такое Великое Творение, то стал в тупик -- там были только
странные рисунки, зашифрованные наставления и непонятные
тексты.
вечером у англичанина, который явно досадовал на то, что
лишился своих книг.
ответственность этого, -- отвечал англичанин. -- Представь, что
начнется, если все кому не лень начнут превращать свинец в
золото. Очень скоро оно потеряет всякую ценность. Только
упорным и знающим откроется тайна Великого Творения. А я
оказался посреди пустыни, чтобы встретить настоящего алхимика,
который поможет мне расшифровать таинственные записи.
возразил Сантьяго. -- И все равно алхимией способен овладеть
далеко не каждый. Почему же это написано таким таинственным
языком и рисунки такие загадочные?
немного, сказал, что уже несколько дней внимательно
присматривается к каравану, но ничего нового не заметил. Вот
только о войне племен поговаривать путешественники стали все
чаще.
книги.
ему хотелось поговорить с кем-нибудь понимающим, чтобы
отвлечься от тревожных мыслей.
душу, поймет и язык всего сущего. Еще понял, что многие
алхимики нашли Свою Стезю и открыли Душу Мира, Философский
Камень и Эликсир Бессмертия, -- сказал юноша, а про себя
добавил: "А самое главное -- я понял, что все это так просто,
что уместится на грани изумруда".
долго учился, ни магические символы, ни мудреные слова, ни
реторты и колбы -- ничего не произвело впечатления на Сантьяго.
"Он слишком примитивен, чтобы понять это", -- подумал
англичанин. Он собрал свои книги и снова засунул их в чемоданы,
навьюченные на верблюда.
так же мало проку, как тебе -- от моих книг.
глядеть, как вздымают песок ноги верблюдов. "У каждого свой
способ учения, -- подумал он. -- Ему не годится мой, а мне --
его. Но мы оба отыскиваем Свою Стезю, и я его за это уважаю".
бедуины, что-то сообщали Вожатому. Погонщик верблюдов,
подружившийся с Сантьяго, объяснил, что война между племенами
все-таки началась. Большим везением будет, если караван сумеет
добраться до оазиса.
молчаливее, и в ночной тишине даже конское ржание или фырканье
верблюда, которые раньше были просто ржанием или фырканьем,
теперь внушали всем страх, потому что могли означать
приближение врага.
светила луна и не разводили костров. -- Вот я ем сейчас финики
и ничем другим, значит, не занят. Когда еду -- еду и ничего
другого не делаю. Если придется сражаться, то день этот будет
так же хорош для смерти, как и всякий другой. Ибо живу я не в
прошлом и не в будущем, а сейчас, и только настоящая минута
меня интересует. Если бы ты всегда мог оставаться в настоящем,
то был бы счастливейшим из смертных. Ты бы понял тогда, что
пустыня не безжизненна, что на небе светят звезды и что воины
сражаются, потому что этого требует их принадлежность к роду
человеческому. Жизнь стала бы тогда вечным и нескончаемым
праздником, ибо в ней не было бы ничего, кроме настоящего
момента.
Сантьяго взглянул на звезду, указывавшую им путь к оазису. Ему
показалось, что линия горизонта стала ниже: в небе над пустыней
сияли сотни звезд.
горизонта. А там, где ночью сверкали звезды, тянулась вдоль
пустыни бесконечная цепь тамариндов.
что проснулся.
ему достаточно было просто смотреть на деревья. До пирамид было
еще далеко. Когда-нибудь и это утро станет для него всего лишь
воспоминанием. Но сейчас он жил настоящей минутой и радовался
ей, как советовал погонщик, и пытался связать ее с
воспоминаниями о прошлом и с мечтами о будущем. Да,
когда-нибудь эти тысячи тамариндов превратятся в воспоминание,
но в этот миг они означали прохладу, воду и безопасность. И так
же, как крик верблюда в ночи мог означать приближение врага,
цепочка тамариндов возвещала чудо избавления.
шагу", -- подумал Алхимик, глядя, как входят в оазис сотни
людей и животных. Слышались крики жителей и вновь прибывших,
пыль стояла столбом, застилая солнце, прыгали и визжали дети,
рассматривая чужаков. Алхимик понимал, что вожди племени
приблизились к вожатому и завели с ним долгий разговор.
и уходили, а оазис и пустыня пребывали вечными и неизменными.
Он видел, как ноги царей и нищих ступали по этому песку,
который, хоть и менял все время по воле ветра свою форму, тоже
оставался прежним -- таким, каким с детства помнил его Алхимик.
И все-таки ему передавалась радость, возникающая в душе каждого
путешественника при виде того, как на смену синему небу и
желтому песку появляются перед глазами зеленые кроны
тамариндов. "Быть может, Бог и сотворил пустыню для того, чтобы
человек улыбался деревьям", -- подумал он.
Он знал -- знаки подсказали ему, -- что с этим караваном
прибудет человек, которому следует передать часть своих тайных
знаний. Алхимик, хоть и не был знаком с этим человеком, был
уверен, что опытным взглядом сумеет выделить его из толпы, и
надеялся, что тот будет не хуже, чем его предшественник.
ему на ухо", -- думал Алхимик. Вовсе не потому, что это тайны,
ибо Бог щедро являет их всем своим чадам.
передаче, есть плод Чистой Жизни, которую трудно запечатлеть в
словах или рисунках. Потому что люди имеют склонность,
увлекаясь словами и рисунками, забывать в конце концов Всеобщий
Язык.
глазам своим не верил: оазис оказался вовсе не колодцем с
двумя-тремя пальмами, как написано в книжках по истории, -- он
был гораздо больше иных испанских деревень. И колодцев там было
три сотни, а пальм -- пятьдесят тысяч, а между ними стояли
бесчисленные разноцветные шатры.
терпелось поскорее встретиться с Алхимиком.
лошадей, верблюдов и людей. Мужчины расспрашивали, случалось ли
путникам видеть бои, а женщины хотели знать, какие ткани и
самоцветы привезли с собой купцы. Безмолвие пустыни
воспринималось теперь как далекий сон -- стоял неумолчный
говор, слышался смех и крики, и казалось, что путники были
раньше бесплотными духами, а теперь вновь становятся людьми из
мяса и костей. Они были довольны и счастливы.
как бы ничейной землей, потому что населяли их в основном
женщины и дети. Считалось, что они не за тех и не за этих, и
Ильин Андрей
Перумов Ник
Посняков Андрей
Земляной Андрей
Херберт Фрэнк
Лукин Евгений