начал лазать по приставным лестницам, опять столкнулся с той же проблемой и
несколько раз попадал в рискованное положение.
экспериментов с залезанием на деревья. Я же поощрял его страсть, так как мне
очень хотелось, чтобы все кругом знали меня как хозяина замечательной
собаки-акробата. Мы начали со стремянок, это было легко. Потом настал черед
приставных лестниц. Не прошло и недели, как пес научился легко и быстро
влезать на крышу нашего дома. Но если угол наклона лестницы оказывался
слишком крутым, его попытки спуститься головой вперед превращались в
свободное скольжение, которое заканчивалось глухим ударом о землю. В конце
концов он научился и спускаться по лестнице, цепляясь задними лапами сперва
за перекладину повыше, лотом за перекладину пониже. Передними же он
переступал с перекладины на перекладину. Но на ранней стадии своего лазанья
по лестницам он мог карабкаться без ущерба для себя только вверх.
над любой лестницей, которая попадалась ему на пути.
работавший в пекарне в ночную смену. Светлое время дня Кузинский отдавал
своему хобби -- работал над украшением своего двухэтажного каркасного дома.
Обычно он перекрашивал весь дом не реже чем раз в год, и каждый год в другой
цвет. У меня было подозрение, что ему нравилось работать на приставной
лестнице почти так же, как Матту лазить по ней. Частенько можно было видеть,
как Кузинский где-нибудь высоко, под самой крышей, водит своей кистью по
стене дома. Как-то раз он объяснил нам свое пристрастие к этому делу:
дом тоже должен выглядеть красиво! Вот я и крашу!
такое, что невозможно забыть. После полудня, в субботу, Матт и я гуляли по
берегу реки в поисках костей динозавров. На пути к дому мы шли мимо пекарни
Кузинского, и я с одобрением отметил, что дом снова изменил колер, на этот
раз с зеленого на красновато-коричневый. Когда я двинулся дальше, то не
обратил внимания на то, что Матт уже не идет за мной, так как я размышлял,
можно ли найти кости динозавра на кладбище при англиканской церкви. Спешу
пояснить, что мне пришла в голову мысль: может быть, могильщики натыкаются
на такие останки при работе. С одним из могильщиков я был немного знаком, и
как раз когда я представил себе, как вовлеку его в свои поиски, откуда-то
позади меня прозвучал ужасный крик.
Кузинского, увидел странное зрелище.
водосточный желоб. К его правой ноге было нелепо подвешено ведерко с
краской. Непосредственно под Кузинским находился Матт. Положение собаки было
крайне невыгодным. Матт, вероятно, попытался развернуться на верхних
ступеньках лестницы, но ему удалось просунуть между перекладинами только
голову и переднюю половину туловища, теперь он беспомощно и безнадежно
балансировал в воздухе, не в состоянии двинуться ни взад, ни вперед.
Кузинский вопил от страха, а Матт старался не дышать.
развернуть Матта. Кузинский опустил ногу на верхнюю перекладину, и мы втроем
спустились вниз.
удивил меня. По-видимому, его восхищение тем, что Матт умеет лазать по
лестнице, отодвинуло испуг на второй план. А было видно, он сильно струсил.
Вдруг это чудище просовывается между моих ног. Собака! О боже! На такой
высоте! Собака! Я заорал, а что мне оставалось делать?
взвился сразу на крышу.
этого происшествия Кузинский стал нашим самым близким другом и никогда не
уставал рассказывать историю о чудо-собаке.
на нее и, не сумев развернуться, просто прыгнул в открытое окно спальни на
втором этаже, а потом царапался в закрытую дверь до тех пор, пока хозяин
дома не поднялся и не выпустил его. Хозяин этого дома был примечательной
личностью. Без малого тридцать лет он проработал на Канадской
государственной железной дороге, а теперь был самым флегматичным человеком
из всех, которых я когда-либо встречал. Ничто не могло вывести его из
равновесия.
заднюю дверь, и его жена поинтересовалась, что за шум был там наверху, он
ответил:
рассказала маме об этом за чашкой чая, а мама, догадавшись, что виновником
происшествия был не кто иной, как Матт, передала услышанное мне.
совершенстве освоил искусство перемещаться по приставным лестницам как
вверх, так и вниз.
таковое. Для всех нас на Ривер-Роуд -- и взрослых и детей -- она была только
Леди-Кошатница. Она жила в ветхом каркасном доме на углу нашего квартала и
держала кошек. В мире существует, наверное, немало таких женщин, как она.
Это в основном разочаровавшиеся в жизни старые девы, которые в утешение души
посвящают себя кошкам. В своей озлобленности женщины подобного сорта просто
страшны. Именно такой была наша Леди. Она не знала иной любви, иного
интереса, кроме обожания кошек, а когда начинала ссориться из-за них со
своими соседями и с представителями органов здравоохранения, то в припадке
ярости решительно отворачивалась от всего мира. Ни одному человеческому
существу не разрешалось входить в ее дом, и за десяток лет до нашего
переезда на Ривер-Роуд даже молочник, человек привилегированный, которого
она вынуждена была терпеть, не переступил порога ее дома. Она отказывалась
впускать и чиновника, снимающего показания счетчиков, и в конце концов
компания коммунальных услуг была вынуждена отключить в ее доме свет и воду.
кошек она приютила. Мои товарищи и я любили подглядывать за этим домом и
считать кошек, которых удавалось увидеть на подоконниках, с массой
предосторожностей, так как Леди-Кошатница чертовски ловко владела громадной
метлой и была остра на язык. В одну субботу я насчитал сорок восемь кошек,
но мой приятель клялся, что как-то их было шестьдесят пять.
окна жилища никогда не открывались, ни летом, ни зимой. Попавший в комнаты
этого дома чувствовал себя, вероятно, как в провинциальном зоопарке возле
клетки со львом, ибо когда ветер дул со стороны дома Леди-Кошатницы и окна
верхнего этажа были открыты, ни с чем не сравнимый густой кошачий запах
преследовал меня целый квартал до самого нашего жилища.
использовала одну особенность архитектуры своего дома. Здание имело в плане
форму буквы "Т": флигель с островерхой кровлей и фасадом на Ривер-Роуд играл
роль горизонтальной черты буквы "Т", вертикальной же чертой служило
двухэтажное строение с почти плоской крышей, имевшей легкое понижение в
сторону пятнадцатифутовой глухой задней стены дома, выходившей в садик. Два
слуховых окна главного флигеля открывались на крыло с плоской крышей. В
хорошую погоду окна эти бывали открыты, и, гуляя по крыше, кошки получали
возможность наслаждаться чистым воздухом и лунным светом. Солнца они не
знали, так как Леди-Кошатница не выпускала их днем, опасаясь, вероятно, что
соседи получили бы тогда возможность с достаточной точностью подсчитать
количество особей и вынудили бы представителей здравоохранения принять меры.
и согласился только после долгого подтрунивания и ядовитых насмешек
относительно моей храбрости и искусства Матта.
каникул. Нам не составило труда пронести приставную лестницу по глухому
переулку, перетащить ее через рухнувший забор в садик Леди-Кошатницы и
прислонить к задней стене дома.
как каждая уважающая себя собака, должно быть, провел немало времени, ломая
себе голову над тем, как бы добраться до этой кошачьей оравы.
достиг крыши, когти его рассыпали по железу тревожную дробь. Не ожидая
дальнейших событий, мы благоразумно исчезли в переулке.
отчаянный визг и глухой стук, когда что-то шмякнулось на землю. Ночную
тишину огласил страшный шум. По крыше, должно быть, прогуливалось десятка
два кошек, и в темноте началась жуткая паника.
просто перед вторжением в дом мужчин. Очевидно ей сразу же почудилось самое
страшное.
кажется, что в этих воплях звучало еще что-то трудноуловимое, как мне
представляется теперь, проникнутое тоской.
защиту наших жилищ, бросив на произвол судьбы и Матта и лестницу. Но на
полпути к дому меня начала мучать совесть. Я остановился и начал убеждать
себя вернуться к месту происшествия, но тут Матт радостно присоединился ко
мне. В нем не чувствовалось и намека на поражение: он выглядел чрезвычайно
довольным собой, несмотря на четыре глубокие рваные царапины во всю длину
носа-картошки. В тот вечер на его долю выпал большой успех.