больного Василий Николаевич.
Пришлось поить его.
Видно, не жить, -- сказал, сжимая холодными руками грудь.
дайте воздуха...
прибрежного хребта краешком улыбалось нам светлое облачко.
Опираясь на тур, он долго всматривался в синеющую даль необозримого
пространства. О чем он думал? О том, что эти горбатые хребты, кручи, долины
вскоре лягут на карту? Что "побегут по ней голубые стежки рек, ручейков,
зелеными пятнами обозначится тайга? Только никому не узнать, что перенес туг
с товарищами он, Трофим Королев, во имя этой карты.
вскипятил воду. Мы обмыли Трофима и уложили в спальный мешок. После всего
пережитого он впал в забытье, метался в жару, бредил и бился в затяжном
кашле.
назначенного времени оставалось более двух часов. Его упорство закончилось
удачей, и в эфир полетела радиограмма:
состоянии, срочно вызовите аппарату врача, нужна консультация, оказание
помощи больному".
Почувствовав тепло и присутствие близких им людей, они понемногу стали
приходить в себя.
Болезнь протекала тяжело. Трофим лишь изредка, и то ненадолго, приходил в
себя.
воздвигли на пике пирамиду. Стоит она и сейчас на зубчатой громаде
Джугджурского хребта, как символ победы советского человека.
одышка. Температура упорно держалась выше тридцати девяти градусов. Утром и
вечером у аппарата появлялся врач и давал советы по уходу за больным.
дорога нам была знакома, а дни стояли солнечные, теплые. Для Трофима были
сделаны специальные нарты с капюшоном. Упряжку всю дорогу вел Василий
Николаевич, а на крутых спусках и в опасных местах оленей выпрягали и нарты
тащили вручную.
оказалось воспаление легких. Хотя теперь он находился под непосредственным
наблюдением врачей и в хорошей обстановке, жизнь его все еще была в
опасности. Ожидался кризис.
техник Григорий Титович Коротков. Среди привезенных журналов и газет я нашел
два письма, адресованных мне и Трофиму. Их прислала Нина Георгиевна. "Я вам
не отвечаю более года, -- писала она мне. -- Нехорошо, знаю. Вы меня
ругаете, конечно, плохо думаете. У меня умер муж, человек, которого я тоже
любила. Теперь, когда прошло много времени, я смирилась со своим горем и
могу подумать о будущем. Я написала подробное письмо Трофиму, не скрывая
ничего, пусть он решает. Я согласна ехать к нему. Если его нет близко возле
вас, перешлите ему мое письмо. Остальное у меня все хорошо. Трошка здоров,
пошел в школу. Ваша Нина".
вообще не запоздало. Жизнь Королева по-прежнему в опасности. Но я верил, что
письмо Нины ободрит больного, поможет побороть недуг.
больницу. Дежурный врач предупредил, что в палате мы не должны
задерживаться, что больной, услышав гул моторов, догадался о нашем отлете и
очень расстроился.
бородка опушила лицо. Щеки горели болезненным румянцем, видимо, наступил
кризис.
ему было тяжело расставаться с нами.
сказал я, подавая ему письмо.
меня глаза.
пульс, увидел, как трудно вздымается грудь, и догадался, какие мысли
тревожат его.
отпуск к Нине.
себе внутреннюю бурю. На сжатых ресницах копилась прозрачная влага и,
свернувшись в крошечную слезинку, пробороздила худое лицо.
не смог.
зимующих катеров, скалистый край бухты, затянутый сверху густой порослью
елового леса, и кусочек голубого неба. До нас доносился гул моторов.
Трофим уже давно стал неотъемлемой частью моей жизни. Но я должен был
немедленно возвратиться в район работ.
небольшую кожаную сумочку квадратной формы с прикрепленной к ней тонкой
цепочкой.
беспризорников. Здесь зашито то, что я скрыл от вас из своего прошлого. Не
обижайтесь... Было страшно говорить об этом, думал, отвернетесь... А после
стыдно было сознаться в обмане. Евгений Степанович, -- обратился он к врачу,
-- если я не поправлюсь, отошлите эту сумочку в экспедицию. А Нине пока не
лишите о моей болезни... -- И Трофим опустился на подушку,
полного восстановления здоровья потребуется длительное время.
Трофиме, об удивительном постоянстве его натуры, проявившемся в глубоком
чувстве к Нине, о сильной воле, которая не изменила ему и сейчас, в
смертельно трудные минуты. Горько думалось и о том, что, может, ему не
придется вкусить того счастья, к которому он стремился всю жизнь и которое
стало близким только сейчас, когда жизнь его висит на волоске. Не выходили у
меня из головы и слова Трофима о таинственной кожаной сумочке. Мне казалось,
что я знал все более или менее значительное о его прошлом, знал и о
преступлениях, совершенных им вместе с Ермаком, возглавлявшим группу
беспризорников. Что же Трофим мог скрыть от меня?
в бухте, пока окончательно не придут в себя спутники Трофима Николаевича --
Юшманов, Богданов, Харитонов и Деморчук. К ним уже вернулась прежняя
жизнерадостность. В молодости горе не задерживается.
и взял курс на юг. Тринадцатого апреля в полдень мы были дома, в штабе
экспедиции.
краю бора. Пашка-болельщик.
опустевший двор, скучающего от безделья кладовщика и разгуливающих возле
склада соседских кур. Необычно тихо и в помещении. На стене висит карта,
усеянная флажками, показывающими места стоянок подразделений. Самую южную
часть территории к востоку от Сектантского хребта до Охотского моря занимает
топографическая партия Ивана Васильевича Нагорных. Севернее ее до Станового
расположилась геодезическая партия Василия Прохоровича Лемеша, на восточном
крае Алданского нагорья -- Владимира Афанасьевича Сипотенко. Как только
наступит тепло, все флажки придут в движение, до глубокой осени будут
путешествовать по карте, отмечая путь каждого подразделения.
темнеют тополя, наполняя воздух еле уловимым запахом оживающих почек. С
прозрачных сосулек падают со стеклянным звоном первые капли. На крышах
сараев, по частоколам, на проталинах дорог уже затевают драки черные, как
трубочисты, воробьи. Только и слышен их крик: "Жив, жив, жив!" Подумаешь,
какое счастье! Неужели тепло опередит нас? В горах начнется таяние снегов,
проснутся ключи, но рекам поползут наледи, и нам никуда не улететь.
обстановка, да мне и трудно было уехать в тайгу до полного выздоровления
Трофима.