Чтение 14–й страницы книги ~Американская трагедия~

"Тот притончик", - подумал Клайд, слушая разговор. Значит, после ужина,
когда все порядком выпьют и поедят, они отправятся в одно из тех мест,
которые называются притонами, в такой дом. Тут не могло быть никаких
сомнений. Он понимал, что это значит. Там будут женщины... дурные
женщины... развратные женщины... Но как же он? Неужели он тоже...

Впервые в жизни Клайду представлялась возможность, которой он давно
жаждал: узнать наконец великую, соблазнительную тайну, что так давно
влекла его и сбивала с толку, манила, но и пугала. Хотя он много думал обо
всем этом и о женщинах вообще, он никогда еще не был близок ни с одной. А
теперь... теперь...

Он вдруг почувствовал, что его бросает то в жар, то в холод. Лицо и
руки стали горячими и влажными, он ощущал, как пылают его щеки и лоб.
Странные, быстрые, заманчивые и тревожные мысли проносились в его мозгу.
Мороз пробегал по коже. Он невольно рисовал себе соблазнительные
вакхические сцены - и тотчас пытался выбросить их из головы, но напрасно:
они возвращались снова. И ему хотелось, чтобы они возвращались, - и не
хотелось... И за всем этим скрывался испуг. Но неужели же он такой трус?
Остальных все предстоящее ничуть не тревожило. Они были очень веселы. Они
смеялись и подшучивали друг над другом, вспоминая кое-какие забавные
истории, которые произошли с ними во время последнего кутежа.

Но что подумала бы его мать, если б узнала? Мать! Он не смел думать ни
о ней, ни об отце и поспешил прогнать мысль о них.

- А помнишь, Кинселла, ту маленькую, рыженькую, в доме на
Пасифик-стрит? - воскликнул Хигби. - Она еще упрашивала тебя бежать с ней
в Чикаго?

- Конечно, помню, - усмехнулся Кинселла, наливая себе мартини: ему как
раз подали вино. - Она даже хотела, чтобы я бросил отель. Обещала, что
поможет мне взяться за какое-нибудь дело. Говорила, что мне вовсе не
придется работать, если я останусь с ней.

- Да, тогда у тебя была бы только одна работа! - заметил Ретерер.

Официант поставил перед Клайдом бокал рейнвейна с сельтерской. Глубоко
взволнованный, заинтересованный, восхищенный всем слышанным, Клайд поднял
бокал, пригубил вино, нашел, что оно нежно и приятно, и залпом выпил. Он
был так занят своими мыслями, что сам не заметил, как это получилось.

- Молодчина, - сказал Кинселла самым дружеским тоном. - Эта штука тебе
понравится.

- Да, это совсем неплохо, - ответил Клайд.

А Хегленд, видя, как быстро идет дело, и понимая, что Клайд - совсем
еще новичок в этой компании и нуждается в поддержке и одобрении, подозвал
официанта:

- Послушай, Джерри! - И прибавил так, чтобы не слышал Клайд: - Того же
самого, да побольше...

Ужин продолжался. Было уже около одиннадцати часов, когда они наконец
исчерпали все интересные темы - рассказы о прежних приключениях, о прежней
работе, о разных ловких и дерзких проделках. У Клайда было достаточно
времени поразмыслить над всем этим, и теперь он склонен был думать, что
сам он вовсе не такой уж желторотый, как кажется его приятелям. А если
даже и так... Зато он хитрее большинства из них, умнее... Кто они такие и
к чему стремятся? Хегленд, как стало ясно Клайду, тщеславен, глуповат,
криклив, и его легко подкупить пустячной лестью. Хигби и Кинселла -
незаурядные и славные юноши - чванились тем, чем Клайд не стал бы очень
гордиться: Хигби хвастал, что понимает кое-что в автомобилях (его дядя
имел какое-то отношение к этому делу), а Кинселла - умением играть в карты
и даже в кости. А Ретерер и Шил - он еще раньше заметил это - были вполне
довольны своей работой в отеле, готовы были заниматься ею и впредь и ни о
чем другом не мечтали. А Клайд уже теперь не мог себе представить, чтобы
должность рассыльного осталась пределом всех его желаний.

В то же время он с некоторой тревогой думал о той минуте, когда все
отправятся туда, где он никогда еще не бывал, чтобы делать то, чем он
никогда не предполагал заниматься в таких условиях. Не лучше ли ему
извиниться, когда все выйдут из ресторана? Или, может быть, выйти вместе с
ними, а там тихонько скользнуть за первый же угол и вернуться домой? Он
слышал, что в таких вот местах можно схватить самую страшную болезнь и что
люди умирают потом жалкой смертью от низменных пороков, которые там
приобретают. Его мать произносила немало речей на эту тему, хотя вряд ли
толком что-нибудь об этом знала. И, однако, вот перед ним довод,
опровергающий все эти страхи: его новые товарищи, ничуть не обеспокоенные
тем, что они собирались делать. Наоборот, для них это очень веселое и
забавное приключение - только и всего.

И действительно, Ретерер, искренне привязавшийся к Клайду - больше за
его манеру смотреть, спрашивать и слушать, а не за то, что Клайд делал или
говорил, - то и дело подталкивал его локтем и, смеясь, спрашивал:

- Ну, как, Клайд? Сегодня посвящение? - и широко улыбался. Или, видя,
что Клайд совсем притих и задумался, он говорил: - Не бойся, тебя не
съедят, самое большее - укусят.

А Хегленд время от времени прерывал свои самовосхваления и, подхватывая
намеки Ретерера, прибавлял:

- Нельзя всю жизнь таким оставаться. Так не бывает. Но в случае чего -
мы за тебя постоим.

Клайд, нервничая, наконец оборвал с досадой:

- Да отстаньте вы! Хватит насмехаться! Для чего это вам нужно
хвалиться, что вы знаете больше меня?

Ретерер подмигнул Хегленду, чтобы тот оставил Клайда в покое, а сам
шепнул:

- Не сердись, старина, все в порядке. Мы просто пошутили малость, ты ж
понимаешь!

И Клайд, которому очень нравился Ретерер, быстро смягчился и пожалел,
что так глупо себя выдал.

Наконец около одиннадцати часов, когда уже вдоволь наговорились,
наелись и напились, вся компания под предводительством Хегленда вышла из
ресторана. Бесстыдные и темные намерения не заставили их призадуматься, не
вызвали в них стремления к умственному и нравственному самоисследованию и
самобичеванию, - напротив, они так весело смеялись и болтали, словно их
ожидала просто милая забава. С изумлением и отвращением слушал Клайд, как
они вспоминали свои прежние похождения. По-видимому, всех особенно
забавлял случай в притоне под названием "Дом Беттины", где они однажды
побывали. Их привел туда один бесшабашный малый по прозвищу Малыш Джонс,
служащий из другого отеля. Этот Малыш и еще один паренек, по имени
Бирмингэм, вместе с Хеглендом, который отчаянно напился, позволили себе
такие выходки, что их чуть не арестовали. Клайд слушал и с трудом верил,
что эти мальчики, внешне такие порядочные и опрятные, могли проделывать
подобные вещи: выходки были так грубы и отвратительны, что Клайда даже
немного затошнило.

- А помните, как девчонка со второго этажа окатила меня водой из
кувшина, когда я выходил! - громко хохотал Хегленд.

- А тот толстяк во втором этаже! Как он подошел к двери посмотреть,
помните? - смеялся Кинселла. - Он наверняка решил, что тут пожар или бунт!

- А ты с той маленькой толстушкой Пигги! Помнишь, Ретерер? - визжал
Шил, захлебываясь от хохота и еле выговаривая слова.

- У него даже ноги подкашивались, так было тяжело! - вопил Хегленд. - А
как они оба под конец скатились с лестницы!

- Это все ты был виноват, Хегленд! - крикнул Хигби. - Если бы ты не
затеял эту историю с поркой, нас бы не выставили.

- Говорю вам, я был пьян, - возражал Ретерер. - У них там дьявольски
крепкое виски.

- А тот длинный тощий техасец с большими усами? Помните, как он
хохотал? - прибавил Кинселла. - Он не хотел никому помогать, кто был
против нас. Помните?

- Еще чудо, что нас всех не выкинули на улицу и не арестовали. Ну и
ночка была! - вспоминал Ретерер.

Все эти разоблачения ошеломили Клайда. "Порка"! Это могло значить
только одно!

И они воображают, что он примет участие в чем-либо подобном? Этого не
будет. Он не такой. Что подумали бы его мать и отец, если б услышали все
эти ужасные истории... И все-таки...

Болтая, они подошли к какому-то дому на темной широкой улице; у
тротуаров, вдоль всего квартала и даже дальше, стояла вереница кэбов и
автомобилей. Неподалеку на углу остановились, разговаривая, несколько
молодых людей. На другой стороне - еще мужчины. А через полквартала
компания Клайда прошла мимо двух мирно беседовавших полисменов. И хотя
нигде, ни в одном окне не было света, но, как ни странно, всюду
чувствовалась яркая, кипучая жизнь. Она ощущалась даже в темноте улицы. То
и дело раздавались гудки мчащихся мимо такси, прокатили две старомодные
закрытые кареты со спущенными занавесками. И двери то хлопали, то тихо
открывались и закрывались. И тогда из домов вырывался яркий свет,
прорезывал мглу улицы и снова исчезал. А над головой сияли звезды.

Наконец, не говоря ни слова, Хегленд в сопровождении Хигби и Шила,
поднялся по лестнице и позвонил. Почти мгновенно дверь открыла молодая
негритянка в красном платье.

- Добрый вечер! Заходите, пожалуйста, - приветливо пригласила она, и
все шестеро прошли за тяжелые бархатные драпри, отделявшие маленькую
переднюю от остальных комнат.

Клайд очутился в ярко освещенной и довольно безвкусно обставленной
гостиной; на стенах висели картины в золоченых рамах, изображавшие
обнаженных и полуобнаженных женщин, и огромные зеркала. На полу лежал
толстый ярко-красный ковер; по всей комнате было расставлено множество
золоченых стульев, в глубине на фоне ярко-красных портьер - пианино, тоже
золоченое. Но ни гостей, ни обитательниц дома здесь не было, - никого,
кроме негритянки.

- Присядьте, пожалуйста, - сказала она. - Будьте как дома. Сейчас