времени навещать его, искал малейшей зацепки, чтобы навестить, вот и
сегодня с необыкновенной легкостью он родился в Немом от хитрой затеи
Шморгайлика, которая вызвала воспоминание о давнишнем приключении в
зеленом шалаше посреди днепровских плавней.
не новым для себя бытом, а лишь воспоминаниями о прошлом. Прошлое
напоминало дом без дверей, наполненный незначительными событиями и
случаями, они толпились за дверью, и тот или иной из случаев мог в любой
миг выскочить оттуда, и не было никакого спасения от них.
была тишина пустоты, абсолютной и полнейшей пустоты, со временем он
заметил, что люди боятся пустоты и стараются разбить ее словами, речью, но
тщетно. Этим они только ограничивают окружающий их мир, потому что речь
всегда имеет предел, словами можно называть то и это, но всего не назовешь
никогда, а еще ему казалось, что речь - это разновидность дыхания. Он
дышал молча - вот и все. Слова же часто мешают дышать. Вместо речи он
обладал ощущением, воспринимал мир во всем его богатстве, во всех красках
и запахах, в прикосновениях и объемах - и был счастлив.
свете. С малых лет наливался он силой, от избытка силы раздвигались в
стороны его плечи, он всегда держал их чуточку приподнятыми, будто
стремился заслониться от чужих для него звуков или же все время готовился
к мгновенному отпору силам темным и неведомым. Людям не нравилась его
настороженность, они боялись Немого, относились к нему недоверчиво,
отталкивали от себя. Зато звери его не боялись. Он ходил среди них, немой,
как и они, легко убивал в случае необходимости то или иное животное, чего
звери от него не ждали никогда. Потому что у зверей четкое разделение на
тех, кто ест и кто должен быть съеден, человек же в своих действиях
руководствуется потребностью, он зависим от своих потребностей, которым
никогда не бывает конца.
в траве, когда вокруг него легко и осторожно ходили кони, еще, пожалуй,
нравилось Немому купать коней, проводить мокрой ладонью по лоснящейся
шерсти, выглаживать крутой, теплый бок вороного или серого, в высоко
разлетающихся брызгах прозрачной воды выбегать с конем на берег в
щекочуще-ласковую теплую траву.
более всего по душе коням, он открывал в плавнях каждый раз новые
пастбища, каждый раз со все более сочной травой, так нашел он остров в
укромном месте, заросший по краям густыми лозами, за которыми лежали
нетронуто-шелковые травы, зеленые, с дымчатым отливом. Туда Немой
переправлял своих коней лишь изредка, он берег эту траву, сам не ведая
зачем, и впоследствии вынужден был пожалеть, ибо его бережливость не
пригодилась ни для чего.
вытоптанными, - чужие неведомые кони, резвясь, видно, катались в травах, и
теперь пастбище сплошь было в пятнах, будто пораженное огромными лишаями;
Немой, потрясенный этим зрелищем, застонал от боли и поклялся поймать
виновников и наказать жестоко и беспощадно.
Немой сообразил, что днем на остров незамеченным никто не проберется, что
ворующих траву нужно ждать ночью, тогда он и вовсе переселился со своими
конями на остров и наконец дождался.
что это перед грозой, гроза уже где-то бродила вокруг, но сюда не
сворачивала, а ночь тем временем наливалась такой чернотой, что невозможно
было различить пальцы на собственной руке, даже приблизив ее вплотную к
глазам.
конского фырканья, ни тонких голосов женских, ни даже ржания собственных
коней, которые учуяли приближение чужих и тревожились, а может,
возмущались точно так же, как должен был бы возмущаться и их покровитель,
добрый пастух, владелец зеленых трав.
просачиваясь сквозь густые лозы, собираясь в плотную змеевидную цепочку,
плыли между травами, чтобы смешаться с конями Немого.
размахивая руками, - возможно, впервые с момента рождения сожалел, что не
имеет голоса, не может рыкнуть, как дикий зверь, нагнать страху одним
только голосом, но что-то все-таки вырвалось, видно, из его груди, или то,
быть может, неистовость его озаренной сверканием молний фигуры послужила
причиной того, что чужие кони остановились, сгрудились на месте, он
ворвался в табун коней, чтобы гнать их отсюда, бить изо всех сил в
подвздошье, теснить к воде, по которой они приплыли сюда.
встал над травою, черный и серебристый блеск пошел от коней, а женщина
стояла перед Немым белая от страха и еще от чего-то, чему не было
названия. Теперь уже не имело значения, откуда эти кони и по какому праву.
Зареченское село не имело плавней, там был крутой берег, там был камень у
берега, мужчины там плели сети и ловили рыбу, а в поле хлопотали женщины,
с конями и скотом тоже имели дело одни лишь женщины; возможно, это именно
женщины и надумали переправлять вплавь коней через Реку на этот чужой
остров, хотя трудно установить собственность на траву или зеленые листья,
точно так же как на воду или ветер. Но вот эта женщина попала в руки
Немому, он был здесь хозяином, он мог карать или миловать; видно, женщина
уже догадалась по его сдавленному рыку, что он немой, из-за этого и
остолбенела, оказавшись с ним с глазу на глаз.
Поэтому, когда подскочил к этой белолицей, с широко раскрытыми глазами,
когда, будучи не в состоянии удержаться, схватил ее за плечи, встряхнул, а
потом хотел повернуть, чтобы толкнуть туда, откуда пришла со своими
конями, женщина как-то покачнулась, и Немой не успел даже опомниться, как
она стала клониться на него, так что пришлось поддержать женщину, и вот
тут все и случилось.
расширенные от страха глаза на белом, как стена, лице, и он пил этот
страх, будто воду, пил снова и снова, заливал пожар в груди, вызванный
впервые той женщиной.
опасную переправу через Реку? Быть может, выбрала его для себя потому, что
- за рекой - никто не услышит и не увидит? А еще потому, что он немой и
никому не мог рассказать. Была она женщиной приметной, имела мужа, но
словно бы и не имела. Ну, да об этом Немой и знать-то ничего на знал. И не
рассказал он никому ничего, ибо не умел. Он чувствовал себя в отношениях с
женщиной красивым и совершенным, не знал слова <красота>, но ощущал
красивым и свободным, как рыба в воде или птица в воздухе, он полюбил мощь
своего тела и отдал всего себя служению ей.
каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждое движение. В языке тела
стремился найти отнятое природой, дополнить себя тем, чего не имел. Потому
что родился он безъязыким и, следовательно, наполовину обедненным. В
слиянии воедино с зареченскими женщинами, а прежде всего с той, которую
никогда не мог забыть, хотел сравняться с людьми обычными, полноценными,
жадно, упорно, отчаянно искал своего совершенства.
для него женщина показала ему, что ждет ребенка. От него. Немой не мог
этого понять. В его мире места для ребенка не отводилось. Там были кони,
были травы, была тишина, потом туда пришли женщины, существа,
превосходившие все сущее, от общения с женщинами просветлялось у него в
голове, но что такое ребенок? Дети существовали где-то независимо от
всего, он сам когда-то был ребенком, запомнил неутомимую беготню,
извилистые стежки-дорожки - и больше ничего.
село, спрятала его в густых зарослях бузины за домом, а та, его женщина,
вынесла дитя и показала издали. Маленькое - не на что и смотреть. Тогда он
ничего не почувствовал, не почувствовал и позднее, когда женщина
возвратилась к нему снова. Ребенок где-то рос, Немого это не касалось. Он
был доволен тем, что рядом с ним есть женщина, хотя и краденая, но оттого,
быть может, еще более привлекательная. А впрочем, разве он знал, что такое
- краденая женщина?
вилами, будто против бешеного пса.
села. Долго блуждал вдоль берега Реки, будучи не в состоянии оторваться от
нее. В этих блужданиях он сделал открытие, что должен был бы принадлежать
не к мужчинам с их стремлением слоняться по миру, а к женщинам с их
привязанностью к одному месту, потому что каждая женщина действительно
привязана к месту долгом, родом, полом.
расчесывать волосы, и ничего другого, кроме этого, для нее не существует.
Самойлова Елена
Андреев Николай
Контровский Владимир
Володихин Дмитрий
Березин Федор
Афанасьев Роман