покой, во всем покой! - Еще раз прошелся; похлопал по библии, засунутой под
левую руку.- Что? Эти люди восходят от пустыни? Да. Они восходят от мрачной
смрадной пустыни Порока, где урожай снимает лишь Смерть. Но на что же они
опираются? Или они ни на что не опираются, эти бедные моряки? - Трижды
ударил по библии.- Нет, конечно нет: они опираются на руку своей
Возлюбленной...- Еще три удара.- На руку своей Возлюбленной...- Снова трижды
ударил по библии и прошелся по кафедре.- Которая для всех них и лоцман, и
компас, и путеводная звезда - вот что такое их Возлюбленная.- Еще три удара
по библии.- Вот что она такое. С ней они смело могут выполнять свой долг
моряка и сохранять душевное спокойствие в минуты величайших опасностей и
бедствий. - Еще два удара по библии.- И они могут выйти, да, даже эти
несчастные могут выбраться из пустыни, опираясь на руку своей Возлюбленной,
и прямым путем пойти туда, туда - ввысь". Повторяя это слово, он с каждым
разом все выше и выше поднимал руку и, наконец, вытянул ее над головой, -
так он стоял и смотрел на своих слушателей странным, проникновенным взором,
победоносно прижимая к груди библию; потом постепенно перешел к следующей
части проповеди.
его заслуг, хотя и этого трудно было от него ожидать, принимая во внимание
его вид и манеры, а также характер аудитории. Вполне возможно, однако, что
столь благоприятное впечатление сложилось У меня и укрепилось по двум
причинам: во-первых, он внушал своим слушателям, что истинная приверженность
религии вовсе не требует отрешения от удовольствий и точного выполнения тех
обязанностей, какие налагает на них профессия; и во-вторых, советовал им не
слишком рассчитывать на то, что у них будто бы есть монопольное право на рай
и всепрощение. Никогда еще я не слышал столь разумных рассуждений на эти
темы (если я вообще их когда-либо слышал) со стороны такого рода
проповедников.
вещами, намечая дальнейший маршрут своих странствий и постоянно общаясь с
местными жителями, мне кажется, нет смысла затягивать эту главу. А о
традициях местного общества, которых я пока не касался, поведаю в нескольких
словах.
а на вечерних приемах редко засиживаются за ужином позже одиннадцати, так
что даже с раута трудно вернуться домой за полночь. Я не мог подметить
никакой разницы между приемами в Бостоне и в Лондоне, если не считать того,
что тут все светские собрания назначают на более разумные часы; беседа
ведется, пожалуй, громче и оживленнее, а гостя обычно заставляют подняться в
доме на самый верх, чтобы он снял пальто; за обедом непременно подают
необычайное множество птицы, а за ужином - горячие вареные устрицы по
крайней мере в двух огромных глубоких чашах, в каждой из которых можно было
бы без труда утопить маленького герцога Кларенса *.
но нуждающихся в покровительстве Зрителей. Те немногие дамы, которые
посещают их, по праву занимают места у барьера лож.
стоят, курят и то уходят, то приходят - смотря по настроению. Чужеземца
здесь могут просветить по части смесей из джина, коктейля, сангари, тминной
водки, херес-коблера и прочих редких напитков. Дом полон постояльцев,
женатых и холостых; многие из них живут здесь и платят понедельно за стол и
кров, чем ближе к крыше они забираются, тем меньше с них берут за постой.
Завтракают, обедают и ужинают здесь все вместе, в очень красивой зале. За
столом собирается от ста до двухсот человек, а то и больше. О наступлении
каждой трапезы возвещает внушительный звон гонга, от которого сотрясаются
все стекла в доме и вздрагивают нервные путешественники. В меню есть
дежурное блюдо для дам и дежурное блюдо для мужчин.
помешать тому, чтобы в центре стола не красовалось большой хрустальной вазы
с клюквой; а завтрак не был бы завтраком, если бы в качестве главного блюда
не подавали этакого ублюдка-бифштекса с огромной костью посредине,
плавающего в масле и посыпанного наичернейшим перцем. Спальня у нас была
светлая и просторная, но (как все спальни по ту сторону Атлантики) почти без
мебели и без занавесок - их не было ни у французской кровати, ни на окнах.
Зато здесь стоял необычный предмет роскоши - гардероб из крашеного дерева
чуть поменьше английской сторожевой будки, или, если это сравнение дает
недостаточно точное представление о его размерах, могу сказать, что я провел
четырнадцать дней и ночей в полной уверенности, что это душевая.
ГЛАВА IV
посвящаю этой поездке отдельную главу не потому, что намерен подробно на ней
остановиться, а потому, что она занимает особое место в моих воспоминаниях,
и я хочу, чтобы так же она была воспринята и моими, читателями.
американскими железными дорогами. Поскольку они почти везде в Соединенных
Штатах одинаковы, достаточно будет дать им общую характеристику.
для мужчин и для дам, которые отличаются друг от друга главным образом тем,
что в первых все курят, а во вторых - никто. Поскольку чернокожие никогда не
ездят с белыми, существует также вагон для негров, который представляет
собой подобие этакого нелепого неуклюжего ящика, - вроде того, в каком
Гулливер уплыл из королевства Бробдингнег. В целом - поезд очень тряский и
очень шумный, со всех сторон закрытый и почти не имеющий окон, зато имеющий
паровоз, гудок и звонок.
них умещается человек тридцать, сорок, а то и пятьдесят. Скамьи для сиденья
идут не вдоль вагона, а поперек. Каждая скамья рассчитана на двух
пассажиров. Они тянутся вдоль стен двумя длинными рядами; посредине оставлен
узкий проход, а по обоим концам проделано по двери. В центре вагона, как
правило, имеется печурка, которую топят углем или антрацитом, и обычно она
бывает докрасна раскалена. Духота стоит невыносимая, - горячий воздух
колышется перед глазами, и на какой предмет ни взглянешь, кажется, что между
ним и тобою стелется дым.
немало и дам, которые едут одни, ибо любая дама может спокойно проехать из
конца в конец Соединенных Штатов, будучи уверена, что встретит везде самое
галантное и внимательное отношение. Кондуктор, или билетер, или дежурный,
или - словом, как бы его ни звали - не носит формы. Он прогуливается по
вагону, выходит и снова входит, когда ему заблагорассудится; а то станет,
прислонясь к косяку, и, засунув руки в карманы, смотрит на вас, если вы
иностранец, или завяжет беседу с кем-нибудь из пассажиров, кто ему больше
нравится. Все пассажиры извлекают великое множество газет, но лишь немногие
читают их. Кто угодно может вступить с вами в беседу или с тем, кто ему
больше по душе. Если вы англичанин, то вас спросят, правда ли, что эта
дорога совсем такая же, как в Англии. И если вы скажете "Нет", то вам скажут
"Да?" (вопросительно) и спросят, чем же она отличается от английских. Вы
перечислите отличия - одно за другим и после каждого вам скажут "Да?" (все
так же вопросительно). Затем ваш собеседник высказывает предположение, что в
Англии не ездят так быстро, а когда вы говорите, что ездят, говорит снова
"Да?" (все так же вопросительно), и ясно, что он этому не верит. После
долгой паузы он замечает, обращаясь то ли к самому себе, то ли к рукоятке
своей трости, что "янки * тоже считаются довольно передовым народом", на что
уже вы говорите "Да", и тогда он снова говорит "Да" (на этот раз
утвердительно); а стоит вам посмотреть в окно, как вы узнаете, что вон за
той горой, милях в трех от ближайшей станции, есть оч-чень милый городок,
расположенный в оч-чаровательной местности, куда, конечно, вы и
направляетесь. Ваш отрицательный ответ, естественно, ведет к новым вопросам
относительно того, куда вы держите путь (слово это непременно произносится
на какой-то особый манер); и куда бы вы ни ехали, неизменно выясняется, что
дорога туда и трудна и опасна, а все, что заслуживает внимания, находится
совсем в другой стороне.
сопровождающий ее джентльмен доводит это до его сведения, и пассажир, учтиво
пересаживается. Много говорят о политике, о банках, о хлопке. Люди тихого
нрава избегают касаться особы президента, ибо через три с половиной года
предстоят новые выборы и партийные страсти бушуют вовсю, - великое
своеобразие этого института, зафиксированное конституцией, в том и
заключается, что не успеет утихнуть буря, связанная с последними выборами,
как возникает новая - в связи с выборами предстоящими, к великому
удовольствию всех крупных политических деятелей и тех, кто по-настоящему
любит свою страну, а таких девяносто девять из каждых девяносто девяти с
четвертью мужчин и младенцев мужского пола.
ветка, дорога здесь, как правило, одноколейная и, следовательно, очень
узкая, а горизонт, когда с обеих сторон поднимаются крутые откосы, никак
нельзя назвать широким. Но и когда их нет, ландшафт тоже не слишком
разнообразен. Миля за милей - покалеченные деревья, поваленные где топором,
где ветром, а где покачнувшиеся и упавшие на соседей, а то и просто коряги,
до половины засосанные трясиной или рассыпающиеся трухой. Кажется, самая
почва здесь сплошь состоит из перегноя; вся стоячая вода подернута пленкой
зеленоватой плесени, а по обеим сторонам дороги сплошное запустение - сучья,
стволы, пни на самых разных стадиях загнивания, распада, тления. Но вот вы
на несколько минут вынырнули на открытое место, где ярко поблескивает озерцо
или пруд пошире иной английской реки, но по здешним масштабам такой
незначительный, что и названия не имеет; а вот в отдалении промелькнул
городок с чистенькими белыми домиками и прохладными верандами, стройной
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Свержин Владимир
Перумов Ник
Шилова Юлия