пропадаем...
заложили крюк за тросы, подняли бот до уровня планшира шхуны, и я стал
выбрасывать шкуры на палубу. В трюме скопилось много тюленьей крови, Генка
вывернул пробку, чтоб кровь выливалась; выбросил за борт пустой патронный
ящик.
щупая поясницу.
возле гудящей плиты и крутил транзистор. Это был пожилой человек с вечным
ячменем на глазу, с широким, как у топорка, носом.
и не переставал крутить ручку настройки. -- Тебе дочка привет передавала...
там, уток набьем...
нечем красить к городу.
и переоделся в сухое. Одежда моя вылиняла от частых стирок, приятно пахла
машинным маслом и была такая горячая, что прямо обжигала кожу. Когда я надел
ее, у меня сразу появилось настроение ехать на берег. Тут как раз появился
Генка. Он был в бушлате, опоясанный широким охотничьим ремнем. Ружье висело
у него за спиной, дулом вниз.
воды и повис на высоте тонового фонаря, и был четко виден горизонт справа,
словно выкругленный льдом, а слева -- по чистой воде -- хорошо
просматривался остров Елизаветы, напоминавший раскинувшуюся женщину.
залез в нее, Генка бросил мне сверху веревку, ведро и якорь, а потом прыгнул
сам -- лодка плавно отыграла на воде. Я вставил в кольца два узких финских
весла и погреб по медленно поднимавшемуся и опускавшемуся морю. Небо
прояснялось на глазах, туман отволокло в сторону, наше дыхание было хорошо
заметно в воздухе, и было пусто вокруг, и вода заблестела.
ружье и выстрелил -- я услышал свист дроби, струей пролетевшей мимо меня, и
притормозил веслом.
что они находились у самого борта лодки, а две птицы бежали по воде,
оставляя крыльями широкий след ряби, -- топоркам надо разогнаться, чтоб
взлететь; а одна птица крутилась на месте, распластав крылья, и я взял ее в
воде -- теплую, серую, с бесцветными тупыми глазами и двумя желтыми
косичками на голове -- и бросил Генке. Топорок раскрывал гнутый красный клюв
и сучил лапками. Генка выпотрошил его и положил дымящуюся тушку на дно
лодки.
разговаривали нехотя:
что его брать? На судне работы все одно никакой. В кабак пойдешь или к
повару на квартиру: огурчики там, помидорчики и все такое.
гордо: -- Зато с плаванья приду -- только моя будет!
не домогается?
я.
изменит, в крови это у них...
береговой черты. В воздухе чувствовался резкий йодистый запах морских
водорослей и запах цветущей ольхи -- она росла по берегам речушки, которая
бежала среди холмов. Отсюда речушка просматривалась от истока до устья. На
берегу не было видно навигационных знаков, только далеко слева, у мыса,
горели три красных огня -- там находился сторожевой пост. Бухта была не
защищена с востока, и сюда в плохую погоду, по-видимому, заходила с моря
сильная зыбь. Сейчас море было тихое, только у берега ревел накат --
начиналось сильное приливное течение. Я невольно засмотрелся на волны: они
рождались у самого берега, чтоб, пройдя несколько метров, умереть. Когда
волна отливала, по берегу, казалось, шла тень -- так жадно глотал воду
песок... Я знал по карте, что здесь проходил район больших глубин, но это
сейчас трудно было определить: вода была такая прозрачная в это раннее
летнее утро, что песчаное дно, кажется, желтело у самых глаз, а ледянка и
весла красиво отражались в воде -- до шляпки гвоздя, до последней
царапины...
у известковой глыбы. Якорь я швырнул на берег, а Генка вдавил его сапогом в
песок.
ведь лучше всех лазаешь по скалам, тебе удовольствие от этого.
стороны. Собственно, здесь была не одна, а целых две речушки, которые имели
общее устье, но войти в него с моря на шлюпке было невозможно даже в полный
прилив, потому что путь преграждала большая песчаная отмель, намытая
штормами. В воздухе было полнейшее безветрие, от ольхи веяло здоровым сырым
запахом, который бывает еще у нарубленных дров, если их внести с мороза в
жарко натопленную избу. Казалось, ткань реки не шевелилась, хотя на самом
деле речушка бежала довольно быстро; а я старался определить, есть ли в ней
рыба, но ее трудно было обнаружить на ходу -- так она маскировалась под цвет
гальки.
Берег здесь был гористый, до того разрушенный волнами и ветром, что от него
осталось лишь несколько скал, которые имели форму огромных треугольников.
Водопад круто падал с вершины скалы, описывая дугу. Мы бросили ватники и
стали карабкаться на скалу, хватаясь за рябиновые кусты. Я обогнал Генку, он
остановился подо мной, упираясь спиной в валун, и закурил, а я забыл про
него. Кайры летали вокруг, похожие на маленьких пингвинов, на меня сыпались
помет, пух и перья, воздух гудел от птичьих крыльев и крика. Я взобрался
наверх и стал ходить по базару, складывая в ведро самые крупные и красивые
яйца, голубые и белые, а потом вспомнил про Генку и нагнулся, чтоб подать
ему ведро. Генку я нигде не увидел и позвал его на всякий случай, но вокруг
стоял такой птичий крик, что я даже голоса своего не услышал. Я стал
осторожно спускаться вниз с тяжелым ведром в руке, а кайры летали у самого
лица, и, кроме них, здесь были еще глупыши со своей вонючей слюной. Дело
дошло до того, что один глупыш клюнул меня в лицо, я оступился от
неожиданности и съехал с ведром под водопад. Яйца все разбились, я промок до
нитки и направился с пустым ведром к лодке. Тут я увидел Генку -- он стоял
на берегу и курил.
в одних сапогах -- пошел на луг, чтобы не видеть Генку и не разговаривать с
ним. Я сел на непросохшую траву и осмотрел ее, нет ли поблизости каких-либо
букашек или муравьев. Здесь росло много черемши -- дикого чеснока. Я жевал
его и ожидал солнца, чтоб согреться.
дурной, -- и не ответил ему.
ничего не нашел подходящего. Драки у нас не случилось, потому что Генка
вдруг закричал: