Чтение 14–й страницы книги ~Флаги на башнях~

Стрелок недоверчиво скосил глазом на Ванину закуску:

- Чего-то он мало соответствует.

- Ничего, подходящий. Будет соответствовать.

Стрелок отошел. Красноармейцы даже не пероглянулись, продолжали
закусывать. До самого конца ужина они не сказали Ване не слова. Только
когда холщовый мешок был завязан и газета с крошками и требухой брошена в
сорный ящик, молодой протянул:

- Поужинали, значит.

15. СЕРЕБРЯННЫЙ ГРИВЕННИК

Ваня здесь, на вокзале, и заснул, сидя на диване. Стрелок не беспокоил его
до утра, потому что на противоположном диване сидели красноармейцы. Но
утром, когда стрелок все-таки разбудил Ваню, красноармейцеы уже не было.
Стрелок молча смотрел на Ваню, а Ваня молча догадался, что нужно уходить.

Он побрел к главной улице, ему хотелось посмотреть, что теперь
происходит на асфальте возле наробраза, а кроме того, он решил еще раз
зайти в спон и поговорить там о колонии Первого мая.

Походка у Вани деловая, но настроение у него плохое: мужчина в споне,
который сидит за самым дальним столом, бросает на жизнь довольно мрачную
тень. Из магазина вышел мальчик в золотой тюбетейке - Володя Бегунок. И на
тюбетейку эту, и на вензель на рукаве, и на живые темные глаза Ваня так
загляделся, что даже приостановился у деревянной клетки, ограждающей
молодое дерево.

Володя Бегунок держал в руке коробку мази для чистки сигнальной трубы.
Стоя при выходе из магазина, он внимательно рассматривал этикетку на
коробке. Потом спрятал мазь в карман, но, вынимая руку из кармана, выронил
гривенник, который назначен был на обратный трамвай. Гривенник покатился
под ноги Вани Гальченко. Ваня быстро наклонился, поднял монету. Бегунок
выжидательно посмотрел на Ваню. Ваня протянул ему гривенник. Володя взял и
несколько смущенно обьяснил:

- Это у меня на трамвай. А то пешком... шагать. Шесть километров.

Ваня улыбнулся из вежливости. Собственно говоря, у Вани есть свои дела
гораздо более трудные.

- Шесть километров?

- Там... - Володя показал куда-то, - колония Первого мая.

Ваня, ошеломленный, дернулся к Володе.

- Первого мая?

- Ну да.

- Ты из Первого мая? Ага? - Ваня, не сдерживая радости, засмеялся.
Володя улыбнулся, гордый своим высоким званием.

- Колонист. Видишь, - и форма первомайская.

Володя поднял локоть. На рукаве на бархатном ромбике было вышито:
золотым цветом цифра "1", а серебром, через цифру, слово "Мая".

- А мне как раз...

- Ты - беспризорный?

- Нет, я еще не был беспризорный. Я все хочу... И ничего... Никто не
отправляет.

Ваня говорил серьезно. Они стояли на середине тротуара, их толкали
проходящие. Володя первый заметил это неудобство, нахмурил брови, взял
Ваню за руку, потащил в сторону.

- Я тебе так скажу... Там у нас совет бригадиров, так он строгий. Там
такие черти, бригадиры! Они скажут: а место где? А еще скажут: почему? А
ты пойди в комиссию, называется комонес.

- Был я в комонесе. И в споне был. Везде я был.

- Она не хочет?

- Кто "она"?

- Там женщина такая. Не хочет?

- Она не хочет, а он тоже толкается. Говорит, это для первого сорта -
право...нарушителей. А ты правонарушитель?

Володя носком ботинка застучал по выступу цоколя, опустил глаза,
улыбнулся:

- Они там такое придумали: правонарушители, а только это буза,
понимаешь? Это все равно. И наши так говорят: это неправильно.

Володя на секунду задумался, скучно повел взглядом по улице. Очень
возможно, что поднятый вопрос был выше его сил. Брови у Володи оставались
еще нахмуренными. Наконец он решительно шевельнул губами, гневно вздернул
голову:

- Знаешь, что? Черт с ними! Ты приходи. В субботу. Мы попросим, я моему
бригадиру скажу. У меня ох и хороший бригадир Алеша Зырянский! Ты найдешь
колонию? Через Хорошиловку нужно.

- Найду.

- А ты эти десять копеек... купи булку.

Ваня взял гривенник.

- А на трамвай? Пешком?

- Вот еще: пешком! С какой стати! Поеду, только я так... бесплатно
поеду.

- Без билета?

- Конечно, это нельзя, ну так что ж! Только я с пересадкой: в одном
трамвае, потом в другом трамвае, а кондуктор и не увидит.

Ваня улыбнулся.

Володя строго салютнул.

Онип разошлись. Ваня считал, сколько дней осталось до субботы, а Володя
Бегунок вспомнил дежурного бригадира Воленко и ясно видел, что в колонию
нужно идти пешком.

16. АКУЛА НЬЮ-ЙОРКА

Игорь Чернявин рано закончил все процедуры: побывал у врача, в бане, в
парикмахерской. В швейной мастерской с него сняли мерку. Воленко обьяснил:

- Это для парадного костюма.

В кладовой в присутствии Воленко старик кладовщик выдал Игорю
"школьный" костюм, спецовку, ботинки, трусики, тюбетейку и пояс. В бане
Игорь переоделся, кое-что осталось у него в руках. Воленко привел его в
"тихий" клуб и сказал:

- Здесь побудь до пяти часов. В спальню я тебя не могу допустить,
потому что нет дома восьмой бригады - все заняты. А в обед им некогда с
тобой возиться.

Игорь не был утомлен процедурами, его ничто не раздражало, а суховатая
сдержанность дежурного бригадира даже немного импонировала ему. И, может
быть, поэтому распоряжение Воленко его неприятно удивило:

- Я должен здесь сидеть? И не могу выйти?

- Почему? Ты можешь выйти. Только на второй этаж и в другие здания тебя
еще не пустят, потому что ты еще не принят бригадой. Ты новенький, тебя
никто не знает.

- Но я уже в колонистском костюме!

- Это ничего не значит. Ты здесь посиди до обеда. А после обеда пойдем
в школу, там тебя проэкзаменуют.

Воленко ушел. Игорь сложил спецовку на диване и решил познакомиться с
"тихим" клубом.

"Тихий" клуб представлял собой большой, красиво расписанный зал. У его
стен проходил такой же бесконечный диван, как и в комнате совета
бригадиров. В одном месте, в узком конце зала, диван прерывался, здесь
находился небольшой помост, устланный ковриком. На помосте на мраморном
пьедестае стоял бюст Сталина, и вся стена в этом месте была украшена
портретами и картинами из жизни Сталина. В других частях зала тоже были
портреты и картины. Игорь долго ходил и рассматривал их. Ему понравилось,
что все в зале было сделано красиво и основательно: все портреты и картины
были в дубовых рамах, под стеклом. Пол в "тихом" клубе был паркетный,
вероятно только сегодня его натерли. Кое-где возле дивана стояли дубовые
восьмигранные столики, а вокруг них полумягкие стулья.

На одной из продольных стен Игорь увидел длинный ряд небольших
портретов. Были здесь изображены и пожилые, и молодые люди, и пацаны.
Игорь легко узнал среди лиц, изображенных на портретах, лицо Воленко, все
остальные были незнакомы.

Рассматривая все это, Игорь дошел до большого зеркала. В бане он
переоделся в костюм, который Воленко называл школьным, но Игорь еще не
видел себя в зеркале в этом костюме. Сейчас на него смотрел румяный
молодой человек, узкий черный ремень туго стягивал поясок суконных
брюк навыпуск, темно-синяя плотной материи блуза была заправлена в брюки,
ее воротник не имел пуговиц и широко раскидывался, открывая шею. Все это
Игорю понравилось. Жаль только, что нижняя сорочка без воротника и ничего
беленького нельзя выпустить. Жаль еще, что его остригли под машинку:
голова Игоря была немного торчком и остриженная казалась чуть-чуть
глуповатой. Но Игорь видел, что многие колонисты носили прическу, прическа
была и у Воленко, значит, это здесь можно.

Игорь любил свое лицо. Больше всего ему нравились в нем постоянная
склонность к ехидной улыбке и чистый блеск небольших, немного прищуренных
глаз. Но сейчас что-то изменилось в его лице, хотя оно оставалось таким же
приятным. Может быть, оно стало серьезнее, может быть, удивленнее? Игорь
разобрать хорошо не мог. А все-тиаки в нем было что-то новое.

Игорь уселся на диван и задумался. Очевидно, придется ему жить в этой
колонии им. Первого мая! Сколько времени? Год, два, три? Уходить отсюда
еще не хотелось. Он провел два года "на свободе". Деньги доставались
легко, попадались хорошие знакомые, но как-то так получалось, что радости
от всего этого было мало. Кино, конфеты, колбаса давно перестали его
удовлетворять. Больше всего надоела бездомность. Ночевки на вокзалах, в
соломе, в ночлежках, в притонах были одинаково отвратительны. Самые лучшие