как-нибудь постарайтесь привлечь внимание мистера Лорри, - ну, подайте ему
как-нибудь знак рукой, чтобы он знал, где вас найти. И больше от вас ничего
не требуется, оставайтесь в зале, пока он вас не позовет.
узнает, что вы там.
Кранчер молча наблюдал за ним, и только когда тот уже взялся за песочницу,
спросил:
свои очки, - таков закон.
жестоко. А уж растерзать на куски - страсть какая жестокость, сэр.
говорить с уважением. Вы позаботьтесь о своем горле, с голосом у вас что-то
неладно, а закон оставьте в покое, он сам о себе позаботится. Послушайтесь
моего совета.
отвечал Джерри. - Сами посудите, каково мне по этакой сырости на хлеб себе
зарабатывать.
хлеб, ничего не поделаешь, кому как достается - одним сыро, другим сухо. Вот
вам записка. Ступайте.
бормоча себе под нос: "Вот тоже старый сморчок!" - откланялся; проходя,
шепнул сыну, куда его посылают, и зашагал вперед.
Ньюгетской тюрьмой еще не пользовалась той постыдной известностью, какую она
приобрела позднее *. Но сама тюрьма была поистине злачным местом, где царили
всякие пороки и преступления и свирепствовали страшные болезни; они
проникали с узниками в суд и иной раз прямо со скамьи подсудимых кидались на
самого судью и уволакивали его с кресла. Случалось, что судья, надевши
черную шапочку, читал смертный приговор не только подсудимому, но и самому
себе, и даже расставался с жизнью раньше осужденного. А вообще Олд-Бейли
пользовался недоброй славой страшного постоялого двора, откуда
душегуб-хозяин день за днем отправлял бледных перепуганных путников когда в
каретах, когда на телегах в принудительное путешествие на тот свет; и хотя
ехать было всего две с половиной мили по улице и проезжей дороге, - редко
когда навстречу попадались добрые люди, которым стыдно было смотреть на
такое зрелище. Такова великая сила привычки, а отсюда ясно, сколь необходимо
с самого начала насаждать добрые обычаи. Олд-Бейли славился еще своим
позорным столбом, старинным прочным установлением, подвергавшим людей такой
каре, последствий коей нельзя было даже и предвидеть; был там еще и другой
столб - для бичевания, такое же доброе старое установление, весьма
способствующее смягчению нравов и облагораживающее зрителей; а еще славился
Олд-Бейли лихоимством, поклепами и доносами, добротными исконными навыками,
свидетельствующими о мудрости предков и неизбежно толкающими на самые
неслыханные преступления, на какие способна корысть. Словом, во всей своей
совокупности Олд-Бейли в ту пору являл собой блистательный пример и
наглядное доказательство того, что "все правомерно, так как быть должно" *,
и сия ленивая максима могла бы считаться неопровержимой, если бы из нее само
собой не вытекало весьма неудобное следствие, - что ничего того, чему не
положено быть, стало быть и не было.
протискался через грязную толпу, облепившую со всех сторон это страшное
узилище, разыскал нужную ему дверь и передал записку в окошко. Люди в те
времена платили деньги за то, чтобы посмотреть на представление в стенах
Олд-Бейли, так же как платили деньги и за то, чтобы поглазеть на зрелища в
Бедламе *, - с той только разницей, что за первое брали много дороже.
Поэтому все входы в Олд-Бейли строго охранялись, за исключением одной
гостеприимной двери, через которую вводили преступников, - эта дверь всегда
была открыта настежь.
приотворилась, и мистер Кранчер, с трудом протиснувшись в узкую щель,
очутился в зале суда.
только не совсем; потом вынут из петли, да и начнут кромсать, - а он гляди и
терпи; потом брюхо распорют, все нутро вытащат да на глазах у него и сожгут,
а уж после этого - голову долой и туловище на четыре части разрубят. Вот это
приговор!
будьте покойны!
руке, он пробирался к столу, чтобы вручить ее мистеру Лорри. Мистер Лорри
восседал за столом среди других джентльменов в париках: неподалеку от него
сидел джентльмен, перед которым на столе возвышались груды бумаг - это был
защитник подсудимого; другой джентльмен в парике напротив мистера Лорри
сидел, засунув руки в карманы, закинув голову, и, как показалось мистеру
Кранчеру, который не раз поглядывал на него во время заседания, прилежно
изучал потолок. Джерри стал громко покашливать, потирать себе подбородок,
подавать знаки и в конце концов привлек внимание мистера Лорри, который,
привстав с места, поискал его глазами, а потом, увидав, спокойно кивнул и
снова уселся.
Глаза всех присутствующих устремились на скамью подсудимых; двое часовых,
которые стояли возле нее, вышли и сейчас же ввели за барьер подсудимого.
который продолжал внимательно разглядывать потолок. Все дыхание этой массы
людей, набившихся в зале, бурно устремилось к нему, словно волны морские,
словно ветер, словно языки пламени. Жадные лица тянулись из-за колонн, из
ниш, зрители, сидевшие в задних рядах, вскакивали с мест, люди толпились в
проходах, опирались на плечи впереди стоящих, становились на цыпочки,
подымались на выступы плинтусов, чуть ли не на воздух, и все только для
того, чтобы посмотреть па него, разглядеть его, не упустить чего-нибудь.
Среди этих толпившихся в проходах людей особенно выделялся Джерри: голова
его, словно оживший кусок ощетинившейся остриями Ньюгетской стены, двигалась
из стороны в сторону; от него разило пивом, которого он успел хлебнуть по
дороге сюда, и его дыхание, смешиваясь со всеми другими дыханиями,
пропитанными пивом, джином, чаем, кофе и еще невесть чем, обдавало узника
словно полны прибоя, которые, разбиваясь позади него о высокие окна,
растекались по стеклу мутными грязными ручьями.
пяти, высокого роста, приятной наружности, загорелый, темноглазый. По виду
это был человек благородного происхождения. На нем был простой черный или
очень темный серый костюм, а довольно длинные темные волосы были стянуты
сзади лентой, не столько из щегольства, сколько для удобства. Как всякое
душевное движение выдает себя, прорываясь сквозь телесную оболочку, так
вызванная естественным волнением бледность сквозила сквозь загар на его
лице, доказывая, что чувства его сильнее солнца. Впрочем, он вполне владел
собой, спокойно поклонился судье и встал у барьера.
человека, был отнюдь не возвышенного свойства. Если бы подсудимому угрожал
не такой страшный приговор, если бы из предстоящей ему казни отпало хоть
одно из зверских мучительств, он на какую-то долю утратил бы свою
притягательность. Все упивались зрелищем этого тела, обреченного на
публичное растерзание, Этого человеческого существа с бессмертной душой,
которое вот-вот на глазах у всех будут кромсать и рвать на части.
старались приукрасить его каждый по-своему, как кто умел и привык обманывать
себя, интерес этот, если разобраться по совести, был сродни кровожадности
людоедов.
заседании суда отказался признать себя виновным в предъявленном ему
обвинении, что он (такой-то и такой-то), будучи подлым предателем нашего
пресветлого, преславного, всемилостивейшего и проч. и проч. возлюбленного
короля, неоднократно разными тайными способами и средствами помогал
Людовику, королю французскому, воевать против нашего пресветлого,
преславного, всемилостивейшего и проч. и проч.; так, разъезжая между
державой нашего пресветлого, преславного, всемилостивейшего и проч. и проч.
и владениями оного французского короля Людовика, он коварно, злодейски,
изменнически (следует длинный перечень сугубо уничижительных наречий)
сообщал оному французскому Людовику, какими силами располагает наш
пресветлый, преславный, всемилостивейший и проч. и проч. и сколько войск по
повелению его величества готовится для отправки в Канаду и Северную Америку.