасть ни разу не смогли, пули ложились рядом и до сих пор видны следы - их не заштукатуривают, чтоб люди помнили о чуде.

- А что часто тут чудеса случаются? - спросил Зубатый.

- Как же! Явление Божьей матери тем же французам было, они испугались и побежали. Господь это место держит под неусыпным наблюдением.

Говорила очень чисто, культурно, выдавая свое прошлое воспитание.

- Значит, боги не спят? - спросил Хамзат. Женщина задумалась, поддергивая концы платка, после чего тяжело вздохнула.

- Знаете что? Дайте на бутылку и идите-ка отсюда!

Зубатый дал ей денег, на что Хамзат блеснул взором и замахал руками.

- Зачем дал? Это не женщина! Не человек! Зачем пьет? Женщина не может пить вино!

Сам монастырь стоял на склоне холма, и его территория, от центральных ворот до развалин на задворках, была покатой, и лишь возле палат игуменьи ее выровняли и превратили в клумбы, на которых еще торчали помороженные цветы. Встретила их монахиня средних лет, как выяснилось, мать-экономка, выслушала и пообещала спросить настоятельницу, примет ли она и когда.

Хамзат получил разрешение осмотреть монастырь и, чтобы не мешать, сразу же отправился вдоль крепостных стен, а Зубатый остался на скамейке среди клумб. Он сидел и высматривал Снегурку, однако все женщины, молодые и старые, обряженные в черное, казались на одно лицо. Были тут и совсем молоденькие, в серых, бесформенных одеяниях - то ли прислуга, то ли послушницы, ходили мимо туда-сюда, таскали ведра, что-то копали на заднем дворе и пробегая мимо, стреляли глазками на чужака, тогда как женщины в черном передвигались, не поднимая взора.

Зубатый просидел около часа в ожидании приема настоятельницей, однако быстрее вернулся Хамзат.

- Я видел ее.

- Кого?

- Морозову. Она здесь, в коровнике навоз чистит.

Он знал, к кому ехал Зубатый! И сейчас просто в разведку сходил...

- Ты что, разговаривал с ней?

- Зачем разговаривал - так видел.

- Ну иди, погуляй еще.

Игуменья вышла к нему через два часа - женщина за пятьдесят, веселая, улыбчивая и взгляд открытый.

- Что же вы на улице-то? - спросила так, что он сразу простил долгое ожидание. - Вас не пригласили в помещение?

- Мне здесь было хорошо...

- С чем же вы пришли?

- У вас находится женщина, Зоя Павловна Морозова...

Веселость настоятельницы вмиг улетучилась.

- Кто она вам?

- Сотрудница, работала председателем избиркома...

- Что вы хотите?

- Встретиться, поговорить. Остались незавершенные дела и вопрос о ее работе...

- Сейчас с ней лучше не встречаться, - заявила настоятельница. - Да и вряд ли она сама пожелает. А с работой... Да, я понимаю, но все равно взяла ее. Через некоторое время приедет и уволится.

- Что с ней случилось? - Зубатый не знал, как продолжать разговор.

Она ответила неопределенно:

- Что?.. А что случается с людьми в безбожном мире?

- Где же ее внучка?

- У нас в приюте.

- Все-таки, что произошло? Я знаю Морозову тридцать лет, всегда была честным, верующим человеком...

- Не нужно это обсуждать, - перебила настоятельница. - У нее сейчас очень тяжелый период...

- Могу ей чем-то помочь?

- А вы хотите этого?

- Она близкий мне человек.

- Ну что же... - она потеребила четки. - Идемте со мной.

И только шагая за этой царственной женщиной, он наконец-то понял, что Снегурка ушла в монастырь. В общем чего-то подобного следовало ожидать, но почему именно сейчас? Что все-таки произошло? Долгая болезнь внучки или обстоятельства, связанные с юродивым старцем?

Морозова уже вычистила коровник и теперь бросала навоз на разболтанную, хлипкую тележку, в постромки которой была запряжена краснолицая девица лет двадцати в сером балахоне. Снегурка даже головы не подняла и ни на секунду не оторвалась от работы, однако девица кинулась к игуменье, поклонилась, сложив ладошки ковшиком.

- Благословите, матушка!

- Где остальные? - строго спросила настоятельница.

- А Вечерка загуляла, так к быку повели! - с удовольствием объяснила послушница. - Матушка Антония велела...

- Что, все втроем повели?

- Ну да! Интересно же посмотреть!

Игуменья оставалась невозмутимой.

- А что же ты не пошла?

- Я уже видала, - без утайки и как-то по-детски объяснила она.