пользовался большим уважением своих работников, ибо, частенько ворча на них,
сытно их кормил и хорошо им платил.
заражает все народы, готовящиеся взяться за дело. Удивительные, новые, почти
непонятные слова слетали с уст, никогда прежде их не произносивших. То были
слова "свобода", "независимость", "эмансипация", и, странная вещь, слышались
они не только среди простого народа, нет, первыми их произносили дворяне, а
голос простонародья был лишь отзвуком голоса знати.
пришел с запада. Солнце, разжегшее во Франции огромный костер, в огне
которого устрашенные народы прочли написанное кровавыми буквами слово
"республика", взошло в Америке.
предположить. Люди, явившиеся неизвестно откуда, безвестные апостолы
невидимого бога, скитались по городам и весям, сея повсюду семена свободы.
Правительство, дотоле действовавшее так, словно его поразила слепота,
пыталось взглянуть правде в глаза. Те, кто стоял во главе огромного
механизма, именуемого государственным аппаратом, чувствовали, что некоторые
части машины по непонятной причине отказывают. Сопротивление охватило все
умы, хотя руки еще бездействовали; невидимое, оно было, однако, ощутимым,
заметным, грозным, причем особенно грозным оттого, что, подобно привидениям,
оставалось неуловимым и его можно было угадать, но нельзя было поймать.
риге.
шляпы оказались в руках присутствующих. Было видно, что эти люди готовы
умереть по знаку хозяина.
сочинена доктором Жильбером Доктора хорошо знали в округе, где он владел
несколькими участками земли, самым большим из которых была ферма, арендуемая
Бийо.
трибуну и начал чтение.
сословий, слушают тем внимательнее, чем меньше понимают. Очевидно, что общий
смысл брошюры ускользнул от просвещеннейших умов деревенской ассамблеи и
даже от самого Бийо. Однако среди темных фраз внезапно вспыхивали, подобно
зигзагам молнии на черном небе, сверкающие слова "независимость", "свобода"
и "равенство". Большего и не требовалось: раздались аплодисменты,
послышались крики: "Да здравствует доктор Жильбер!". Прочтена была примерно
треть брошюры: с остальным порешили ознакомиться в следующие два
воскресенья.
следующее воскресенье, и каждый обещал прийти.
аплодисментов, доставшихся книге, Питу по праву отнес на свой счет; сам г-н
Бийо, поддавшись всеобщему воодушевлению, ощутил в своем сердце некоторое
почтение к ученику аббата Фортье. Физически и без того развитой не по годам,
Питу после чтения вырос нравственно на десять локтей.
доктора на слушателей, поспешил сообщить об успехе Питу жене и дочери. Г-жа
Бийо промолчала - она была женщина недалекая.
добром.
ворон.
этого друга. Давай-давай, признавайся.
советы? Разве я советую ему, какой надеть камзол? А мне ведь тоже нашлось
бы, что сказать.
дал этот совет из самых добрых побуждений.
от моего имени.
подумали о себе, а не то им зададут жару в Национальном собрании; там уже не
раз заходила речь о фаворитах и фаворитках. Пусть-ка его брат, господин
Оливье де Шарни, который заседает там, в Собрании, и, говорят, недурно ладит
с Австриячкой, возьмет это себе на заметку.
зачем ваш господин Изидор вмешивается не в свое дело?
прервался.
терпелось блеснуть своим новым великолепием и появиться на людях вместе с
мадмуазель Катрин. Для него это воскресенье было великим днем, и он поклялся
вечно сохранить в памяти священную дату 12 июля.
черноглазая блондинка, тоненькая и гибкая, словно ива над ручьем, текущим
близ фермы, выглядела очаровательно. Она нарядилась с тем врожденным
кокетством, которое подчеркивает все прелести женщины, а чепчик, сшитый, как
она призналась Питу, ее собственными руками, был ей на редкость к лицу.
получавших по шесть медных монет за контрданс, имели честь, расположившись
на дощатом помосте, аккомпанировать танцам в этой бальной зале под открытым
небом. В ожидании шести часов публика прогуливалась по знаменитой аллее
Вздохов, о которой толковала тетушка Анжелика; отсюда можно было увидеть,
как молодые господа из города или окрестных замков играют в мяч под
руководством мэтра Фароле, главного распорядителя игры в мяч на службе у его
высочества монсеньера герцога Орлеанского. Мэтр Фароле слыл местным оракулом
по части всех тонкостей игры в мяч, и приговорам его игроки внимали с
почтением, какого заслуживали его лета и добродетели.
но не для того надела Катрин восхитивший Питу кокетливый наряд, чтобы
прятаться в тени окаймляющих эту аллею буков.
без устали тянутся к свету, и рано или поздно их свежий душистый венчик
раскрывается навстречу лучам солнца, которые иссушают и губят их красоту
Лишь скромная фиалка, если верить поэтам, не покидает укромного уголка; да и
то, затерянная в лесной глуши, носит траур по своей бесполезной красе.
чтобы направить его в сторону площадки для игры в мяч. Впрочем, скажем
сразу, сил ей пришлось потратить не так уж много: Питу так же не терпелось
показать честной компании свой небесно-голубой кафтан и кокетливую
треуголку, как Катрин не терпелось похвастать чепчиком a la Galatee и
переливчатым лифоном. Более того, у нашего героя было одно преимущество,
позволившее ему ненадолго затмить Катрин. Поскольку он никогда прежде не
носил столь роскошного наряда, никто его не узнавал и гуляющие принимали его
за какого-нибудь заезжего гостя, за какого-нибудь родственника семейства
Бийо, а может быть, даже за жениха Катрин. Меж тем Питу вовсе не стремился
скрыть свое истинное лицо, совсем напротив - и заблуждение скоро рассеялось.
Он столько раз кивал головой приятелям, столько раз снимал шляпу, кланяясь
знакомым, что наконец все узнали в кокетливом селянине недостойного ученика
мэтра Фортье, и в толпе послышались возгласы:
рассказов очевидцев следовало, что Питу расхаживал по аллее Вздохов, выгнув
грудь колесом и чеканя шаг; поэтому старая дева, привыкшая видеть племянника
сутулящимся и волочащим ноги, недоверчиво покачала головой и сказала
коротко:
Виллер-Котре сражались с игроками из Суассона, так что партия была из самых
оживленных. Катрин и Питу остановились подле "веревки", в самом низу холма;
этот наблюдательный пункт выбрала Катрин.
защищать место, где остановились их мячи, и приковать место, где
остановились мячи противников. Один из игроков, проходя мимо нашей парочки,
с улыбкой поклонился Катрин; она покраснела и сделала реверанс, а Питу
почувствовал, как по руке девушки, опиравшейся на его руку, пробежала
нервная дрожь Сердце Питу сжала неведомая ему прежде тревога.
Прозоров Александр
Ларссон Стиг
Орлов Алекс
Березин Федор
Березин Федор